«Связь творчества А. П

-- [ Страница 3 ] --

Основные положения диссертации были изложены в докладах: на пяти международных научных конференциях, посвященных творчеству А.П.Платонова в ИМЛИ им. А.М.Горького РАН (1996, 1999, 2001, 2004, 2009); на Шешуковских межвузовских научных конференциях в МПГУ (2002-2010); на Всероссийских научно-методических конференциях «Мировая словесность о детях и для детей» (МПГУ, 2003 - 2004 гг.); на Международной научной конференции в Праге в 1990 году, посвященной 100-летию со дня рождения Б.Л.Пастернака; на третьей международной научной конференции в Воронеже, посвященной творчеству А.Платонова (1999 г); на 7-х Международных чтениях, посвященных памяти Н.Ф.Федорова 2-6 июня 2009 г., проводимых ИМЛИ им. Горького РАН и т.д.

Положения и выводы диссертационного исследования нашли отражение в 75 опубликованных работах, в том числе в 11 статьях, опубликованных в изданиях, рекомендованных ВАК МО и НРФ.

Структура работы. Диссертационное исследование состоит из Введения, трех глав, каждая из которых представлена отдельными разделами, и Заключения. Список использованной литературы включает 400 наименований.

Положения, выносимые на защиту

1. Прозаическое наследие А. Платонова было «востребовано» отечественной художественной культурой в эпоху быстрой смены социальных, нравственных и эстетических ориентиров и может рассматриваться как предмет историко-литературной контекстуализации и типологизации.

2. А. Платонов выработал художественно-философские установки в творческом диалоге с предшественниками и современниками. Образная система, художественные решения, сделанные Платоновым в области прозы, обнаруживают возможности их сопоставления в тех или иных аспектах с художественными произведениями отдельных авторов, являются одной из историко-литературных универсалий, важных для целого ряда писателей более позднего времени. Выявленные схождения формируют поля и векторы мощного платоновского влияния на важнейшие направления развития прозы второй половины XX – начала ХХI веков.

3. Включение произведений А. Платонова, как и произведений М. Шолохова, А. Солженицына, А. Твардовского, В. Некрасова, Е. Носова, В. Белова, В. Шукшина, Ю. Казакова, Ю. Трифонова, В. Распутина, Л. Бородина, Б. Екимова, В. Маканина, В. Токаревой и др. писателей ХХ века, в «вертикальный контекст» художественного универсума с использованием «онтологического» подхода, определяет «лицо» русской литературы XX – начала ХХI вв., позволяет из частных наблюдений выйти на новый концептуальный уровень осмысления плодотворности гуманистической тенденции в русской литературе как ее этической и философской направленности, определяет «всеобщность» этого свойства.

4. Творчество Ю. Казакова и А. Платонова объединяют схожие установки на философское осмысление жизни, доминантные идеи общности людей и цельности мира, типологически близки важнейшие концепты писателей. Созданный Казаковым художественный мир проникнут платоновскими мотивами «тревоги бедных деревень», «житейской нужды». Историко-генетическое рассмотрение прозы Платонова и Казакова позволяет говорить о диалоге творческих сознаний в постановке и разрешении проблемы дома, семьи, человеческой сущности. В лирической прозе Казакова важна символика образа-понятия «музыка», являющегося устойчивой опорой в художественно-философской системе Платонова. Ситуация общения с музыкой в творчестве писателей является средством характеристики поэтически настроенных героев, вносит в произведения писателей романтическое начало.

5. Глубокий интерес к потаенным сторонам народной жизни, народный взгляд на мир и на человека, предметно-изобразительное начало, использование традиций сказа, притчи, сближают творчество А. Платонова и В. Белова. Эпическая полнота и достоверность изображения в прозе Белова соединяются с психологически убедительным исследованием внутренней жизни человека. В сохранении семьи, народного лада В. Белов, как и А. Платонов, как и В. Распутин, В. Шукшин, Л. Бородин видит истоки жизнестойкости народа, в семье его герои будут черпать силы, помогающие жить в гармонии с природой, «согласно сердцу». Образный афористический язык передает особенности национального характера, отторжение всего, что разрушает крестьянский лад.

6. «Вдумывание в жизнь», стремление разгадать ее тайну, неприятие насаждаемых стандартов – характерная черта «чудиков» В. Шукшина и «чудаков» А. Платонова. Сходной является оценка полярных сторон русского характера, двуединства человеческой души, в поисках истины обнаруживающей свою сокровенность. Писатели испытывают героев определяющим нравственным законом – отношением к детям, к старикам, к моральной категории памяти, земле, и, наконец, к смерти и бессмертию. В ряде рассказов Шукшина более жестко, чем у Платонова, акцентируется трагически мучительное осознание смерти героем. Осознав непреложность смерти, герой Шукшина решает этическую задачу – как прожить жизнь на земле; у героев Платонова неоднозначное отношение к «интересу смерти», несущее, в основном, онтологическую направленность. В прозе обоих писателей наблюдается соединение эпической по масштабу мысли с жанровой формой рассказа.

7. Типологические связи прозы Ю. Трифонова и А. Платонова обнаруживаются в подходе к герою. Для его верной трактовки должны быть учтены положения пассионарной теории этногенеза Л.Н. Гумилева, идеи бессмертия и воскрешения, рассматриваемые в «Философии общего дела» Н. Федорова. Платоновская установка на философское осмысление бытия, поиск ответов на «главные» вопросы: памяти, человеческого предназначения, связи человека с родом, семьей, с человечеством – найдут дальнейшую разработку в исследовании нравственного мира людей в «московских» повестях Трифонова. Трифоновская концепция человека, призванного укреплять духовные связи между людьми совпадает с платоновской: «свет жизни» (Платонов), «нить, проходящая сквозь поколения» (Трифонов). Обнаруживается существенное различие в приемах психологического анализа у писателей. Платонов чаще прибегает к описанию внутреннего состояния героя, передавая его переживания через символическую пластику. Трифонов же обращается непосредственно к внутреннему монологу для передачи всех нюансов внутренней жизни.

8. В описании самосознания героев В. Распутин, как и А. Платонов, прибегает к приемам метафизического опыта, полагаясь на сверхчувственные возможности личности. Система изобразительно-выразительных средств языка, введение в текст онирического пространства позволяют художникам не только вписать своих героев в жестокие условия действительности, но и сделать полем решения нравственно-философских проблем величественную картину мироздания. Традиционные платоновские мотивы «идеи жизни», «философии существования» творчески развиваются Распутиным в сходной системе мотивов «порядка внутри себя», определяют сюжетную основу произведений. С ними контрастирует мотив «постороннего прохожего», доминирующий в создании образов «врагов жизни». Проблему «отсутствия хозяина», «превращения городов и весей в свалку» писатели рассматривают с морально-этической точки зрения, предъявляя «спрос» к самому человеку. Образ ребенка символизирует жизнь, будущее, Россию, на которую посягают «архаровцы», «нелюди», «горлохваты», «идущие напролом». Сходными являются концепты писателей, фиксирующие ментальные сгустки культуры.

9. Творческий диалог Л. Бородина с А. Платоновым проходит на фоне художественных достижений Ф.М. Достоевского, у которого писатели наследуют интерес к сложности и противоречивости человеческой натуры. Сближает писателей антиутопическая стратегия, стремление спасти сознание человека от поклонения ложным идеалам, интонационная сфера прозы, система тональностей, выраженная как процесс эстетического освоения мира. У писателей преобладает ориентация на архаический миф, на такие архетипические константы, как дом, дорога, вода, мать, ребенок, хлеб, земля, смерть, которые переплетены с библейскими мифами. Перекличка многих мотивов и стоящих за ними смыслов в прозе Бородина, как и в прозе Платонова, связана с образом дома. Дом в художественном сознании писателей – неустранимое бытийное начало, непререкаемая ценность, пространство, в котором осуществляется связь поколений, дом, как источник, питает высшие сферы жизни, любовь к Родине.

10. Роман В. Березина «Свидетель» в соотнесении с повестью А. Платонова «Сокровенный человек», его статья «Счастье и страдание» о романе «Счастливая Москва» свидетельствуют об осознанном освоении современным писателем творческого наследия классика. В. Березин следует Платонову в главном: в отстаивании ценности человеческой жизни, говорит о ее хрупкости. Основные мотивы романа В. Березина соотносятся с ключевыми понятиями платоновской художественной методологии.

11. Рассказ В. Шпакова «Железный Ренессанс» являет собой своеобразный опыт стилизации, травестирующий такие произведения Платонова, как «Котлован» и «Усомнившийся Макар». В рассказе «Железный Ренессанс», как и в «Котловане», происходит сопряжение социального сюжета с библейским мифом – строительство Вавилонской башни в «Котловане» и воскрешение умерших в «Железном Ренессансе», и – демифологизация мифов – «общепролетарский дом» в повести А. Платонова и новая мифология («стальная конница») в рассказе В. Шпакова.

12. Принцип включения «платоновского» слова в текст романа В.Г. Сорокина «Голубое сало», в главе «Платонов-3. Предписание» определяется его пародийным использованием и имеет эпатажный характер. В. Сорокин обращается к ставшим привычными для постмодернизма, выдвинувшего концепцию деконструкции, приемам разрушения стиля. Стилизация ориентирована на ломку этики и эстетики гениального писателя. В. Сорокин демонстрирует антиплатоновскую линию, не столько пародируя, сколько демонтируя, переделывая повесть «Сокровенный человек» по типу римейка. Такая попытка развенчания оборачивается парадоксом, подтверждая звездный статус прозы А. Платонова. Функционирование художественных «конструктов» Платонова в снижено-деструктивном контексте современного постмодернизма свидетельствует об огромной роли наследия писателя в современном социокультурном пространстве.

Во Введении освещается степень изученности рассматриваемой проблемы, обосновывается актуальность, определяются цель и задачи, исследования, научная новизна, теоретико-методологическая база и выбор методики анализа, обосновываются теоретическая и практическая значимость работы.

В главе I «Идея жизни» как «философия существования» А.Платонова в художественных произведениях и в литературно-критических статьях » в соответствии с заявленной темой, поставленной целью и задачами, со ссылкой на исследования платоноведов мы представляем историко-литературный контекст творчества Платонова. Основной корпус произведений рассмотрен под углом зрения обозначенной научной проблемы, отмечен характер платоновского новаторства, своеобразие творческого метода, языка и стиля, словесно-художественных средств, духовных исканий героев. Все это позволяет выявить основные концепции и идеи творчества писателя, определить мировоззренческие ориентиры, ведущие философемы, которые и составят фонд преемственности в «постплатоновском пространстве» (О.Павлов).

Элементы платоновской традиции найдут творческое развитие в прозе писателей второй половины ХХ – начала ХХ1 вв. Устанавливается приверженность А. Платонова исследованию онтологических, аксиологических вопросов бытия, изучаются пути, избираемые его героями для осуществления «идеи жизни» («Чевенгур», «Котлован», «Ювенильное море», «Джан», «Эфирный тракт», «Счастливая Москва» и др.). Герои Платонова ищут разгадку «оживления земли» во время засухи, наделены несокрушимой жаждой деятельности, и эта жажда исходит «лишь из житейской нужды». Отмечается, что роман «Чевенгур», по наблюдениям платоноведов, – «один из крупнейших в русской литературе «роман вопросов», «книга о вечном поиске, в котором пребывает человечество, «разъединенное» с Бытием и оторванное от природы, будто ребенок от матери…», что «...сквозь сюрреалистический стиль «просвечивает» глубочайшая философская проблема: дихотомия человека и бытия, фатальная «нецельность» Универсума – центральная коллизия платоновского творчества не только на тематически-фабульном, но и на стилевом уровне; именно ею обусловлено у Платонова «кризисное» состояние художественной формы, начиная с языка…»42 В романе находят художественное осмысление проблемы, бессмертия, свободы, братства, отраженные в «Философии общего дела» Н.Федорова.

Основные платоновские формулы «идеи жизни», «философии существования», «смысла отдельного и общего существования» в анализируемых произведениях раскрываются с учетом сформулированных Н.М.Малыгиной принципов «теории искусства жизнестроения». В прозе, в литературно-критических статьях Платонова, в публицистике выявляются такие элементы традиции писателя, как трудолюбие, «делание», прославление труда как «истинной матери жизни», человеческой памяти, женщины, как «души мира», поиск «пути к другому человеку», обращение к библейским сюжетам, символике, отрицание мира – «пустыни», разработка «модели сада», превращение пустыни в «живую землю», преодоление смерти, вера в утопию бессмертия, идея единения человека с вселенной и др. «Внимание Платонова к теории искусства-жизнестроения объяснялось тем, что в основе ее лежала богдановская «организационная» наука».43 Поэтика творчества А.Платонова рассматривается как целостный метатекст. Выявляются мотивы апокалипсиса, система образов-символов платоновского метатекста, поэтика «возвращения», мотивы странствия героев с целью познания и преобразования мира. Постоянные элементы универсальной сюжетной модели обнаруживаются в сюжете отдельного произведения. «Анализ модели платоновского метатекста дает основание для вывода, что в основе ее лежит мифологическая структура».44 Завязь платоновского «метатекста» формируется уже в его поэзии. Мотивы, сюжеты рассказов, повестей, романов писателя будут перемещаться из одного произведения в другое, приобретая новые оттенки смысла, где каждое произведение, являясь художественно завершенным, в то же время является частью единого целостного контекста.

Как ключевой текст, в котором зафиксирована платоновская «идея жизни», важная для писателя на всем протяжении творческого пути, рассматривается рассказ «Песчаная учительница» (1927). «Идеей жизни» определяются важнейшие сюжетно-фабульные отношения, связанные с образом учительницы Марии Нарышкиной. Мария, как и герои из повестей и рассказов «Родина электричества», «Эфирный тракт», «Джан», «Такыр», «Ветер-хлебопашец» и др., изображена в слиянии с природой, с вселенной; в странствиях и путешествиях она стремится к преобразованию пустыни в «дом-сад» ценой неимоверных усилий, «делания», терпения и жертвенности. В деревне, занесенной песками, героиня рассказа «Песчаная учительница» будет обучать учеников «мудрости жить в песчаной степи» и «превращать пустыню в живую землю». Для преодоления «горестного напряжения» и «выхода в счастье» необходимы сотворчество душ, сочувствие и вера, что «помощь придет лишь от другого человека» («Джан» ). А.Платонов обращается к художественному исследованию моральных категорий памяти, свободы выбора, вступая в диалог с крупнейшими европейскими философами-экзистенциалистами:Хосе-Ортега-и-Гассетом (1883-1955),А.Бергсоном (1852-1944). Отказ от памяти, утрату связи с людьми Платонов считает губительной как для отдельного человека, так и для будущего человечества: «Типичный человек нашего времени: это голый – без души и имущества, в предбаннике истории, готовый на все, но не на прошлое».45

В разделе «Антифашистские произведения А.Платонова » отмечается, что А.Платонов был военным корреспондентом газеты «Красная звезда», воевал бок о бок с солдатами на полях сражений. Четыре книги писателя, вышедшие во время войны, – «Одухотворенные люди», «Рассказы о Родине», «Броня», «В сторону заката солнца» – внесли серьезный вклад в художественное освоение темы войны, патриотизма, антифашистской борьбы. Все антифашистские произведения, репортажи с фронта Платонова проникнуты мыслью о планетарной общности людей, мыслью о «человечестве-организме». Судьбы солдат высветлены у Платонова библейскими мотивами страданий, добровольного принятия смерти за свою землю, матерей, жен, детей. В основу рассказа «Одухотворенные люди» Платонов кладет краеугольный миф христианской цивилизации – о принесении себя в жертву для того, чтобы изменить что-то в мире, искоренить вражду, жить согласно замыслу Бога. Свобода для солдат Отечественной выражается в возможности выбора, за нею скрыт изначальный «хозяин» любой возможности, библейский императив – «…не повредить душе». Отмечается, что этот нравственный закон – жизни ради будущего – будет положен и в основу повестей «В окопах Сталинграда» В.Некрасова, «Сотников», «Дожить до рассвета» В.Быкова, прозы Е.Носова, поэмы «Василий Теркин. Книга про бойца» А.Твардовского, «двучастного» рассказа «Желябугские Выселки» А.Солженицына, повестей и рассказов «окопной» прозы, объединяющих произведения А.Платонова о священной войне с произведениями писателей-фронтовиков. «Одухотворенными людьми» называет Платонов героев военных рассказов, видя ценность бытия в душе человеческой, в ее жизнестойкости и поэтичности, в вере в светлое начало жизни. В изображении своих героев на войне Платонов исходит из презумпции жизнестойкости и силы характера русского человека: «…люди, оказывается, обнаруживают способность бесконечного жизненного развития».46

А. Платонов (Климентов Андрей Платонович) относится к тому поколению, которое вошло в литературу с революцией. Главная проблема его творчества — проблема сущности жизни и предназначения человека на земле.

Основу раннего творчества писателя составляет тема взаимо-отношения человека и природы. Природа у Платонова — «пре-красный и яростный мир». Двойственность ее в том, что она беззащитна, хрупка перед человеком (рассказ «Неизвестный цветок»), но и враждебна человеку: это разгул стихий, грозя-щий человеку голодом, холодом, смертью. Смысл жизни и назначения человека на Земле Платонов и видит в установле-нии гармонии человека и природы. Человек сам часть природы, но обладающая способностью творить. Платонов убежден, что человек своим трудом одухотворяет неживую материю — маши-ны, станки, паровозы. Об этом его рассказы: «Происхождение мастера», «Сокровенный человек», «Родина электричества», «Река Потудань». Революция для Платонова — это форма одухот-ворения природы, возможность построить гармоничный и спра-ведливый мир. Представления Платонова о социализме были утопичными. Разрушение этой утопии ведет к появлению таких произведений, как «Чевенгур», «Котлован», «Ювенильное море».

А. Платонов принадлежит к тем, кто услышал в революции не только музыку, но и отчаянный крик. Он увидел, что добрым желаниям иногда соответствуют злые дела, что справедливая идея заслоняет страдания отдельных лиц, людей. Платонов передал драматизм построения социального рая. Писатель создает анти-утопию, где светлая мечта оборачивается трагедией. Чевенгурцы понимают социализм как первобытнообщинный коммунизм, при этом еще упраздняют труд как источник неравенства. Они меч-тают построить «что-нибудь всемирно-замечательное помимо всех забот». В «Котловане» это «что-нибудь» — единое «пролетарское здание», где будет жить весь местный пролетариат. Платонов создает страшную метафору построения нового общества: чем выше хочешь построить здание, тем глубже надо рыть котлован, а на дне этого котлована — жизни людей. Общий мотив во всех трех произведениях Платонова — мотив смерти ребенка, обры-вающейся юной жизни. Он далеко не случаен и подводит к мыс-ли, идущей от Достоевского: я отказываюсь принять царство Божие, если оно построено хотя бы на одной детской слезинке. Смерть юных — сигнал о нарушении нравственных законов. Материал с сайта

В «Котловане» олицетворением будущей жизни является де-вочка Настя. Платонов показывает, что идеологическая обра-ботка убивает всякое живое чувство даже в ребенке. Настя делит весь мир не просто на хороших и плохих, а по классовому прин-ципу — на тех, кого «надо убить», и тех, кто «может жить». Прин-цип «надо плохих людей всех убивать, а то хороших очень мало» принимается девочкой как естественный. В ребенке нет состра-дания ни к кому, даже к собственной матери». Ее смерть Настя воспринимает тоже по-классовому: «Мама, а отчего ты умира-ешь — оттого, что буржуйка или от смерти?» Заидеологизированность сознания ребенка — это трагедия необратимого про-цесса расчеловечивания. И то, что Настя привыкла к убийству как способу достижения «всеобщей мечты», не меньше говорит об обреченности такого социализма, чем сама смерть юного су-щества.

В 1930-е годы Платонов, признавая саму социалистическую идею, отказывался от тех форм строительства новой жизни, которые наблюдал.

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском

На этой странице материал по темам:

этапы жизни и истоки творчества а.п.платонова
жизнь и творчество андрея платонова кратко
м а шолохов жизнь и творчество кратко
творчество э хемингуэй и платонова созвучие мотивов
платонов говорил о себе я человек технический,пролетариат моя родина,как это сказалась на его биографии и творчестве кратко

Сочинение

В 1926 году Андрей Платонович Платонов пишет сатирическую повесть «Город Градов». Эта повесть написана меньше чем за три недели, под влиянием тамбовских впечатлений: в Тамбове Платонова направили работать в отдел мелиорации губернского земельного управления. «Скитаясь по захолустьям, я увидел такие грустные вещи, что не верил, что где-то существует роскошная Москва, искусство и проза, - писал Платонов. - Но мне кажется - настоящее искусство, настоящая мысль и могут только рождаться в таком захолустье».

Позже повесть получила новую редакцию. К сожалению, это произведение менее известно, чем, например, «Котлован» и «Чевенгур», написанные гораздо позднее. Во многом это произошло из-за того, что Платонов не так давно пришел к своему читателю, его читательская аудитория только сформировалась. Сейчас его творчество вызывает большой интерес, как и произвёдения других писателей, недоступных широкому читателю из-за жесткого идеологического контроля над литературой в советское время. Советские критики считали сатиру Андрея Платонова неуместным, вредным литературным явлением. Даже сам Платонов сомневался в своих сатирических способностях. Но ценивший его творчество Максим Горький говорил, что ему неплохо бы удалась комедия, что, несомненно, говорит об особом сатирическом таланте писателя.

Писатель открывает для себя новые возможности в жанре сатиры, говоря о создании нового общества, о жизни людей во время революции. Уже само название напоминает город Глупов из «Истории одного города» М. Е. Салтыкова-Щедрина. «Народ в городе существовал без спешки и не беспокоился о якобы лучшей жизни. Служил с усердием, держа порядок в губернии, но ярости в труде не знал. Торговали по малости, без риска, но прочно сбывая хлеб насущный. Героев город не имел, безропотно и единогласно принимая резолюции по мировым вопросам. А может, и были в Градове герои, только их перевела точная законность и надлежащие мероприятия», - рассказывает нам Платонов. Это сатира на злобу дня, высмеивающая бюрократию.

Иван Шмаков, московский чиновник, приезжает в Градов работать. Он выявляет кучу служебных нарушений, но постепенно коснеет и привыкает ко всему происходящему в городе. А в нем даже техников, не знающих всего Карла Маркса, не принимают на работу. Но от засухи случился голод, поэтому колодцы попросили сделать солдатам и самоучкам, а техников на работу так и не приняли. В результате построенные ими шестьсот плотин смыло, а четыреста колодцев стояли сухими. Зато на выделенные на борьбу с засухой деньги самочинно построили еще «восемь планеров для почтовой службы и перевозки сена и один вечный двигатель, действующий моченым песком». «Народ тут жил бестолковый», - подводит итог автор.

Бюрократы считают себя истинными тружениками и думают, что без их бумаг и учреждений, где они трудятся, советская власть не сможет существовать. Бюрократия для них - символ непобедимой силы. Они думают о переустройстве общества, за два дня составляя 25-летний перспективный план народного хозяйства. Шмаков создает огромный и важный труд - «Записки государственного человека». В нем утверждается необходимость существования бюрократии как основы строительства Советского государства, подчеркиваются ее заслуги перед революцией. Бумага, по мнению героя, - продукт высочайшей цивилизации.

Но вдруг Градовскую губернию упраздняют. Заведующий административно-финансовым отделом, Бормотов, хочет создать «автономную национальную республику, потому что в губернии жили пятьсот татар и штук сто евреев» только ради «сохранения преемственности в делопроизводстве». Но бюрократов переводят на другие места, Шмаков теперь работает уполномоченным по грунтовым дорогам и привычно пишет: на очереди «социально-философский труд» с мудреным заковыристым названием «Принципы обезличения человека с целью перерождения его в абсолютного гражданина с законно упорядоченными поступками на каждый миг бытия».

Платонов продолжает традиции Салтыкова-Щедрина как политического сатирика. Так же как и в сказках М. Салтыкова-Щедрина, речь в повести идет об обществе на определенном этапе перемен. Автор обличает пороки этого общества и его несовершенство, ведя речь о жизни государства в целом, а не об отдельных явлениях. Тема бюрократии у Платонова стоит на первом плане повествования, на втором же - изучение природы государства. Используя иронию, сатиру и гротеск, сочетая быт и фантастику, автор предупреждает об опасности извращения идеи социализма, по-щедрински гиперболизируя его черты, раскрывая его истинную сущность. Его герои это такие же продукты эпохи. Писатель подталкивает читателя к неутешительному выводу, что без бюрократии российское государство существовать не может. Подтверждение этому мы, современные читатели, наблюдаем и сейчас. Конечно, никакая цензура не могла пропустить это в печать.

Критики-первооткрыватели Платонова - Л. Шубин, С. Бочаров, Е. Толстая-Сегал - говорят о парадоксальном сочетании лирики и сатиры в творчестве писателя и предельной полифонии повествования, где «рассказчик согласен вообще с любой из точек зрения». Платонов использует советизмы, плакатную, лозунговую речь, газетные штампы, канцеляризмы, варваризмы, «неловкости» речи и даже церковнославянизмы, создавая свой неповторимый стиль повествования. Само название повести тавтологично, получается город Городов. Это символический образ государства, которое разобщает и уничтожает, где свобода людей минимальна. Платонова возмущают бюрократизм, вопиющая бесхозяйственность, показуха, отвлеченности общей государственной идеи от практической жизни. Платонов убеждается в дегуманизации общества государством, и это определяет пафос его следующих произведений.

О творчестве Платонова.

Слово о любимом писателе.

Познакомившись недавно с «прекрасным и яростным миром» платоновской прозы, я понял, что его творчество соответствует уровню надежд и тревог, взлетов и падений двадцатого века.

В его произведениях поставлены самые сложные проблемы нашей жизни.
Главное для него - сохранить и сберечь на Земле жизнь. Писатель вступает в открытое сражение со всеми, кто хотел бы «низвести человека до уровня
«животного», размолоть человечество в империалистической войне, деморализовать и развратить его, ликвидировать все результаты исторической культуры ».

При его жизни критика объявила вредное влияние его произведений на читателя. По мнению сегодняшних литературоведов, Андрей Платонов - выдающий писатель.

Платонов писал свои произведения спокойно, «тихо», не стремясь вокруг себя никого перекричать. И как подлинный волшебник слова, перебиравший
«четки мудрости златой» / Пушкин/, вслушивался он не в звучание фраз, а в сложную мелодию, в тревожные вариации мысли.

Ежедневно, даже ежечасный труд осмысления мира настолько поглощал
Платонова, что он стыдился ярких, цветистых, но бездуховных слов, не наполненных смыслом.

Его перо не отдыхает на бесхитростных описаниях родных воронежских степей, хотя он не меньше Кольцова и Никитина любит родину, край свой молодости. Но об этой любви он говорит предельно сдержанно, заботливо.
Сиротство и нищета детских лет не убили в нем главное - душу ребенка.

Платонов напоминает каждому из нас, что Человек - твоё первое и, вероятно, всего главное имя.

Голос Платонова, слегка приглушенный, утомительно-печальный, уже в ранних рассказах покоряет бесконечной стыдливостью, сдержанностью, какой- то грустной кроткостью: «Он был когда-то нежным, печальным ребенком, любящим мать и родные плетни, и поле, и небо над всеми ими... Ночью душа вырастала в мальчике, и томились в нём глубокие сонные силы, которые когда- то взорвутся и вновь сотворят мир. В нем цвела душа, как во всяком ребенке, в него входили тёмные, неудержимые страстные силы мира и превращались в человека. Это чудо, на которое любуется каждая мать каждый день в своем ребенке. Мать спасет мир, потому что делает его «человеком» /Повесть
«Ямская слобода »/.

Как непривычно для двадцатых годов, среди резких, отрывистых фраз,
«лающих» интонаций и грубых жестов это слово Платонова!

Наверное, после А.П. Чехова не было в русской прозе художника, наделённого стыдливостью перед ложно-пафосным, громким словом.

А. Платонов - всегда мудрый собеседник, обращающий к отдельному человеку. Он весь не в отдалении, а у «человеческого сердца».

Мне хочется к портрету А. Платонов, образу его души взять эпиграфом слова Ф.И. Тютчева:

Ущерб, изнеможенье и во всём

Та кроткая улыбка увяданья,

Что в существе разумном мы зовем

Божественной стыдливостью страданья.

Это человек, не знавший экстаза театральности, яркого света слова. Он убежден в том, что чужого страдания и боли не бывает и потому всегда помнит о судьбах множества честных Макаров.

В тысяча девятьсот двадцать девятом году А. Платонов написал рассказ
«Усомнившийся Макар», который подвергся в начале тридцатых годов необъективной предвзятой критике. После гневного отзыва Сталина по поводу этого рассказа Платонов исчез из поля зрения читателей, уйдя на дно безвестности, нищеты и недугов, разделив судьбу тех людей, о которых писал в «Чевенгуре ».

Во время первой оттепели стали возможны публикации некоторых рассказов Андрея Платонова, но не «Котлована», «Чевенгура», « венильного моря ». Эти произведения, изданные на Западе, возвращались на родину незаконно и в машинописи гуляли по стране. И лишь в последние годы, когда мысль о том, что общечеловеческие ценности выше классовых интересов, перестала быть крамольной, началось реальное возвращение Платонова читателю.

Чем же было вызвано такое отношение к писателю?В рассказе
«Усомнившийся Макар» автор показал человека из самых низших слоёв общества.
Мужик Макар идет в город искать правду. Город поражает его бессмысленной роскошью, пролетариат же он находит только в ночлежке.

«И видит он во сне страшного мёртвого идола - «научного человека», который стоит на огромной высоте и видит всё .... но не видит Макара, а
Макар идола разбивает».

Идея этого рассказа в том, что государственность народу враждебна.
Макар - это мечтатель, притворяющийся чудаком, умный и проницательный. Он страстно мечтает о Руси машинной, индустриальной. Макар, приехав в столицу, обходя канцелярии и стройки, беседуя в ночлежном доме с пролетариатом, первым из платоновских героев сомневается в гуманистических ценностях революции, так как кругом царила демагогия, в «конторах заседали» «писчие стервы», мастера славословия и приписок. И Макар Ганушкин, умный и проницательный человек, почувствовал, что в таких условиях в людях развивается безынициативность, пассивность, «бессмысленный страх перед казенной бумагой, резолюцией ».

И засомневался наш герой в правоте революционного дела. Его раздумья и «сомнения» были приняты за двусмысленность и анархизм. В них, мне кажется, Андрей Платонов выразил свои мысли, опережая время, решал вопросы борьбы с коррупцией, формализмом, бюрократизмом, единомыслием и безгласностью.

Естественно, что в то напряженное время, когда шла ликвидация кулачества как класса, Сталин расценил произведение А. Платонова с политической точки зрения как «идеологически двусмысленный и вредный рассказ», поэтому решив по-своему расправиться с писателем.

Прочитав рассказ, я ещё раз убедился в том, что Платонов так же, как и его Макар, не сомневается в планах индустриализации. Это исторически необходимо. За десять лет пройти путь, который другие страны проходили столетия - это поистине замечательно! Иначе нельзя.

Писатель предупреждает лишь об опасности формализма, бедах бюрократического застоя, бездушия, заседательства. Эту опередившую всех позицию писателя никто понять не хотел.

Невольно вспоминаются повесть В. Распутина «Пожар» и роман В.
Астафьева «Печальный детектив», в которых так же, как и в произведениях
Платонова, звучит тревога писателей о нравственном здоровье народа, об исчезающем милосердии, сочувствии, дружбе между людьми.

Я могу с уверенностью сказать, что платоновский Макар выступает как наш современник в борьбе со стихией коррупции, чинопочитания, парадных славословий.
Произведения Андрея Платонова помогают развивать в каждом из нас благородство, мужество и деятельный гуманизм в современной борьбе за мир.

Репетиторство

Нужна помощь по изучению какой-либы темы?

Наши специалисты проконсультируют или окажут репетиторские услуги по интересующей вас тематике.
Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.

МОСКОВСКИЙ ОРДЕНА ЛЕНИНА, ОРДЕНА ОКТЯБРЬСКОЙ. СТОЯЩИ И ОРДЕНА ТРУДОВОГО КРАСНОГО ЗШШИ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ им. М.В. ЛОМОНОСОВА

ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ

На правах рукописи РОССИУС АНДРЕЯ АЛЕКСАНДРОВИЧ

ПДАТОН: ТРАДИЦИЯ"И НОВАТОРСТВО (К вопросу о жанровых особенностях "критически" диалогов)

Слвщмлмость 10.02.14. "Классическая филология"

Моохва - 1990

Работа выполнена на кафедре классической филология фяд гэтеского факультета Московского государственного укиверену

им. М.В.Ломоносова

Научный руководитель: доктор филологических наук

профессор И.М.Нахов Официальные оппоненты: доктор философских наук

профессор В.В.Соколов хддовдт флгологичвок» шдпс Ю.А.Шнчалян

Ведуте научное учреждены: хафедра кдаосагчвской фалодогя

Ленинградского государственного

университета

Защите состоится " ^>^^¿1990 г. на заседали специализированного Совета Д-053.05.53 по классической фвлад гии в Московском государственном университете им. и.В.Ломано ва. Адрес: 117234, г» Москва, Ленинские горы, МГУ, 1-8 код гуманитарных факультетов, филологический факультет.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке филолог»" ческого факультета МГУ.

Ученый секретарь /?

специализированного Совэгй (л-Л О/Ь- ■ Ы.Н.СлавятпгаскйЯ

Реферируемая работа представляет собой попытку найти доказательства того, что в творчества древнегреческого философа Платона Афинского (428/427 - 348 до н.э.) на этапе так называемых "критических" диалогов происходят радикальные жанровые изменения, "критическая" группа (этот термин наиболее употребим а англо-американской аналитической школа) включает в себя диалоги "Пармэнвд", "Теэтет", "Софист" и "Политик". Б современном платоноведеготи считается тзердо установленным, что эти диалога знаменуют коренной перелом в философии Платона: в кнх подвергается острой критике и претерпевает существенную тояпфякашв: учение об идеях, ключевое для всей платоновской метафизики. 1*Онтологические, гносеологические и логические проблемы критических диалогов интенсивно изучаются с самых разных точек зрения, свидетельством чему служит большое количество публк. уемых ежегодно научных трудов. В то же время художественная фор*/.а этих произведения, их жанровое своеобразие остаются в основном без внимания; как правило, исследователи ограничиваются лишь констатацией очевидных, фактов - что манера изложения в критических диалогах начинает тяготеть к догматизм; что спор равноправных партнеров фактически превращается в монолог одного из mix, роль же других сводится к формальному поддержанию диалектического процессаV что Сократ, превде всегда лидировавший, в диалоге, теперь либо оказывается совсем молодым к неопытным ■еловеком ("Парменид"), либо уступает место "элейскому стран-HiKy" ("Софист", "Политик")1. Подобное отсутствие интереса к жанровой стороне вопроса тем более странно, что принципналь-ная нерасторжимость художественного и философского начал

например, Guthrie W.K.С. A History of Greek philcn-oph^. -V.5. - Cambridge, Ю70. - p. 52-33.

в творчестве Платона - общепризнанный я неоспоримы! факт, к, следовательно, раскрытие и осознание жанровых особенностей критических диалогов есть необходимая предпосылка для исторически и философски адекватного их понимания. Этими сообрадангякж определяется актуальность избранной теш.

Сочинения Шштона составляют крувяайгай прозаический корпус 1У в. до н.э.» соэдававтпяйся на нротязенкЕ более чей 50 лат; естественно, что и мнсль, я писательское ьастерство философа эволшиоякрэвала. Поэтам, говоря о траджш. и новаторстве у Платона, следует выделять два аспекта: новаторство по отношению к предшествующей литературной традиция и новаторство по отношению к более ранним этапам собственного творчества. Таким образом объектом предлагаемого исследования стали, наряду с непосредственно анализируемыми четырьмя произведения4-н, и диалоги предыдущего периода, даидие необходимый материал для сравнения, а также"сохранившиеся фрагменты диалогических сочинений. представителей различных сократических школ.

Цель работа - выявить на примере забранных для исследования диалогов определявшие закономерности жанрового развитая творчества Платона а раскрыть юс взаимодействие с изменяшеЁся философской проблематикой диалогов, а?

Исследование предполагает решение следущих яавд;

Обосновать выделение критических диалогов в компактную группу с точки зрения их жанровой- специфики;

Проанализировать свидетельства рукописной традиции, да-шие основания для такого выделения;

Найти объяснение изменениям драматической техники Платона в критический период;

Продемонстрировать на конкретных примерах взаимозамен-

Проведенное исследование позволяло утолщить кзсто крпт.:- ческих диалогов в творчестве Платона, полнее otfpacossTs даоз^ новые связз иозду отделАкыми провззадвнзыак вяутрs груша, Ез» лучвгашэ pâ3jja?aïu могут учтен* пря соогёфлэшк нсторлЗ древнегреческой литературы я фшюосфш, прв чтетш соотзогсщ?-kijie курсов л провядэкая спацсбмпкаров по Платону в висеэк учебгад заводвяаях. В згом завлачгугс-ся дайной рсбохз, В ней такг.а даиеся ноше гнтерзротшад laïcs сяорннх вопросов, кйл кризис тсорет идей в "Параонздо*, даэ версия учения Дрохагора в Тог-тете" к проблем азтопрздакагет идей? предлагаемые решения могут быть полозены б основу дальнейших исследований.

Теоретическое значение работы состоят в таи, что в нзй выдвигается концепция:, позволявшая в суиаственшх пункта-примирить а согласовать позвдюх столь противоречивых господству щих направлений в платоноведегаи, как асторкко-фалологг* ческая, аналитическая я эзотерическая (тюбгагопская) erqjsî. Это создает предпосылки для объединения, в коночном стоге, усилий представителей всех направлений,

Агообаазя работы. Материала исоледованая докяадавадшоь ш сбоуздалио* за Мштой Воэсоюзкой авторско-чятатсльокой когфэ-реицяк "Бсоткшса дрзвкей истории" АН СССР (Москва, 1987 г.), на Втором Платоновском сулшозиумз (Перудка, IS39 г.), на заседаниях оэмишрог по ксторга ваукн н по новшл папирусным находкам при Совете по историк шровой культуры АН СССР, на секака-ргж Центра пс иау^кяз грзадойеа актк^ноотк вря Гороардсвс*: университете (Вашингтон) я на ваоеданнях мфедри клаоесчвовоа филологии Московского государственного университета ям.М.В.Ломоносова.

публикациях:.

Структура дяссергэдпщ. Диссертация состоит хз вбэдзгпш, двух глав к заклгчзяяя. К рзйого прклагазтся сгпсох csnooso-вагаой л:лт;5ратуръг.

S^a^iii"lJjüSSSi» Cccysjso"íBonaEas в созра^г/аси хтатоао-ВОДОШИ КЗОГКй, КЗрОДКО БЗай4СЕОКЯГНаПЦ2Х яодходоз СЛ«Ш1ГЭ НО-вЗходккаМ во ЛЗМХЕЗ.» ногс-го обосвозангл a&áopa. к ад скту-гл&ковтк, оаршыгаака арзжэта, иолл, гада* к штза всо&ддо-ваикя, дать kj атгяй анализ создавшейся сятуеднз к тэ% нстоу"С.э-каучкых факторов, коториэ привода к сэ гоакзккозсгш.

5 которой ОКй СТ<Ш;«ТЛ<.ОЬ - йбО БС»Э уС.^ЛПЯ на£тк OdfcSÜECnií»

к ргзрзиегао npoTinwpS"ciw гипягокозспого корпуса внутрн лаго. tswra a nns?. озгпсиз вкгежга&даой Тагдз

у ъегъ поотлгда подход, вэд»8йег5 првдетши-

" ílfitsns Vci rita. / vrsn ScMete rancha г. - He rile» tteorg Ristr,

a Bn1«? s 1¡ « f»!

тель которого Э.Целлер (впервые - 1844) не насел в csosi системе философан Платона места для такого значгтегьксго прззгшдз-ния, как "Захону", 2 бил зинуедэк рассматрВЕать его <яг&зльЕЭ» Ответом на тцатныа поиск строгой системы в шитозоввяоз аэ?ау~ се стал крайний скептицизм Лд.Грота (1865), чей ая&гш з bcesi-ном c42i"Q свелся к скрупулезному резгмировагото дгалогоз - которое, однако, воЕсе по тоадестзекао объяснению ех г.^"бзгнногз емкела. Сзсп Еэалой".отгорк-х^ь обялруззлз а поштпа педагогая фллологоэ. работ«вЕЗС в русле харазтараого дла Ecxopzorps-Js so-редины XIX з. гиперкритичесяого кадргялзтья (иапрну-ар, "¡.кот. 1817), уотракктл протпьорвч!х корпуса посредствен ьтотеза (т.е. празаакяй нвподиккостн) отдельна " ¡.©удойна" диалогов: уже сам набор исключенных еж про?.5&здеил$, оягатывяшгй почта боб наследие Платона, свидетельствует о бзссаил! кх г.:зто.ца.

Наиболее долговечном и популярным нз траиищаонвис подходов к кзученио Платока сказался гекеткчссюга, zrzi бгографгчесгзй подход. Его сторонника (К.Ф.Гер/лян, 1839; Ф.ЗугеыЕль, 1855-I3S0; У, фок-Вапамовац-иаллендорф, 1919) кеходгшг из естготаен-ного предположения о том, что ыислг Платежа г?& долге! пераод своего passагая подвергалась серьезным гзкеявЕЕяы: ся£довате4&~ но, никаких противоречий в- корпусе нет, «aase трудности пол-росту отрвгшт рззкь"з этрлы £гюсофоко& öEorpaSsat Платова; кокать у novo каг.уг <5а то ни бвдо свстеку, по крайшй керэ уровне диалогов, бессьагалегно. Такой катод легко ведет к крайностям: в самоа дел®, Платок генетических штэрпрэтаторов -вечно менялийся фнлоссф, "ein werdendern, обреченны! на бесконечный поиск. Для фнлософни ках таловой здесь не остается места. Теи ко менее, существуют веские аргументы в пользу того, что пржоЛргтк&з от слсхо.чгтнчностя в философском шш-

m*л есть специфическая черта нового времени, совершенно нетипичная для античности*; поэтому генетический подход как минимум не дает объяснения определяющему шшшию Платона на всв ксто-р::-? европейской ф^тосоТ"ИИ.

Зле больсая предвзятость и узость характеризует эволшяо-Ш".стское направление (Р.Робинсон, 1953), объяснявшее противоречия платоновского корпуса "незрелостьо" логики греческих мыслителей, а также политический (згкола последователей Шт.Георге) и психоаналитический (Г.Кельзен, 1933) редукционизм.

Итогом сложного пути традиционного платоноведения стали, нп только описанные Еше затруднения, на a положение, слокиваее-ся в науке о Платсне начиная с середина "И в. В настоящее время т. ней нояно выделить три основные школы я. различнне их комбкна-

Наследницей традиционных подходов ныне выступает истора^о-{-ллолэгическая школа (преаде всего Г.Черкнс, 1935 и далее), соль которой, однако, чале сводится к критика других" няяравле-H;:îi, чем к построении убедительных моделей творчества Платона, Относительно нейтральные позиции занимает аналитическая школа (Г.Зластос, Ч.Кан к др.), отказавшаяся от претензий на реконструкцию философии Платона в ее целостности и ограничнваиняся утонченным логическим анализом отдельных диалогов ялв групп. Историко-филологической школа резко противостоит эзотерическая интерпретация, выдвинутая в трудах тюбннгенсклх ученых К.Гайзе-ра (1959, Г963) и Г.И.Кремера (1959, 1964) и поддержанная авторитетом философа Г.-Г.Гадакера. Алепты твбянгенской школы (ТИ) отвергают то, что они называют "парадигмой Шлейермахера" (т.е.

1 fehler Г.. Е«г s г, t mythologisierte Platon // Zeitschrift für:iiii 1 о.«.ophi*ch» Forschung. - Bd. 19. - 1965. - S.393-420.

представление о самодостаточности диалогов для понимания Плато-¡ii). к строят свое истолкование в первую очередь на непрямой традиции, т.е. на свидетельствах Аристотеля и на записях других учеников Платона, которые ке дошли до нас, но оставили след в сочинениях многих поздних авторов. Аристотель в "Физике" действительно упоминает "написанное учение" Платона, &ура<ра. ■Sóyiitiis (Thxs. jC"rí ь 14); его изложение фвдософта Платона з I, ХШ и XIУ книгах "Метафизики" достаточно резко отличается от того, что на:,! известно из диалогов (например, учение об "одном" а "неопределенной двоице", об идеях-числах).

Сопоставляя эти сведения с неоднократно заявленным Платоном негативным отнесением к письменной речи как к средству передачи истинного смысла (гмг. 274 ъ - 2?s е; кр. vii 341 ь), гзоте^кзд: дс-лавт вывод о том, что эк обладал весьма г.:?сткой философской системой, построенной вокруг центрального ученая о "началах" (протвлогкя), ка- в<эад«1гав&дйл от «& пу&эоишкп а вквшвкиа« виде, ограничиваясь устный изложением воввремя диспутов в Акаде-

У протклнккое ТШ §отъ много aesosos для критики. Во-первых. на каком оонов&нии следует прямой традиции (диалогам) предпочитать письменную же, но непрямую? Во-вторых, почо^ нельзя сыло предать письменности теория первоначал, восходнмус, по ecoít вздимости, езк к ранним пифагорейцам и хорошо известкую пс неоплатонизму? К з"так возражениям мохко добавить ese одно: положения till с трудом прнлозшяы к диалогам позднего периода, Kotoi-ae эзотеркчны сами по себе (епда относятся и произведения, исследуемые в настоящей работе) и содержат элементы прстологиг (особенно "Филей"). Но очевидны и достижения эзотерической интерпретации. Сегодня, может считаться надежно установленным.

Все сказанное подводат нас к следующему итогу. В современном платоноаедвнии наметилось единство мнений, пока еие слзбо осознаваемое, относительно того, что "ранний сократические период" Платона в привычном его понимании - историографический кнф; исходя из этого, вся концепция платоновского корпуса должна быть пересмотрена. Следует обратить внимание и еще на одно обстоятельство, о котором обычно забывают как сторонники, так и противники ТШ: обладал ли Платон с самого начала законченной философской системой и лишь намекал на нее в диалогах, или диалоги адекватно и полно отраяае? развитие его мысли - в любом случае как писатель Платон не мог избежать жанровой эболгцшь

Какое положение займут в этой формирупцейся новой картине творчества Платона и Академии исследуемые здесь произведения, что заставляет нас видеть в них некое внутреннее единство? Ответу на эти вопросы посвящена первая, глава "Место критических диалогов в творчестве Платона", в которой последовательно акализЕ-руотся свидетельства, предоставляемые самим платоновским корпусом. его хронологией, историей текста и историей жанра.

Прежде всего, Платок, по всей видимости, сознательно стрег-дался дать указание на взаимосвязь между отдельными произведе-нчяюг критической группы. В "Геотете" (183 е) и "Софисте" (217 с) Сократ упоминает свою давнюю беседу с Парменидом; в "Софиста" принимают участие те же персонал®, что и в "Театете", причем финал последнего прямо перекликается с первой же фразой первого; "Политик" также начинается с пряных ссылок на текст "Софиста" к т.д. Единственный аналог такого намеренного акцентирования единства нескольких произведений г платоновском корпус» -группа "Государство", "Тимей", "Критий" ("Крцтий" продолжает

разговор, начатый в "Тлмее", а встреча, изображенная в "Тиыее". происходит на следувдий день после беседы, описанной в "Государстве"). Мекду двумя группами можно обнаружить и другие параллели. Если. опираясь на явную стилистическую, жанровую и философ» скуп гетерогенность 1-й книги "Государства" остальным частя* этого диалога, рассматривать ее отдельно, выделяется четкая схема движения аргументации в группе: 1-я книга (апоретичесюй диалог, постановка проблемы справедливости) - последовательное решение проблемы на различных моделях (главная часть "Государства" - утопическая модель; "Тимей" - макро- и кикрокосюгмская; "КрктиЯ" (и Термократ" ?) - историко-мифологвческая). Аналогичным образом и во второй группе: "Парменид" (апореткческяй диалог, апофатическая постановка проблечщ знания) - последовательное решение проблемы на различных уровнях ("Тезтет" - уровень чувственного восприятия; "Софист" и "Политик" - промежуточный уровень и методологические поиски; "1илософ" - постижение высшей истины (?)). Отдельно взятые диалога "Софист" и "Подток", так г.е как и "Тимей" и "Крятий", представляют собой части незавероенной трялсгии: подобно тому, как зз"Крктквм" должен был следовать "Терлократ" (cri. тгз d), после "Политика" планировался "Философ" (Sph. 217 в, 253 в; Vol. 2Ъ1 в). Лидирующей фигурой з этих диалогах становится уже не Сократ, а представители западной мысли - пифагорееп Тимей Локрскай и элейский гость из "Софиста", по сути, лишенные ярких индивидуальных черт как персонажи. Сам принцип диалогизма трактуется в атих произведениях входным образом: хотя повествование в диалогах критической группы и перемежается репликами участников, оно тем не менее скорее напоминает монологизм "Ткыея", чем более типичную для Платон* "беседу разных",

Столь изощренная организации материала и обилие нарочита! совладений, очевидно, не могут объясняться как нечто незапланированное и случайное. Не противоречат этому выводу я данные хронологии, Учитывая отсутствие каких-либо внешних исторических свидетельств о критических диалогах (за исключением спорной, хотя и возможной полемики с Аристотелем, нашедшей в них отражение) , при их датировке приходятся полагаться прежде всего ка стилометрию. Точка отсчета стилометрических асследоваянй - сооб-адние Аристотеля, который во П книге "Политики" (126А ь упоминает о том, что "Государство" было написано раньше, чек "Законы"; гтот факт подтверждается единогласной уверенностью более пбздких авторов в том, что "Законы" - последнее"произведение Платона. Следовательно, произведения, стилистически близкие к "Законам", должны быть отнесены.к позднему периоду. Касательно "Софиста" к "Политика" данные стклометрик не оставляют сомнений: оба диалога были написаны приблизительно в то же время, что и "Законы" и "Гиней". В случае с "Парменидои" в "Теэтетом" вопрос осложняется возможными переработкам обоих диалогов*. "Пармевдд" с очевидностью состоит из двух разнородных частей; существование иного, нежели известное нам, вступления к "Теэтету", засвидетельствовано анонимным палирусшаг комментарием. Тем не менее датировки, предлагаемые учеными даже далеких друг от друга направлений, в целом почти совпадают. Так, Х.Теслеф, на основании историко-филологических соображеюй, дает следующую последовательность: непосредственно веред второй Сицилийской поездкой Платона (367-366) - "Теэтет"; незадолго до третьей поездки (361-360) - "Парменид"; ок.355 - "Софнст" к "Политик". Сходную картину рисует я последнее по времван компьютерное исследование платоновского стиля, выполненное

Дж.Леджером1; <зк:36Э - "Парменид" я "Теэтот" ("Пармвняд" - несколько ранее); ок.349 - "Софист" и "Политик". Такш образов, . в обоих случаях констатируется "значительный разрыв во вреизгз -от 10 до 20 лет - мазду раннкми и поздзлмн произведениями группы; тот факт, что Платон уже в конце кизни счол нуаяш связать их в единое (хотя и фиктивное) целое, говорят о его вааерешст в "Софисте" и "Политике" дать, наконец, отзэт на вопросы, поставленные в "Паркениде" и "Теэтете". Во второй главе предлагав-, мой работы предпринимается попытка обнаругзть и протетерпрзтн-ровать один из этих ответов.

В доведших до нас рукописях диалога Платова группируются по тетралогиям, объеднкяшим произведения близкие тэуатзчвоха, но не хронологически. Согласно Диогену Лаэртию (or, nr ?6>« издатель корпуса платоник ТрасилДум. в 36 н.э.) расположил их в таком порядке, полагал, что Платон прн публикации овозх сочинений ориентировался на тетралогкческие постановки дровней аттической трагедии - что, конечно, малоправдоподобно. Тем не швее эта группировка, как и более ранняя трилогяческая организация корпуса, отличавшая издание филолога Аристофана Вазаятгйского fx ni сохраняет следы первоначальной структура,

задумзнной Платоном я разработанной в Академии. Это вяддэ из следующего. В рукописях каждому диалогу предпосланы три заголовка: первый соответствует главное действуше;гу лицу диалога или (реже) определяемо?*? в нем предмету, второй - его содержанию, третий - применяемому в нем методу. Первый заголовок принадлежит несомненно самому Платону, о чем свидетельствует то обстоятельство, что в "Политике" дважды цитируется "Софист* во

* T^dger 6.R. ne-o.nm«na plato. Л Computer Analysis of Plato"s Sfcjrl«« - cxffírrt» "Лпглпйоп prese» 19""V?. - p.22^-225.

второго заголовка нередко приписывают Трасялу, основываясь на словах Диогена Лаэрткя (di III 57); бткхТс та хр^-ccu. та*« ¿я tríale и истолковывая xp^v как "ббоднг", "дредушзаз?". С точки зрения семантики употребленного глагола талое пошшяае невозможно, и корректный перевод фразы будет звучать так: "Он использует £уже существуйте] двойные названия". По всей вероятности, вторы о заголовки возникли и употреблялись в Академия, во внутреннем общении мехду ее членами. Неслучайно Аристотель ссылается в "Политике" (1262 ь ti) на платоновский "Пар" как на ¿puTVKow kójai - "йниги о любви". Учитывая сказанное, нельзя не обратить вшшание на то, что "Теэтет", "Софист" и "Политик" входят во вторую тетралогию, в то вреш! как "Парменид" открывает собой третью. В атом можно усмотреть волю Платона, чтобы "Пармекид" и "Тезтет" читались вместе с уникальной (цусть к незавершенной) трилогией, диалогам которой он дал в заглавие не имена конкретных лиц, & общие понятия.

Уже при беглом взгляде на платоновский корпус становится заметным, что все диалога делятся на два типа - нарративные, передающие рассказ об ккзвпзй место беседе, ж дракатаческае. . представляйте собой открытый обмен репликада. К первому типу относятся многие наиболее художественно ссзервошшэ -диалога -"Хармид", "Евтидем", "Лисад", "Федон", "Протагор", Пер", ко второму - большая часть сочпнекий Платона, включая поздние. Как правило, этому обстоятельству не придавали особого значения и не в ид едя его возможных последствий для хронологии корпуса. Лишь Х.Теслеф в 1382 г. выдвинул предположение о первичности нарративной формы по отновенис к драматической, редисажь-но меняпаее наши воззрения на всю историю творчества Платона.

Традиция нарративного диалога глубоко коренится в истории греческой литературы, Уже Гомер именно так передает речи своих героев. Этот прием характерен и для ранней ионийской прозн, в том числе для Геродота, у которого его заимствовали другие гречески© историки, начиная с Фукадида. Алексамен Теосский, который по (не вполне достоверному) свидетельству Аристотеля с Гг.72 т;ояе) был зачинателем жанра сократического диалога, в любом случае происходил из Ионии, поэтов резонно предположить, что его диалоги таете были "рассказанными". В нарративную форму были заключены и диалоги, встречавшиеся в протрептических речах софистов ("Двойные речи"; свидетельства о сочинениях ¡¡ротатора). О существовании в начале 1У в. до н.э. драматического диалог» юг располагаем щачятмано болов скудными- озздв-киямк. Прямой диалог применялся в судебном красноречии Срсднв-шись из практики письменного ведения допроса) и. в "опровержи-твльнюГ р9чля вофкстов (1х*тхо1 Считывая отношение Платова к судебный ораторам и платным учителям мудрости, трудно предположить, чтобы они могли оказать на него заметное влияние. Сложнее вопрос о соотношении между сочинениями Платона и других учеников Сократа и мимами Ссфрона - небольшими прозаческими произведениями сценической драматургия. Однако, как и.стихотворные драмы, мимн предназначались исключительно для постановки на сцене, поэтому вероятность их прямой генетической связи с произведекияш сократических школ сводится к минимуму; учеш:-кам Сократа попросту негде было устроить такое представление. Еще более важным представляется тот факт, что, за исклвчекиеи Платона, сократпки явно отдавали предпочтение нарративному диалогу, впечатляющим примером чему служит творчество КсенэФонта. Характерно к то, что Исокраг, стоявший во главе самой влиятель-

ной в Афинах, наряду с Академией, школы и пристально следивший за деятельностью своего соперника на протяжении всей его жизни, в своих речах-трактатах широко использует рассказанный диалог Плосг. XV рчг.^п, \"тт гоо «О, но нэ дает ни одного образца драматической формы.

Все это подводит нас к выводу о том, что Платону неоткуда было заимствовать драматический тип диалога, и он родился именно в недрах Академии.

В драматической форле написаны все произведения Платона, которые на основании данных стилометрии надежно могут быть отнесены к позднему периоду. Единственное исключение составляет "Парменид", первая часть которого (до 137 с), посвященная критике теории идей, првдеркивается нарративной манеры, а вторая представляет собой прямую беседу Парменяда с Аристотелем. Естественно предположить здесь переработку раннего варианта и последующее присоединение новой части. Очевидно, что в "больших" диалогах драматическая форда свидетельствует об их принадлежности к более или менее поздней группе. В то же время большинство "ранних сократических" произведений - как раз драматические диалоги ("Лахет", "Менексен", "Алкивиад I", "Феаг", "Гиппий Меньший"."Евтифрон" и др.). Чтобы ответить на возникавдие здесь сомнения, следует обратиться к проблеме генезиса драматического диалога.

Вполне вероятно, что при жизни Сократа его ученики вели записи его бесед. Разумеется, что эти заметки буквально воспроизводили вопросы и ответы, не претендуя на литературную обработку. Однако дать рождение новому диалогическому жанру эти конспекты не могли, так как в отоутотвие регулярных опоров н обсуждений ничто не толкало их к дальнейшей эвояадии. Такого рода

заметки, по всей видимости, легли н основу сократических сочинений Ксенофонта. Только с созданием Академии ситуиия в корне меняется. Академическая практика диалектических диспутов была мощным стимулом к письменному закреплении обсуждавшихся проблем и последующей их рецитации, рождавшиеся так-,™ образом диалоги вряд ли можно приписать единоличному авторству Платона, скорее их надо считать плодом коллективного творчества Академия. Не были они изначально предназначены а к распространению за ее пределами: даже получив их в руки, непосвященный читатель не смог бы в них разобраться, так как в античных папирусах отсутствовали обозначения действующих лиц на полях (сходным образом и прочтение стихотворных трагедий и комедий было уделом тех немногих, кто готовил их к постановке). Лишь постепенно драматический диалог начинает пробивать себе дорогу к публикации. Именно этим объясняется декларативный отказ от нарративной форлы в начале "Теэтета" (143 с), а не переработкой раннего диалога_в_драматический, как это предполагалось.

Так мы обретаем почву для объяснения многослойности и изощренности "сократических" диалогов, обнаруженной новейшими исследованиями - это школьные многофункциональные тексты, каждый из которых проделал долгий путь эволпции в педагогической щ.-гктике Академии.

Решающий этап в, этом развитии - выход, драматического дяал:-га из стен школы - приходится на произведения критического перюда. Случайно ли, что именно здесь мы сталкиваемся и с ¡а-дккалышм поворотом в философской мысли Платона? Попытку ответить на этот вопрос на нескольких конкретных примерах представляет собой втошл глава диссертации "Жанровые особенности критических диелогоп",

Диалог "Парменид" начинается с доводов оенона в поддержку тезиса Парменида "все есть одно". Зенон действует методом аргументации от противного: если Он многое существовало, одни и те ае вещи обладали бы противоположны?,« свойствами, например, подобием и неподобием, что невозможно (V/ - !.\

он появляется только во вводных фразах, а главны* действупдам лицом становится злейский гость. Наконец, в "Полнткпе" s роли слушателя и поучаемого выведав некий "кваддай Сократ" - по всей вадамости, историческое лицо, упоетзаеуое Пдатонса в XI Письма (358 а). Тем не швее, учитывая традяцЕОкнув роль Сократа во всем платоновском корпусе, факт соявлавая такого героя не может считаться шгчего не оаначащим. В ето2 сЬгзя огозт вспомнить старые теории, отоадествлявше афинского гоотя еэ "Законов" с самим Платоном. Не исключено, что то ев сагсэ лицо скрываетея и под маской элейского гостя к Tszsm ЯокрсАого» Сократ se сознательно оттесняется за второй план, Еоа&озво, что все эти изменения свидетельствуют о раотущеа почтег~2 & авторитету старевдего Платона » Академия.

■ Изменения хода мысли-более частного порядка Платой крата-ческого периода также стрэмктся связать с определенный пэрсо-кажем. В диалоге "Тезтет", р&сскатриваящам проблемы знангл а кркткйущб« aofioywœatsnâeRse творк, Сократ susssraef дго произорачащнэ друг другу взроет учения Протагора. В краткой вэяэзз&иь ззимозяо офор^янреяя» тел. I, (162 &«о) Чд^зтЕ-но Боовркнимаомый объект оодериит -в себз все свсЗотаа, миз п?рнкпешт£кн» s ïcî4 «гяздз а вротезопежйиша.

2. (I5S а - 157 о) Сам сбгыт ев содержит никакая потвидаЁ, оцущэнн® рзаддзуатся яка прп коктедтз о перазпаентса. Какая " из 8ткх теорнй отрезает воззрения исторЕчзокого Протагсра? Первая из них аасаадэтельотЕов&на для Протагора паг-овноЕваа* иоточкаком - Сакотом Эширакои (Pyrrh. И 65), otrapaœsno* se кз Шзтока, а ва докоографическую традицию. Сторошшсв поддяв-наотв sfepei та ерик (s чвашта» тмгят upejmn-

ты в ее пользу у Аристотеля. В IX шшге "Иатафааккк" (104? * с)

Аристотель, критикуя воззрения ыегарской школа, говорит, что мегарцы, подобно Протагору, утвврядапт,. что нет такта вот®щв&» которые бы нэ реализовались, следовательно, ait^-xW ciC-s*» Iotov uh oriaSctvo^TOv. Татра понимает глагол Stnnv циально, a oígCtitSv как судастватэльиое, поэтому его аотоето-ванна этой фраза мояио выразить тая: "всобзд качто чув-С^гоЕЮ воспринимаемое не будат сущзстзогать, с«з его ив боссраай*лзя в данный момент". Однако правсмарноо было бы пошъть как обычный глагол-связку, а «¿cCt¡t6v как прилагатслькоэ с прэ-дакативной нагрузкой. Тогда ш получим сгяысл: "ни одзш праддзт не Судет -чувственно воспркнзааекш [иди, эаэ точна», "ссзсгб-шш к тому, чтобы ого чувстаакко воспрЕнгййалаиЗ, вола ого га.зоспрашаают в данный момент". Собственно говоря, ipnatoíscs дает указание лють на совпадение ыоманта раалзБЗдгз кот-эшрй! з момента чувственного восприятия, а не па отсутстзлз патзнцк!, зав таковых. Следовательно, пераея тзорая блгшэ к Езгоркзсго-" ку Протагору. Ко зачем зэ тогда Сократу полддобялсзл срзкзсэ-[ззть Протагору гдеи, которые тот шксхдо ко внсгиаязая? Отгэг, ^ДРЙЗТОЯ, следует JtORJTS В ДРУГОМ ДДЙЛОГв позднего ЕЗрЗЗЕЗ -. "Федре". Сократ, произнеся речь в порздашге влюблэшаотд, псшз-тнваэт наитзв даймонкона, г это заставляет его одуштьвя^я

вспомнить знаменитуо покдяшгув пэснь, "вадино®»" поэта Стеоа-хора, Этот неожиданный поворот мысля дазт Сократу повод обратиться к рассказу о трех вхдах бояествэшгого бэзукял а.&Ш9 -■л вааяейшеЯ теме бессмертия душа (245 о). Нечто подобное проводит и в "Тээтетв". йзлогнв первуп вереи® теория Црсшк^а, Сократ, как я в "Федре", внезапно одукшзается ж да*» » сгош роде "раскаазаегся", что приписал Протагору аюшкем лрэсз&в я недостойны8 его воззрения, и начинает излагать вторую sspjajj

в виде некоего "тайного учения". Сущность етого нового ученая -введение категории становления; в так г.е как в "Федре", Смфат, усложняя ход своего хаосуащешся, ссылается на авторитет поэтов (152 е). Таккгд образом, вся эта "палзкодал" в "Твэтеть куаяа для того, чтобы перойта на новую ступопь рассмотрения пробдэка знания. Так развитие философского сшзта диалогов поддвршаетея худояественныж приема}®.

Заключение. Критические диалога ашисзкуш подлинный передом во всем творчестве Платона: в них вырагоаеток наружу 2-ое, пто было доселе скрыто за стенами Академия - ее школьная практика, оживленные спора я сомнения даже в самих первоосновах своаЗ философии. Трудно сказать, что здесь бало определшкзЕИ - повлекли лй за собой радикальные изиекоквя &анра новую постановку фялософсюа проблем о гцгедельноЁ сстрз?сЗ, кля наоборот. В любом случае я кгл&яу крлтнчесхоге нерзолза гакр лреж"ш^соазго диалога, перзсначально вяутршкигъкы2,-аварал ваотодьао» готов был появиться на свет, что он в не £аьаздаш£ сдо22?ь.

Полемика Исократа с Академией Платона//ВеотшЕ» Древке! Истории. - 1987, - „42. - С.93-102.

Новый фрагмент Протагора: возможности кнтерщктщщв//./ Десятая автороко-читательокая конференция "Ввстнюеа ДровпоЯ,^ Ксторш" АН СССР: Тез. докл. - Ы., IS87. * С.73-75.

Раздел "Философия* // Методика ж мтодологея ягтч»кж*ьв-пгчной культуры: культур« клаосичесхой Греции взарубэяЕНГ исследованиях, - П.: ШШ АН СССР, IS88. - С.741."

The necessity of independent ?rld«no» la consideration of the objects of plato"a polttaica ia tba Phaedrug // II S7«po-aiua Platonicuo: ТбЭ. ДОКЛ. - Peruaia, 1989. - P.350. -На англ. яз.

mmш- «i яттwbiwimi мним «пишкьаиаг

ОтпзчвГЁН* на рет.Г ВЦ РПО