Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Продолжительность — 2 часа 35 минут.

Балет «Утраченные иллюзии» в Большом театре - это одна из тех современных постановок, которые всегда привлекают к себе много внимания как публики, так и критиков, и прессы. В основу либретто был положен одноименный роман Оноре де Бальзака. Уникальный случай - партитура для балета была написана по специальному заказу Большого театра. Три года трудился композитор Леонид Десятников. К созданию балета приложили руку и такие мэтры, как дирижер Александр Ведерников и хореограф Алексей Ратманский. Их совместное детище получилось ярким, неординарным, способным удовлетворить самые притязательные эстетические вкусы. Спектакль «Утраченные иллюзии» требует от исполняющих партии солистов не только виртуозного исполнения танцев, но и хорошего актерского мастерства. Ведь «Утраченные иллюзии» - это не просто балет, это настоящий драматический спектакль!

К премьерным показам готовились долго и тщательно. Главным требованием художника было полное отсутствие балетных пачек и костюмы из натуральных тканей. Костюмы шили по эскизам девятнадцатого века, чтобы максимально достоверно передать атмосферу бальзаковских времен. В качестве символа утраченных иллюзий - лейтмотива спектакля - на сцене словно парят облака. Жером Каплан, художник-постановщик, решил именно таким образом передать расплывчатость, зыбкость, неуловимость понятия «утраченные иллюзии».

Надо отметить, что в 1936 году одноименный балет уже выходил на сцене Театра оперы и балета имени Кирова (нынешний Мариинский театр) в Ленинграде. В те годы музыка была написана Борисом Асафьевым, а над хореографией работал Ростислав Захаров. В главной партии блистала сама Галина Уланова! Кстати, термин «драматический балет» был введен именно тогда. Однако современная постановка «Утраченных иллюзий» не является реконструкцией советской версии. Это совершенно новый спектакль, где использована оригинальная хореография Алексея Ратманского и специально для этого балета написанная музыка Леонида Десятникова.

Билеты на балетный спектакль «Утраченные иллюзии» в Большом театре - это пропуск в балетный мир Парижа XIX века, где главный герой - провинциальный композитор, стремящийся завоевать призвание в столице, а его возлюбленная - балерина. Это увлекательная и красивая история о погоне за славой, о предательстве и любви, а также о том, какую цену порой приходится платить за успех.

По мотивам либретто В. Дмитриева, основанного на одноименном романе О. де Бальзака

Композитор — Леонид Десятников
Хореограф-постановщик — Алексей Ратманский
Дирижер-постановщик — Александр Ведерников
Художник-постановщик — Жером Каплан
Художник по свету — Венсан Милле
Консультант по драматургии — Гийом Гальен

Стоимость билетов: от 2000руб.

У нас вы можете заказать билеты на все оперы и балеты Большого театра, выбирайте лучшее из афиши - Князь Игорь,

Большой балет Бальзака

БОЛЬШОЙ ЗАКАЗЫВАЕТ МУЗЫКУ

В 2005 г., спустя 28 лет после того, как это произошло в последний раз, Большой театр выпустил премьеру специально заказанного сочинения — оперы «Дети Розенталя», получившей признание у опероманов не только в нашей стране, но и за рубежом — в Латвии и Финляндии. Практически уже тогда было решено, что творческий альянс с ее автором — очень интересным и очень востребованным композитором Леонидом Десятниковым будет продолжен в области балета.

Жером Каплан, художник-постановщик спектакля:
В Европе очень трудно найти композитора, который написал бы хорошую музыку для полнометражного, сюжетного балета. По-моему, все просто забыли, как это делается. Музыка г-на Десятникова мне очень нравится — она и романтическая, и временами совсем не романтическая, странная, но завораживающая. Леонид определенно нашел ключ к созданию музыкального мира «Утраченных иллюзий».

Алексей Ратманский:
Это очень искренне написано. Такое ощущение, что просто вынуто из души, из сердца. Музыка рассказывает все, что происходит в этой истории.

ЭКСКУРС В ПОЧТИ СОВСЕМ ДРУГУЮ ИСТОРИЮ

История русского балета знает спектакль, в основу которого были положены сюжетные коллизии романа Бальзака. В 1936 г. в театре имени Кирова (ныне Мариинский) состоялась премьера балета «Утраченные иллюзии». Музыка принадлежала Борису Асафьеву, хореография — Ростиславу Захарову. Царила эпоха драмбалета, опиравшегося на большую и, разумеется, прогрессивную литературу и предписывавшего танцевать только тогда, когда это полагалось по сюжету. Бальзак с его активным неприятием мещанства, власти денег и буржуа как типа личности, безусловно, мог быть причислен к литераторам до известной степени прогрессивным. А замечательный театральный художник Владимир Дмитриев, написавший либретто по роману, подготовил почву для танцев, превратив главного героя журналиста Люсьена в балетного композитора и сделав героинь — драматических актрис балеринами Парижской оперы.

Не забыв прописать тлетворного влияния среды на неустойчивого героя, отметив, что он скатился в своем творчестве до «банальности и формализма», Дмитриев, тем не менее, хотел предпринять замечательный эксперимент, внедрив в хореографическую ткань спектакля два маленьких стилизованных романтических балета (на музыку Люсьена и в постановке «Парижской оперы»), которые, в сущности, могли бы отразить суть искусства и накал борьбы двух великих балерин-соперниц XIX столетия — Марии Тальони и Фанни Эльслер. Однако «Иллюзии» все равно обернулись балетом «пешеходным», удачными танцами не блистали, как, впрочем, ничем не блистала и сама их музыка. И очень быстро утратили свое место в репертуаре, не оставив по себе ярких воспоминаний — за исключением актерских работ, в первую очередь, Галины Улановой, исполнявшей партию главной героини Корали.

НОВЫЙ СПЕКТАКЛЬ БОЛЬШОГО

Спектакль Большого — балет именно новый, с новой музыкой и только оригинальной хореографией, и если имеет некие — опосредованные — реминисценции с наследием, то это всеобщее наследие европейского романтического балетного театра XIX века. Но именно старому либретто он обязан своим рождением.
Алексей Ратманский наткнулся на дмитриевские «Утраченные иллюзии», просматривая сборник «Сто балетных либретто», и сразу же отметил, насколько драматургически хорошо они сделаны и привлекательны лично для него. (Хорошее либретто — вещь штучная и является на редкость удачной находкой для постановщика). Либретто Дмитриева потом высоко оценили и консультант по режиссуре балета Гийом Гальен, актер и режиссер прославленного французского театра Комеди Франсез, и художник-постановщик — известный театральный художник Жером Каплан. (Хотя налет советской идеологической выдержанности с этого текста, конечно же, пришлось смахнуть).

КОМАНДА

Алексей Ратманский уже работал с музыкой Десятникова, в том числе в Большом театре, — ставил балет «Вываливающиеся старухи» на музыку вокального цикла «Любовь и жизнь поэта» (2007 г.) и «Русские сезоны» (2008 г.). За год до премьеры в Большом, в 2007-м,Ратманский ставил «Сезоны» в Голландском национальном балете. Тогда в Амстердаме их посмотрел и очень ими вдохновился Жером Каплан. Возникла идея поработать вместе — и в прошлом году она осуществилась все в той же голландской труппе, получившей благодаря этому сотрудничеству новую редакцию балета «Дон Кихот». Для воплощения «Иллюзий» этот французский художник, по мнению хореографа, подходил идеально. И уже лично Жером Каплан привлек к участию в постановке художника по свету Венсана Милле и «драматургического» консультанта Гийома Гальена. Так сложилась эта команда.

НАШ СОВРЕМЕННИК ОНОРЕ БАЛЬЗАК

Власть денег, власть пошлости и гламура — и утрата всяческих иллюзий: очень своевременный роман для нашего времени, которое должно было бы перечитывать Бальзака с большим интересом и сочувствием.

Алексей Ратманский:
Эта история — на все времена. В ней показаны вневременные ситуации, есть понятные всем мотивации поступков. Это роман о природе человека.
Что касается быта и нравов в нашем балете, то очень полезна была помощь Гийома Гальена. Он знает, какими деньгами должны расплачиваться персонажи, как одним словом донести до артистов смысл сцены, например, придать драматизм бегу — надо всего лишь сказать «Беги, будто хочешь броситься в Сену».

ЛЮСЬЕН

Алексей Ратманский:
Как человек может или не может совладать со своими желаниями, какой выбор он делает в жизни, как влияет среда и что происходит с прекрасными задатками, если нет воли... На протяжении балета Люсьен очень меняется, совершает фатальные ошибки. Но мы его любим, потому что в нем нет цинизма. Все, что он делает, он делает очень искренне.

Леонид Десятников:
Бальзаковский Люсьен, безусловно, заслуживает некоторого осуждения. Но Люсьен в балете — просто мятущийся юноша, и этим все сказано.
В оркестре большую роль играет солирующее фортепиано — инструмент Люсьена. Порой это почти концерт для фортепиано с оркестром. Но когда Люсьен пишет «В горах Богемии» — по принуждению, не «по велению сердца», — фортепиано умолкает.

ВЫСОКАЯ ОБЛАЧНОСТЬ

Жером Каплан:
Главная сценографическая идея очень проста. Я решил поиграть с названием и пришел к выводу, что оформление сцены должно рождать образ чего-то неуловимо ускользающего, зыбкого и расплывчатого, как воспоминания. Отсюда и появились облака. Но эти эфемерные облака мне захотелось соединить с абсолютно реалистической обстановкой — со зданием Оперы, покоями Корали или дворцом Герцога. То есть везде присутствует архитектура, но эта архитектура всегда разрисована облаками. И, такая реальная, под этими облаками она вдруг теряет свою материальность, уходя в область воспоминаний. Работа над оформлением исторического, повествовательного балета всегда чревата опасностью впасть в излишний материализм, сделав такие же реалистические декорации, какие делаются для кино. Нужно создавать нечто иное — мир этого балета. А для меня мир «Утраченных иллюзий» — это нечто неясное, как облака.
По той же причине, выбирая главный цвет, я решил использовать сепию. Сцена стала выглядеть, как старая открытка, как пожелтевшие фотографии твоей семьи, рассматривая которые, ты видишь ребенком свою бабушку. Это тоже важно. На мой взгляд, это сообщает глубину прошлому, ушедшим с ним вместе иллюзиям и прекрасным воспоминаниям о них.
И совсем другой идеи я придерживался, создавая костюмы. Костюмы должны быть более «явными», «очевидными». Особенно это касается главных персонажей. Вы должны их идентифицировать моментально, у вас на «долгое узнавание» зачастую просто не так много времени. Каждый должен иметь определяющую краску. Корали — это розовый цвет. У Флорины — больше красного и оранжевого (цвет двусмысленный и вызывающий). Люсьен всегда голубой. Герцог — зеленый, что, по-моему, неплохо для нехорошего человека.

В отношении премьеры в Большом театре балета «Утраченные иллюзии» на музыку Леонида Десятникова в постановке Алексея Ратманского справедливо первое – утрата иллюзий драмбалета как музыкально-театрального жанра. Причем, речь вовсе не об иллюзии этой утраты, а о самой что ни на есть ее реальности. Она заключается в том, что творческие достижения «отцов»-создателей сего хореографического шедевра со всей очевидностью выявили весьма слабую художественность той самой «распиаренной» продукции, ставка на которую делалась очень серьезная и основательная. Еще бы: мировая премьера – шутка ли! «Интерес» к событию подогревался, пожалуй, главным рекламным тезисом – неустанным напоминанием о том, что в постановочной команде – не иначе как по иронии судьбы! – собрались все трое «бывших главных», когда-то стоявших во главе художественного руководства оперы или балета Большого театра. К двум названным именам с печалью и унынием приходится добавлять «всем памятное» и поистине роковое имя дирижера Александра Ведерникова, стараниями которого и его команды некогда великий русский оперный театр в одночасье превратился в легкодоступную площадку для массового проката на ней весьма сомнительных оперных экспериментов. А Леонид Десятников оказался на редкость «хорошим» преемником – и в результате опера Большого театра сегодня оказалась на репертуарно-постановочном пепелище, на котором свой зловещий танец теперь лихо отплясывают «Воццек» с «Летучей мышью»…

Процессы, протекающие внутри такой «гремучей творческой смеси» совершенно непредсказуемы, разве лишь только в отношении того, что возлагать особые надежды на результаты этого союза крайне опрометчиво. Безусловно, самым безобидным ее «реагентом» выступает фигура хореографа, личные творческие достижения которого на этом поприще явно и весьма пафосно преувеличены имиджмейкерами нашей и зарубежной прессы. Однако нельзя отрицать: в то время, что Алексей Ратманский возглавлял балетную труппу, Большой балет действительно процветал – и его профессиональный уровень до сих пор находится на впечатляющей высоте. Дело же совсем в другом – в том, что после ухода из Большого театра Юрия Григоровича просто не было в его стенах по-настоящему значимой балетмейстерской фигуры, того, кто мог бы встать вровень с ним… Увы, не было: всё очень банально и просто. Поэтому и нынешняя премьера сколь-нибудь заметным и волнующим событием в музыкальной жизни Москвы так и не стала. Мы увидели зрелище более чем скромное, безо всяких художественных притязаний, лишь в меру приятное, но «потрясающе скучное», непонятно зачем и для чего появившееся на свет. От музыки этой весьма продолжительной постановки веет мертвенным холодом и нарочито искусственной клишированной «немузыкальностью». Но что особенно удручает, так это ее абсолютная «нетанцевальность»: партитура балета словно клонирована из нехитрых композиторских запасов ее создателя, словно появилась из пробирки того самого доктора Розенталя, ради вывода которого на сцену Большого театра в свое время композитор Десятников и дирижер Ведерников «положили свои творческие жизни». Поистине, это была их идея-фикс, энергия, потраченная на осуществление которой, могла бы найти более достойное применение!

В ситуации, когда «оригинальная» – слов нет, даже более чем! – музыка и «оригинальная» примитивно-однообразная хореография, основанная на рутинном наборе классических па и иллюстративности балетной пантомимы, существуют сами по себе, не будучи осененными творческим вдохновением ни композитора, ни дирижера, ни балетмейстера, на первый план в этой постановке выходит ее художник. Выписанный с этой целью из Франции Жером Каплан сочетает в себе сразу две ипостаси – сценографа и художника по костюмам. Именно эта фигура и является тем единственным более-менее вразумительным оправданием «реанимации» в XXI веке драмбалета по уже когда-то постановочно отработанному либретто художника Владимира Дмитриева, созданному им еще в первой половине XX века. Как известно, он написал его на основе одноименного романа Оноре де Бальзака и – в постановке 1936 года на музыку Бориса Асафьева на сцене Мариинского театра – выступил ее художником. Несомненно, брать что-то готовое всегда проще, чем создавать свое новое, оригинальное, хотя о весьма сомнительной «оригинальности» этой премьеры в отношении музыки и хореографии уже и было сказано. Но лишь подлинная оригинальность сценографии и театрального гардероба этой постановки не имеет налета иронической двусмысленности.

Безусловно, французский художник XXI века не может (да и не должен) мыслить в духе советского балетного сценографического реализма XX века. И в свое сценографическое ощущение Парижа времен Бальзака (для нас, как правило, романтическое) он вносит как черты ретро (стиль пожелтевших фотографий, явное увлечение техникой сепии), так и черты едва уловимого импрессионизма, зиждущегося, тем не менее, на реалистическом базисе, немалая роль в котором отведена прекрасным исторически стилизованным костюмам. Очень важный романтический элемент оформления – живописные «парижские» облака, опять же, в стиле сепии. В создании удивительно гармоничного визуального облика спектакля Жерому Каплану помогал его французский коллега Венсан Милле (художник по свету). В итоге сценография «парижской» жизни предстает весьма интересной, но на контрасте с ней потрясающе эффектно (и, в известной степени, как пародия на балетную пышность того времени) смотрятся «буйно живописные» цветовые пятна, воссоздающие декорации «балетов в балете». Согласно либретто, это «Сильфида» и «В горах Богемии», Люсьен – их безвестный композитор, а вся сюжетная интрига разворачивается вокруг музыки этих балетов, его отношений с двумя прима-балеринами Парижской оперы (Корали и Флориной) и его иллюзорных мечтаний о славе, деньгах и настоящей любви. Эстетика классического драмбалета требует помпезной тяжеловесности сценографии, но Жером Каплан создал нечто принципиальное новое, свое, уникальное. Если бы не примитив хореографии Алексея Ратманского, заключенной в безнадежно старомодные рамки ХХ века, и не беспомощность музыкального языка Леонида Десятникова, которого во время создания партитуры ни разу так и не посетила Муза мелодического вдохновения , то возможно, результат и был бы иным. Но имеем то, что имеем – и над этим, как говорится, и плачем…

Несомненно, разовая широкая публика, далекая от мира театра и мира балета, придя на спектакль, конечно же, воскликнет: «Боже! Как красиво!» Что ж, по-своему, она даже будет права, ведь «картинка» и впрямь красива… Но найдут ли в этой постановке что-то интересное для себя балетоманы, истинные знатоки театральных подмостков? Если и найдут, то совершенно очевидно, что ходить на этот спектакль они будут не чтобы смотреть что-то и не чтобы – Боже упаси! – слушать нечто, напоминающее музыку , а лишь для того, чтобы исключительно смотреть на кого-то . Слава Богу, смотреть на сцене Большого театра и вправду есть на кого! На премьере 24 апреля был задействован следующий состав основных исполнителей: Люсьен – Иван Васильев, Корали – Наталья Осипова, Флорина – Екатерина Крысанова, Первый танцовщик (имеется в виду, Парижской оперы) – Артем Овчаренко. Этот же состав вышел на сцену и на спектакле 26 апреля, «спецпоказе», не значившемся в афише театра и состоявшемся непосредственно в рамках фестиваля «Черешневый лес» – и всё, о чем идет речь в настоящих заметках, связано именно с этим показом.

Конечно же, «царицей бала» в этот вечер была Наталья Осипова, балерина невероятно легкая, пластичная, наивно-трогательная. Я всё думал, что с ее крепкой виртуозной техникой делать в этом не на шутку затянувшемся трехактном балетном экзерсисе? Да, в общем-то, и нечего… Блеснуть техникой здесь точно нельзя, поэтому остается только играть… И при этом – вот что значит актерское перевоплощение! – создавалась вполне «реальная иллюзия», что в своей роли балерина и вправду не танцует, а просто живет на сцене! Это просто нельзя было не отметить, и это, пожалуй, всё же может служить еще одним веским основанием даже для такой явно неудачной «оригинальной реанимации» драмбалета XX века. К сожалению, любимцу московской публики «балетному силовику» Ивану Васильеву амплуа мечтательного поэта (в спектакле – композитора) не годится ни по каким статьям: в чисто артистическом плане этот образ терпит сокрушительное фиаско. Там, где надо прыгнуть, танцовщик прыгнул, там, где надо поддержать партнершу – поддержал, но там, где нужна галантность и утонченность манер, всё выглядело очень нарочито искусственно и крайне принужденно . А вот Екатерина Крысанова и Артем Овчаренко в своих полуклассических-полухара ктерных ролях оказались весьма и весьма убедительными.

Самый главный вопрос, который я задаю себе после посещения обсуждаемой премьеры, звучит так: «А нужен ли вообще этот балет “Черешневому лесу”?» Задаю и понимаю, что ответа на него – правильного ответа – я не знаю. «Созвучие созидания – созидание созвучия», – именно так звучит фестивальный девиз нынешнего года… «Ощущение пустоты – пустота ощущения», – именно эти «крамольные мысли» навязчиво преследуют меня после обсуждаемой мировой премьеры в Большом… Безусловно, фестиваль «Черешневый лес» созвучен созиданию , однако на этот раз созидание созвучия со стороны Большого и есть та самая иллюзия, которая и была реально утрачена : после этого утрачивать стало уже просто нечего. Но понять это можно было, только прийдя в театр, а прийти в театр можно было, если бы эта премьера состоялась. Принято считать (и всегда хочется в это верить!), что любая премьера – сама по себе праздник, но так бывает, увы, далеко не всегда. По-видимому, Большой театр – в который уже раз! – снова решил нам об этом напомнить. Либо же постоянное ощущение творческой пустоты, поселившееся в этих стенах отнюдь не сегодня, для главной музыкальной площадки страны стало настолько привычным, что на полном серьезе давно уже ассоциируется в самом театре с состоянием «нескончаемого праздника»…

На сцене Большого - большая премьера. была создана специально для Большого театра. В спектакле заняты сразу четыре состава солистов. Первый выйдет на сцену уже в воскресенье вечером.

Роман Бальзака "Утраченные иллюзии" был превращен в балет еще в 30-е годы прошлого века. В театре оперы и балета имени Кирова - так тогда назывался Мариинский театр - Ростислав Захаров поставил спектакль на музыку Бориса Асафьева. Эта, московская премьера - не восстановление ленинградской постановки. Это балет с новой музыкой, которую . И новой хореографией Алексея Ратманского.

Оба с артистами Большого театра хорошо знакомы. Десятников в прошлом сезоне был здесь музыкальным руководителем. Ратманский целых пять лет возглавлял балетную труппу Большого - сейчас . Именно он, просматривая сборник "Сто балетных либретто", наткнулся на "Утраченные иллюзии".

"Меня поразило, что либретто написано так, что его можно использовать сегодня. Несмотря на то время и на то, что неминуемо были какие-то идеологические клише в тексте - мы их отрезали. Но схема сюжетная осталась, которая работает сегодня прекрасно", - говорит хореограф-постановщик Алексей Ратманский.

Правда, Бальзак своих персонажей, наверное, не узнал бы. Главный герой Люсьен из поэта превратился в композитора. Корали и Флорина - из актрис переквалифицировались в балерин, танцуют в Парижской опере. Леонид Десятников партитуру дописывал, когда уже вовсю шли репетиции. В Большом теперь даже шутят - Ратманский танцевал, пока Десятников сочинял.

"Это редкое явление в наше время, когда почти никогда музыка не создается специально для балета. Хореографы обычно пользуются музыкой, написанной для каких-то других целей. Но в XIX веке это была обычная практика. И, скажем, в сотрудничестве Петипа с Чайковским наличествовали довольно жесткие условия и рамки, которые Петипа ставил Чайковскому", - говорит сам композитор.

Ратманский жестких рамок не ставил. Свободу предоставил и художнику. Жером Каплан решил поиграть с названием.

"Здесь везде облака, символ утраченных иллюзий. Сама сцена выглядит как старая открытка, пожелтевшая фотография. А костюмы, наоборот, яркие. И у каждого персонажа свой цвет, - говорит художник-постановщик Жером Каплан.

Амбициозный Люсьен - в синем. Хрупкая Корали - в нежно-розовом. Страстная Флорина - в ярко-красном.

Для Десятникова и Ратманского "Утраченные иллюзии" - третья совместная работа. Они уже планируют новую. Секретов не раскрывают. Говорят - пока это мечта, иллюзия. Которую хочется не утратить, а воплотить.

Слава — товар невыгодный. Стоит дорого, сохраняется плохо.
Оноре Бальзак

И вот теперь, мой друг, томит меня тревога:
От тех минут вдвоем какой остался след?
Обрывок мысли, взгляд... Увы, совсем немного!
И было ли всё то, чего уж больше нет?
Фрагмент стихотворения Ф.И. Тютчева (пер. с французского Михаила Кудинова). Использовано в музыке "Утраченных иллюзий".

Тем, кто не в курсе, о каком балете идет речь, рекомендую свеженаписанную Борисом Тарасовым . От себя добавлю, что в основу спектакля положен сюжет Бальзака — центральный роман трилогии «Отец Горио» — «Утраченные иллюзии» — «Блеск и нищета куртизанок». Певец французского романтизма как-то вышел у нас из моды, и совершенно напрасно. Трилогия гениальна!

Бальзак с хладнокровием прозектора препарирует живой труп французского общества периода Реставрации, однако вся эта патанатомия обнаруживается при вскрытии и нашего с вами социума: бал правит всё тот же Капитал, отравляющий мозг и душу, развращающий и опошливающий даже самые чистые сердца, звенящий монетой в подмену истинным ценностям.

Иван Васильев в партии Люсьена. Фото Дамира Юсупова.

Трагическая судьба одаренного юноши-поэта, который, стремясь выбиться из провинциальной серости, пытает счастье в Париже, не может оставить равнодушным ни одного читателя. Сначала наивный Люсьен пытается применить свой писательский талант, но вскоре сталкивается с жестокой реальностью большого города, жизнь и помыслы обитателей которого подчинены Мамоне. Честолюбивый Люсьен слаб духом, но несмотря на отсутствие внутреннего стержня, плесень суетного стяжательства и жажда славы не сразу овладевает его душой. И все же, проникнув в самый ее тайник, разложение необратимо завладевает юношей. Нищета и унижение добивают остатки самолюбия, и на грани последнего отчаяния Люсьен попадает в лапы аббата Карлоса Эрреры (он же Вотрен в «Отце Горио» и Жак Коллен в «Куртизанках»). Этот «Отец, Сын и Святой Дух», своего рода тримурти, созданный Бальзаком, — связующий элемент всех трех романов. «Макиавелли каторги», как называет его сам автор, и хладнокровный убийца попадает под очарование юного Люсьена, и отдает этой страсти все свои помыслы и действия в «Куртизанках». Интересно, что Бальзак не морализирует над «порочной природой» такой привязанности, но кладет ее в основу сюжета, как закваску в тесто — смело для того времени! Но вернемся к балету.

Алексей Ратманский (выдающийся хореограф наших дней, руководивший балетной труппой Большого с 2004 по 2008 годы, а ныне, увы нам, работающий хореографом в Американском балетном театре) перекроил бальзаковский сюжет и поставил удивительно смыслоёмкую хореографию так, что весь дух гениальной трилогии передается в двух с половиной часах балета. Либретто пересказывать не стану, заинтересовавшиеся могут прочесть его .

Хореография Ратманского исключительно сложна, особенно для мужских партий. Казалось бы, нет здесь витиеватых классических па, однако от танцовщиков требуется исполнять множество «мелких движений», изматывающих связки и мышцы. Леонид Десятников специально по заказу Большого (в кои-то веки!) написал оригинальную партитуру, и, скажу я вам, музыка на редкость свежа и проникновенна и, несмотря на всю ее многослойную сложность, уже полгода не желает покидать моих ушей.

Ратманский вводит в балет своего тройственного героя. Премьер Парижской оперы, Джеймс во вставке из «Сильфиды» и Разбойник, исполняемые одним танцовщиком, связывают весь балет, гениальным образом компенсируя отсутствие в спектакле Жака Коллена. Как именно это сделано, не берусь даже описать — надо смотреть спектакль!

Перескажу лишь центральную задумку. Люсьен (в спектакле он не поэт, а композитор) пишет партитуру «Сильфиды», премьера которой проходит с большим успехом. Во время этой премьеры в образе Джеймса (главного героя «Сильфиды») Люсьен видит как бы идеализированного себя. Он присоединяется к танцующим Джеймсу и Сильфиде, но так, что зритель понимает, что действие проворачивается как бы в мыслях Люсьена — Джеймс и Сльфида полностью поглощены друг другом, не замечают незримого присутствия автора и в то же время Джеймс всякий раз словно уводит у Люсьена свою Сильфиду - его Корали. Затем происходит диалог Люсьена с Джеймсом. При этом их танец строго зеркален: они то сближаются, то отталкиваются, и в итоге возникает эффект тени, но тени — не темной стороны сознания Люсьена, а напротив — отражения самых чистых его помыслов.

В финале те же Джеймс и Сильфида появятся вновь за полупрозрачным занавесом, иллюстрируя собою осколки "иллюзий" Люсьена. Эта сцена неимоверно берет за душу, особенно если оба танцовщика двигаются синхронно в тот момент, когда Люсьен бежит с протянутой рукой к ускользающей Сильфиде-Корали вслед за Джеймсом (и вновь цели достигает один лишь Джеймс).

Чтобы правильно станцевать такие сюжеты, артисты должны быть тщательно подобраны по фактуре и по характеру. Мало того, что к ним предъявляются высокие хореографические требования, — их мимика, пластика, взгляды должны передавать тонкие нюансы драматургии балета.

Именно такими я увидел их на премьере «УИ» прошлой весной. Тогда Люсьена танцевал , а тройственного героя — . Ребята отлично взаимодействовали на сцене, диалог их в «Сильфиде» четко читался, и зритель хорошо переваривал непростое для восприятия действо.

Слава всегда будил во мне интерес своим безукоризненным исполнением самых трудных хореографических элементов. Его танец приковывает взгляд своими амплитудами, порывистой стремительностью, безупречными позициями и выраженной маскулинностью. Однако Славины внешность и фактура диссонировали в моем сознании с бальзаковским Люсьеном и, честно говоря, на спектакль я шел в некотором сомнении. И вот, лишний раз убедился, что не стоит заранее себя настраивать, опираясь лишь на свой предыдущий зрительский опыт — меню из давно переваренных блюд, приготовленных и сервированных кем-то другим по его личному разумению и вкусу. Сковывая свое восприятие предубеждением, мы лишаемся шанса открыть для себя новую грань актера, фиксируем его в прокрустовом ложе сложившегося в нашем представлении амплуа. В итоге же могу засвидетельствовать, что Слава блестяще проговорил не только хореографический текст спектакля, придав ему оттенок собственной личности, но и тонко передал драматургическую составляющую своего образа.

То ли оттого, что Настю/Корали он любит не только по сюжету спектакля, но и в жизни (ребята женаты), Слава несколько модифицировал роль, смягчив предательство своего героя. Будучи исключительно скромным человеком в жизни, он и на сцене создает образ застенчивого юноши. По сюжету ему требовалось перевоплотиться во втором действии из робкого поэта в парвеню с небрежными жестами и налетом новоприобретенной напыщенности. Однако Слава оставался собой до конца и это ничуть не повредило спектаклю. Своей мимикой и пластикой он мастерски изображал сомнения, не отпускавшие Люсьена ни на минуту. Душа его так и не заскорузнет окончательно, и даже в своей измене Корали он предстает на суд зрителя скорее жертвой непреоборимых обстоятельств.

Не менее, если не более, поразила меня сегодня и Анастасия Сташкевич. Ну не ожидал я от юной танцовщицы такого зрелого актерского мастерства! Настолько ее амплуа инженю уже замылило глаз, что я даже не представлял, на что способна эта хрупкая девушка. С какой драматической мощью передавалось зрителю горе и отчаяние её героини! Как она неволилась, изламывалась под уговорами Камюзо! Да всего и не перечислить — целый калейдоскоп образов и чувств.

Хорош был и тройственный герой в исполнении Андрея Болотина. Не могу назвать себя его поклонником, но на сегодняшнем спектакле впечатлил, отлично справился со всеми тремя партиями.

Молодцы, ребята!

Слава Лопатин и Настя Сташкевич в "Монологах о себе" на Культуре: