Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Иван Денисович Шухов — заключенный. Прообразом главного героя послужил солдат Шухов, воевавший с автором в Великую Отечественную войну, однако никогда не сидевший. Лагерный опыт самого автора и других узников послужил материалом для создания образа И. Д. Это рассказ об одном дне лагерной жизни от подъема до отбоя. Действие происходит зимой 1951 г. в одном из сибирских каторжных лагерей.

И. Д. сорок лет от роду, на войну ушел 23 июня 1941 г., из деревни Темгенево, что возле Поломни. Дома остались жена и две дочки (сын умер маленьким). Отсидел И. Д. восемь лет (семь на Севере, в Усть-Ижме), сидит девятый — срок заключени я заканчивается. По «делу» считается, что сел за измену родине — сдался в плен, а вернулся потому, что выполнял задание немецкой разведки. На следствии всю эту чушь подписал — расчет был простой: «не подпишешь — бушлат деревянный, подпишешь — поживешь еще малость». А на самом деле было так: попали в окружение, есть было нечего, стрелять нечем. Понемногу их немцы по лесам ловили и брали. Впятером пробрались к своим, только двоих автоматчик уложил на месте, а третий умер от ран. А когда двое оставшихся сказали, что убежали из немецкого плена, им не поверили и сдали куда надо. Поначалу попал в Усть-Ижменский общий лагерь, а потом из общего пятьдесят восьмую статью перегнали в Сибирь, в каторжный. Здесь, в каторжном, считает И. Д., хорошо: «...свободы здесь — от пуза. В Усть-Ижменском скажешь шепотком, что на воле спичек нет, тебя садят, новую десятку клепают. А здесь кричи с верхних нар что хошь — стукачи того не доносят, оперы рукой махнули ».

Теперь у И. Д. зубов нет половины, а борода здоровая выперла, голова бритая. Одет, как все лагерники: ватные брюки, повыше колена пришит затасканный погрязневший лоскут с номером Ш-854; телогрейка, а поверх нее — бушлат, подпоясанный веревочкой; валенки, под валенками две пары портянок — старые и поновей.

За восемь лет приспособился И. Д. к лагерной жизни, понял ее главные законы и живет по ним. Кто арестанту главный враг? Другой арестант. Если б зэки друг с другом не сучились, не имело б над ними силы начальство. Так что первейший закон — оставаться человеком, не суетиться, сохранять достоинство, знать свое место. Не быть шакалом, но и позаботиться о себе должен сам — как растянуть пайку, чтобы не чувствовать постоянно голода, как успеть валенки просушить, как нужный инструмент заначить, как когда работать (в полную или вполсилы), как разговаривать с начальством, кому не попадаться на глаза, как подработать, чтобы себя поддержать, но честно, не ловча и не унижаясь, а применив свое умение и смекалистость. И это не только лагерная мудрость. Это мудрость скорее даже крестьянская, генетическая. И. Д. знает, что работать — лучше, чем не работать, а работать хорошо — лучше, чем плохо, хотя и он не всякую работу возьмет, не зря считается лучшим в бригаде мастером.

К нему применима пословица: на Вога надейся, а сам не плошай. Бывает, взмолится: «Господи! Спаси! Не дай мне карцера!» — а сам сделает все, чтобы перехитрить надзирателя или еще кого. Минует опасность, и он тут же забудет воздать Господу благодарность — некогда и уже некстати. Считает, что «молитвы те — как заявления: или не доходят, или — «в жалобе отказать». Правь свою судьбу сам. Здравый смысл, житейская крестьянская мудрость и по-настоящему высокая нравственность помогают И. Д. не только выжить, но и принимать жизнь такой, какая она есть, и даже уметь быть счастливым: «Засыпал Шухов вполне удоволенный. На дню у него выдалось много удач: в карцер не посадили, на Соцгородок бригаду не выгнали, в обед он закосил кашу, бригадир хорошо закрыл процентовку, стену Шухов клал весело, с ножовкой на шмоне не попался, подработал вечером у Цезаря и табачку купил. И не заболел, перемогся. Прошел день, ничем не омраченный, почти счастливый».

Образ И. Д. восходит к классическим образам стариков-крес-тьян, к примеру — толстовскому Платону Каратаеву, хотя и существует в совершенно других обстоятельствах.

Если бы я задумал описать жизнь героя моего времени, простого офисного работника, поступил бы как Солженицын. Рассказ «Один день Ивана Денисовича» - одно из лучших произведений на русском языке. Автор описывает в мельчайших подробностях, обстоятельно и не торопясь, один день, от подъёма в 5 утра и до отбоя в 10 вечера, заключённого ГУЛАГа. Каждый его день похож на предыдущий. И следующий день, скорее всего, будет точно таким же. Поэтому описывать всю его жизнь смысла не имеет. Достаточно повторить описание предыдущего дня.

Например, жизнь крестьянина подчинена годовому циклу: работа весной, работа осенью, работа зимой и работа летом отличаются. Там сеем, здесь жнём. Всё зависит и от погоды, и от изменений климата, и ещё от множества вещей. Один день не похож на другой, и разве что в годовых циклах есть повторение. Чтобы описать жизнь крестьянина, нужно описывать целый год его жизни, иначе ничего не опишешь. Цикл современного городского жителя, как и цикл заключённого ГУЛАГа, не зависит от погоды и времени года. Чтобы описать жизнь современного офисного работника, достаточно описать один его день. Который, как под копирку, похож на все предыдущие и все последующие дни.

В тексте представлена моя личная точка зрения. Я говорю исключительно от своего имени и не от лица моего работодателя, компании Microsft.

Утро

С чего начинается день заключённого? С термометра.

«Они прошли мимо <…> другого столба, где в затишке, чтоб не показывал слишком низко, весь обмётанный инеем, висел термометр. Шухов с надеждой покосился на его молочно-белую трубочку: если б он показал сорок один, не должны бы выгонять на работу. Только никак сегодня не натягивало на сорок».

Точно так же и современный офисный сотрудник с утра пораньше вглядывается в индикатор на «Яндексе», раздумывая, сколько времени займёт сегодня толкание в бесконечных пробках в его новом кредитном автомобиле. Правда, даже если индикатор покажет десять баллов, а новости расскажут о неожиданном снегопаде в декабре, вряд ли кто-то разрешит не приезжать на работу.

Поэтому утро большинства офисных работников, как и заключённых ГУЛАГа, начинается рано: чтобы успеть до пробок. Когда-то один мой знакомый, переехавший из Питера в Москву, именно пробками объяснял «московский трудоголизм» - обыкновение приходить на работу пораньше и уходить попозже. К счастью, жители маленьких городов, жалующиеся на пробки не меньше москвичей, в полной мере этой беды не знают. Помню, как однажды экскурсовод во Владимире на вопрос большого руководителя Microsoft, которому мы показывали русскую старину, почему она, такая талантливая, работает в провинции и не переезжает в Москву, ответила:

Здесь я работаю, чтобы жить. А в Москве я буду вынуждена жить, чтобы работать.

Так и офисные клерки подчиняют свою жизнь ритму города и офиса. Ещё один мой знакомый, когда офис перешёл в режим опенспейс, без выделенных рабочих мест, специально приезжал на работу к семи утра, чтобы занять самый удобный стол у окошка, шёл в фитнес, чтобы потом уже начать работу вместе со всеми. Встречал я и на офисной парковке коллег, которые приезжали на работу к 6 утра, чтобы избежать пробок и занять козырное место в тёплом гараже, и потом «добирали» пару часов сна прямо в машине. Прямо как в ГУЛАГе.

«Шухов никогда не просыпал подъёма, всегда вставал по нему - до развода было часа полтора времени своего, не казённого, и кто знает лагерную жизнь, всегда может подработать: шить кому-нибудь из старой подкладки чехол на рукавички; богатому бригаднику подать сухие валенки прямо на койку, чтоб ему босиком не топтаться вкруг кучи, не выбирать; или пробежать по каптёркам, где кому надо услужить, подмести или поднести что-нибудь; или идти в столовую собирать миски со столов и сносить их горками в посудомойку - тоже накормят, но там охотников много, отбою нет, а главное - если в миске что осталось, не удержишься, начнёшь миски лизать».

Обед

Миски лизать, конечно, сейчас никому не приходится, но еда в жизни офисного работника - почти так же единственная радость рабочего дня. В ГУЛАГе так же.

«Перед столовой сегодня - случай такой дивный - толпа не густилась, очереди не было. Заходи».

Любимая тема для обсуждений офисных работников - в какой столовой кормят лучше. В той, что поближе, или в той, что подальше. Первая рядом, а ко второй надо идти по непогоде. Но там вкуснее. А в этой встречали даже гусеницу в салате! Причём, по рассказам коллег из дальнего корпуса, там считают ровно наоборот: своя столовая хуже, а дальняя, наша, лучше. Несмотря на гусениц.

«Баланда не менялась ото дня ко дню, зависело – какой овощ на зиму заготовят. В летошнем году заготовили одну солёную морковку – так и прошла баланда на чистой моркошке с сентября до июня. А нонче – капуста чёрная. Самое сытное время лагернику – июнь: всякий овощ конча-ется и заменяют крупой. Самое худое время – июль: крапиву в котёл секут».

Работа

Работать обычный офисный работник не любит. Работа для него - считать дни от понедельника до пятницы, чтобы предаться праздности в выходные. Во время рабочего дня лучше всего максимум времени посвятить перекурам, кофе с коллегами и обеду. Это самые светлые моменты дня. В это время можно помечтать об отпуске, который почти как свобода для заключённого. Но работать приходится. Вопрос - как?

«Работа - она как палка, конца в ней два: для людей делаешь - качество дай, для начальника делаешь - дай показуху. А иначе б давно все подохли, дело известное».

Поэтому каждый и выбирает: за дело болеть или метрики делать. И здесь тоже прямая аналогия с рассказом Солженицына.

«От процентовки больше зависит, чем от самой работы. Который бригадир умный - тот не так на работу, как на процентовку налегает».

Впрочем, хороший начальник может и увлечь работой, и тогда забудет офисный работник и про перекуры, и про чай с кофе. И начнёт работать, не глядя на часы.

«Такова природа человека, что иногда даже горькая проклятая работа делается им с каким-то непонятным лихим азартом. Проработав два года и сам руками, я на себе испытал это».

Поговорим и о начальстве. Здесь тоже обнаружим много похожего.

Начальство

Начальник - третий самый главный вопрос офисного работника (после еды и отпуска).

«Бригадир в лагере - это всё: хороший бригадир тебе жизнь вторую даст, плохой бригадир в деревянный бушлат загонит».

У хорошего начальника все работают, все увлечены трудом и добиваются больших целей. Но где их взять столько - хороших начальников?

«Везде его бригадир застоит, грудь стальная у бригадира. Зато шевельнёт бровью или пальцем покажет - беги, делай. Кого хошь в лагере обманывай, только Андрей Прокофьича не обманывай. И будешь жив».

Поэтому и говорят всё время, что «приходят люди в компанию, а уходят - от начальника».

Коллеги

Больше всего времени зэк проводит с другими заключёнными, а офисный работник - с коллегами. Едят вместе, ходят на перекуры вместе, работают вместе. Зэки, правда, ещё и спят вместе. Впрочем, некоторые офисные работники - тоже. Чувство локтя - это очень важно, и грамотное руководство это очень хорошо использует, вводя коллективную ответственность, когда премия, например, зависит не от индивидуальных результатов, а от общих достижений команды.

«На то придумана - бригада. Да не такая бригада, как на воле, где Иван Иванычу отдельно зарплата и Петру Петровичу отдельно зарплата. В лагере бригада -это такое устройство, чтоб не начальство зэков понукало, а зэки друг друга. Тут так: или всем дополнительное, или все подыхайте. Ты не работаешь, гад, а я из-за тебя голодным сидеть буду? Нет, вкалывай, падло! А ещё подожмёт такой момент, как сейчас, тем боле не рассидишься. Волен не волен, а скачи да прыгай, поворачивайся. Если через два часа обогревалки себе не сделаем -пропадём тут все на хрен».

Поэтому так много в корпорациях говорят о командном духе, общих больших целях. Правда, не всегда это помогает, и очень часто возникают склоки и интриги.

«Кто арестанту главный враг? Другой арестант. Если б зэки друг с другом не сучились, не имело б над ними силы начальство».

Но для этого нужно, чтобы люди общее дело и общие интересы ставили выше своих частных, а этому мешают и разница культур, и желание получить местечко получше за счёт другого.

«Цезарь богатый, два раза в месяц посылки, всем сунул, кому надо, -и придурком работает в конторе, помощником нормировщика».

Вечер

Наконец рабочий день закончен. Если работал, а не чаи гонял на перекурах, рабочий день пройдёт незаметно.

«Диво дивное: вот время за работой идёт! Сколь раз Шухов замечал: дни в лагере катятся - не оглянешься».

Вот чем жизнь современного офисного работника действительно радикально отличается от жизни заключённого ГУЛАГа, так это повальным и даже нездоровым увлечением спортом, всеми вот этими пилатесами, кроссфитами, велосипедами, марафонами и другими загадочными и непонятными нормальному человеку вещами.

«Есть же бездельники - на стадионе доброй волей наперегонки бегают. Вот так бы их погонять, чертей, после целого дня рабочего, со спиной, ещё не разогнутой, в рукавицах мокрых, в валенках стоптанных - да по холоду».

Итак, ночь не за горами. Надо посмотреть ещё пару серий любимого сериала, в Facebook потупить часок-другой - и можно спать.

«Засыпал Шухов вполне удоволенный. На дню у него выдалось сегодня много удач: в карцер не посадили, на Соцгородок бригаду не выгнали, в обед он закосил кашу, бригадир хорошо закрыл процентовку, стену Шухов клал весело, с ножёвкой на шмоне не попался, подработал вечером у Цезаря и табачку купил. И не заболел, перемогся. Прошёл день, ничем не омрачённый, почти счастливый».

Итого

Мы посмотрели на один день заключённого ГУЛАГа и один день офисного работника. Один вроде бы в тюрьме, другой - вроде бы на свободе. Но так ли уж сильно отличаются их жизни? И там и там бесконечная череда дней, где один день ничем не отличается от другого. И там и там мысли о еде, начальстве, коллегах и свободе (или отпуске). Только в одном случае человек знает, что он в тюрьме, в другом - тешит себя иллюзией, что он свободен.

Иван Денисович Шухов - идеальный офисный работник. Спокойный, взвешенный, лояльный начальству, трудолюбивый и компетентный, умеющий и любящий работать. И ещё - полностью смирившийся со своей долей.

«Шухов молча смотрел в потолок. Уж сам он не знал, хотел он воли или нет. Поначалу-то очень хотел и каждый вечер считал, сколько дней от сроку прошло, сколько осталось. А потом надоело. А потом проясняться стало, что домой таких не пускают, гонят в ссылку. И где ему будет житуха лучше -тут ли, там - неведомо».

В повести «Один день Ивана Денисовича» А. Солженицын рассказывает всего об одном дне в лагере, ставшим символом страшной эпохи, в которой жила наша страна. Осудив бесчеловечную систему, писатель вместе с тем создал образ подлинно национального героя, сумевшего сохранить лучшие качества русского народа.

Воплощён этот образ в главном герое повести – Иване Денисовиче Шухове. Кажется, нет в этом герое ничего особенного. Так, например, он подводит итоги прожитого дня: «На дню у него выдалось много удач: в карцер не посадили, на Соцгородок бригаду не выгнали, в обед он закосил кашу… с ножовкой на шмоне не попался, подработал вечером у Цезаря и табачку купил. И не заболел, перемогся. Прошёл день, ничем не омрачённый, почти счастливый».
Неужели в этом заключается счастье? Именно так. Автор нисколько не иронизирует над Шуховым, а симпатизирует ему, уважает своего героя, живущего в согласии с самим собой и по-христиански принимающего невольное положение.

Иван Денисович любит работать. Его принцип: заработал – получай, «а на чужое добро брюха не распяливай». В том, с какой любовью он занят делом, чувствуется радость мастера, свободно владеющего своим делом.
В лагере Шухов рассчитывает каждый свой шаг. Он старается строго исполнять режим, всегда может подработать, запаслив. Но приспособляемость Шухова не следует путать с приспобленчеством, униженностью, потерей человеческого достоинства. Шухов хорошо запомнил слова бригадира Куземина: «В лагере вот кто подыхает: кто миски лижет, кто на санчасть надеется да кто к куму ходит стучать».

Так спасаются люди слабые, пытающиеся выжить за счёт других, «на чужой крови». Такие люди выживают физически, но погибают нравственно. Шухов не такой. Он всегда рад запастись лишней пайкой, раздобыть табаку, но не как Фетюков, который «в рот засматривает, и глаза горят», и «слюнявит»: «Да-айте разок потянуть!». Шухов раздобудет табак так, чтобы не уронить себя: разглядел Шухов, что «однобригадник его Цезарь курил, и курил не трубку, а сигарету – значит, подстрельнуть можно». Занимая очередь за посылкой для Цезаря, Шухов не спрашивает: «Ну, получили? – потому что это был бы намёк, что он очередь занимал и теперь имеет право на долю. Он и так знал, что имеет. Но он не был шакал даже после восьми лет общих работ – и чем дальше, тем крепче утверждался».

Кроме Шухова, в повести немало эпизодических персонажей, которых автор вводит в повествование для создания более полной картины всеобщего ада. В одном ряду с Шуховым такие, как Сенька Клевшин, латыш Кильдигс, кавторанг Буйновский, помощник бригадира Павло и, конечно, сам бригадир Тюрин. Это те, кто, как писал Солженицын, «принимают удар». Они живут, не роняя себя и «слов никогда не роняя». Неслучайно, наверное, это по преимуществу люди деревенские.

Особенно интересен образ бригадира Тюрина, попавшего в лагерь как сын раскулаченного. Он для всех – «отец». От того, как он наряд закрыл, зависит жизнь всей бригады: «Хорошо закрыл – значит, теперь пять дней пайки хорошие будут». Тюрин и сам жить умеет, и за других думает.

Кавторанг Буйновский тоже из тех, «кто принимает на себя удар», но, по мнению Шухова, часто бессмысленно рискует. Например, утром на проверке надзиратели приказывают расстегнуть телогрейки – «и лезут перещупывать, не поддето ли чего в обход устава». Буйновский, пытаясь отстоять свои права, получил «десять суток строгого». Бессмыслен и бесцелен протест кавторанга. Шухов надеется только на одно: «Придёт пора, и капитан жить научится, а пока ещё не умеет. Ведь что такое «Десять суток строгого»: «Десять суток здешнего карцера, если отсидеть их строго и до конца, - это значит на всю жизнь здоровья лишиться. Туберкулёз, и из больничек уже не вылезешь».

И Шухову, с его здравым смыслом, и Буйновскому, с его непрактичностью, противопоставлены те, кто избегает ударов. Таков кинорежиссёр Цезарь Маркович. Он живёт лучше других: у всех шапки старые, а у него меховая («Кому-то Цезарь подмазал, и разрешили ему носить чистую новую городскую шапку»). Все на морозе работают, а Цезарь в тепле в конторе сидит. Шухов не осуждает Цезаря: каждый хочет выжить.

Цезарь принимает услуги Ивана Денисовича как само собой разумеющееся. Шухов приносит ему в контору обед: «Цезарь оборотился, руку протянул за кашей, на Шухова и не посмотрел, будто каша сама приехала по воздуху». Такое поведение, как мне кажется, нисколько не украшает Цезаря.

«Образованные разговоры» - вот одна из отличительных черт жизни этого героя. Он образованный человек, интеллектуал. Кино, которым занимается Цезарь, - игра, то есть ненастоящая жизнь. Цезарь пытается отстраниться от лагерной жизни, играет. Даже в том, как он курит, «чтобы возбудить в себе сильную мысль и дать ей найти что-то», сквозит артистизм.

Цезарь любит поговорить о кино. Он влюблён в свое дело, увлечён своей профессией. Но нельзя отделаться от мысли, что желание поговорить об Эйзенштейне во многом связано с тем, что сидел Цезарь целый день в тепле. Он далёк от лагерной реальности. Его, как и Шухова, не занимают «неудобные» вопросы. Цезарь сознательно уходит от них. То, что оправдано для Шухова, беда для кинорежиссёра. Шухов иногда даже жалеет Цезаря: «Небось много он об себе думает, Цезарь, а не понимает в жизни ничуть».

Понимает же о жизни больше остальных сам Иван Денисович со своим крестьянским складом ума, с ясным практическим взглядом на мир. Автор считает, что от Шухова не нужно ждать и требовать осмысления исторических событий.

«Здесь, ребята, закон — тайга. Но люди и здесь живут. В лагере вот кто подыхает: кто миски лижет, кто на санчасть надеется да кто куму ходит стучать» — таковы три основополагающих закона зоны, поведанных Шухову «старым лагерным волком» бригадиром Кузьминым и с тех пор неукоснительно соблюдавшихся Иваном Денисовичем. «Лизать миски» означало долизывать в столовой за зеками уже пустые тарелки, то есть утратить человеческое достоинство, потерять свое лицо, превратиться в «доходягу», а главное — выпасть из достаточно строгой лагерной иерархии.

Шухов знал свое место в этом незыблемом порядке: он не стремился пробраться в «блатные», занять должность повыше да потеплее, однако и унижать себя не позволял. Он не считал для себя зазорным «шить кому-нибудь из старой подкладки чехол на рукавички; богатому бригаднику подать сухие валенки прямо на койку…» и т.д. Однако Иван Денисович при этом никогда не просил расплатиться с ним за оказанную услугу: знал, что выполненная работа будет оплачена по достоинству, на этом держится неписаный закон лагеря. Если же начнешь выпрашивать, пресмыкаться — недалеко будет превратиться в «шестерку», лагерного раба наподобие Фетюкова, которым всякий помыкает. Свое место в лагерной иерархии Шухов заслужил делом.

На санчасть он тоже не надеется, хотя искушение велико. Ведь надеяться на санчасть означает проявить слабость, пожалеть себя, а жалость к себе развращает, лишает человека последних сил бороться за выживание. Вот и в этот день Иван Денисович Шухов «перемогся», а за работой и остатки хвори испарились. А уж «стучать куму» — докладывать на своих же товарищей начальнику лагеря, знал Шухов, вообще последнее дело. Ведь это значит пытаться спастись за счет других, в одиночку — а это в лагере невозможно. Здесь либо сообща, плечом к плечу делать общее подневольное дело, при крайней необходимости заступаясь друг за друга (как заступилась на работах шуховская бригада за своего бригадира перед строительным десятником Дэром), либо — жить дрожа за свою жизнь, ожидая, что ночью будешь убит своими же товарищами по несчастью.

Впрочем, были и еще правила, никем не сформулированные, однако тем не менее неукоснительно соблюдавшиеся Шуховым. Он твердо знал, что с системой бесполезно бороться напрямую, как это пытается делать, к примеру, кавторанг Буйновский. Ложность позиции Буйновского, отказывающегося если не смириться, то хотя бы внешне подчиниться обстоятельствам, проявилась отчетливо тогда, когда в конце рабочего дня его увели на десять суток в ледяной карцер, что в тех условиях означало — на верную гибель. Однако не собирался Шухов и полностью подчиняться системе, словно бы чувствуя, что весь лагерный порядок служит одной задаче — превратить взрослых, самостоятельных людей в детей, безвольных исполнителей чужих прихотей, одним словом — в стадо.

Чтобы не допустить этого, необходимо создать свой мирок, в который нет доступа всевидящему глазу надзирателей и их прислужников. Почти у каждого лагерника было такое поле: Цезарь Маркович с людьми, близкими ему, обсуждает вопросы искусства, Алешка-баптист находит себя в своей вере, Шухов же старается, насколько это возможно, своими руками зарабатывать себе лишний кусок хлеба, пусть это требует от него порой и преступать законы лагеря. Так, он проносит через «шмон», обыск, полотно ножовки, зная, чем ему грозит ее обнаружение. Однако из полотна можно сделать ножик, с помощью которого в обмен на хлеб и табак чинить другим обувь, вырезать ложки и т. п. Тем самым он и на зоне остается настоящим русским мужиком — трудолюбивым, хозяйственным, умелым. Удивительно и то, что даже здесь, в зоне, Иван Денисович продолжает заботиться о своей семье, даже отказывается от посылок, понимая, как сложно его жене будет эту посылку собирать. А ведь лагерная система, помимо прочего, стремится убить в человеке это чувство ответственности за другого, порвать все родственные связи, сделать зека целиком зависимым от порядков зоны.

Особое место в жизни Шухова занимает труд. Он не умеет сидеть без дела, не умеет работать спустя рукава. Особенно ярко это проявилось в эпизоде строительства котельной: в подневольный труд Шухов вкладывает всю свою душу, получает удовольствие от самого процесса кладки стены и гордится результатами своего труда. Труд оказывает и терапевтическое действие: прогоняет недомогание, согревает, а главное — сближает членов бригады, возвращает им чувство человеческого братства, убить которое безуспешно пыталась лагерная система.

Солженицын опровергает и одну из устойчивых марксистских догм, попутно отвечая на очень тяжелый вопрос: как удалось сталинской системе за такой короткий срок дважды — после революции и после войны — поднять страну из руин? Известно, что многое в стране делалось руками заключенных, однако официальная наука учила, что рабский труд непроизводителен. Но цинизм сталинской политики в том и заключался, что в лагерях большей частью оказывались лучшие — такие, как Шухов, эстонец Кильдигс, кавторанг Буйновский и многие другие. Эти люди просто не умели работать плохо, душу вкладывали в любой труд, каким бы тяжелым и унизительным он не был. Именно руками шуховых строились Беломорканал, Магнитка, Днепрогэс, восстанавливалась разрушенная войной страна. Оторванные от семей, от дома, от привычных забот, эти люди все свои силы отдавали труду, в нем находя свое спасение и при этом неосознанно утверждая могущество деспотичной власти.

Шухов, судя по всему, не религиозный человек, однако его жизнь согласуется с большинством христианских заповедей и законов. «Хлеб наш насущный даждь нам днесь» — гласит главная молитва всех христиан «Отче наш». Смысл этих глубоких слов прост — необходимо заботиться лишь о насущном, умея отказываться от нужного ради необходимого и довольствоваться тем, что имеешь. Подобное отношение к жизни дарует человеку удивительную способность радоваться малому.

Лагерь бессилен что-либо сделать с душой Ивана Денисовича, и на свободу он однажды выйдет человеком несломленным, не искалеченным системой, выстоявшим в борьбе с ней. И причины этой стойкости Солженицын видит в исконно правильной жизненной позиции простого русского мужика, крестьянина, привыкшего справляться с трудностями, находить отраду в труде и в тех маленьких радостях, которые иногда ему дарует жизнь. Как когда-то великие гуманисты Достоевский и Толстой, писатель призывает учиться у таких людей отношению к жизни, выстаивать в самых отчаянных обстоятельствах, в любых ситуациях сохранять свое лицо.

Идея рассказа пришла в голову писателя, когда он отбывал срок в Экибастузском концлагере. Шухов - главный герой «Одного дня Ивана Денисовича», является собирательным образом. Он воплощает в себе черты заключенных, находившихся с писателем в лагере. Это первое вышедшее в печать произведение автора, принесшее Солженицыну всемирную известность. В своем повествовании, имеющем реалистическое направление, писатель касается темы взаимоотношения людей, лишенных свободы, их понимание чести и достоинства в нечеловеческих условиях выживания.

Характеристика героев «Один день Ивана Денисовича»

Главные герои

Второстепенные персонажи

Это была неполная характеристика героев повести, список которых в самом произведении «Один день Ивана Денисовича» намного больше. Данную таблицу характеристик можно использовать для ответов на вопросы на уроках литературы.

Полезные ссылки

Посмотрите, что у нас есть еще:

Тест по произведению