Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Оригинальное название - Der Rosenkavalier.

Опера в трех действиях Рихарда Штрауса на либретто (по-немецки) Гуго фон Гофмансталя.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

КНЯГИНЯ ВЕРДЕНБЕРГ, маршальша (сопрано)
БАРОН ОКС АУФ ЛЕРХЕНАУ (бас)
ОКТАВИАН, ее возлюбленный (меццо-сопрано)
Г-Н ФОН ФАНИНАЛЬ, богатый новоиспеченный дворянин (баритон)
СОФИ, его дочь (сопрано)
МАРИАННА, ее дуэнья (сопрано)
ВАЛЬЦАККИ, итальянский интриган (тенор)
АННИНА, его сообщница (контральто) КОМИССАР полиции (бас)
МАЖОРДОМ МАРШАЛЬШИ (тенор)
МАЖОРДОМ ФАНИНАЛЯ (тенор)
НОТАРИУС (бас)
ХОЗЯИН ГОСТИНИЦЫ (тенор)
ПЕВЕЦ (тенор)
ФЛЕЙТИСТ (немая роль)
ПАРИКМАХЕР (немая роль)
УЧЕНЫЙ (немая роль)
БЛАГОРОДНАЯ ВДОВА МАГОМЕТ, паж (немая роль)
ТРОЕ БЛАГОРОДНЫХ СИРОТ: сопрано, меццо-сопрано, контральто
МОДИСТКА (сопрано)
ПРОДАВЕЦ животных (тенор)

Время действия: середина XVIII века.
Место действия: Вена.
Первое исполнение: Дрезден, 26 января 1911 года.

Существует забавная история о «Кавалере розы» и авторе этой оперы - история, которая, как говорят итальянцы, si non e vero, e ben trovato (итал. - если это и неправда, то хорошо придумано). Опера была поставлена в 1911 году. А через несколько лет композитор сам - и это было для него впервые, дирижировал ее исполнением. В последнем действии он наклонился к концертмейстеру скрипок и шепнул ему на ухо (не прерывая исполнения): «Как это ужасно длинно, не правда ли?» «Но, маэстро, - возразил концертмейстер, - вы же сами так написали». «Я знаю, - с грустью сказал Штраус, - но я никогда не предполагал, что сам должен буду дирижировать этим».

Полная, без купюр, версия оперы, не считая антрактов, длится почти четыре часа. Но самое поразительное то, что легкий комедийный характер неизменно сохраняется на протяжении всего действия оперы. Удивительно также, что, несмотря на такую продолжительность спектакля, опера эта стала самой популярной из всех опер Рихарда Штрауса. Она составляет основу репертуара всех больших оперных театров в Англии, Соединенных Штатах Америки и Центральной Европе (в латинских странах она получила несколько менее восторженный прием); и вместе с «Мейстерзингерами» Вагнера она считается лучшей комической оперой, родившейся на немецкой почве после Моцарта. Подобно «Мейстерзингерам» - бывают такие случайные совпадения, - она поначалу замышлялась как довольно короткое произведение, но композитор так увлекся идеей создания полномасштабного портрета определенной фазы в социальной истории, что по ходу работы необычайно углубился в детали. Никто из тех, кто любит это произведение, не откажется ни от одной из этих деталей.

ДЕЙСТВИЕ I

Одна из тех «деталей», которой либреттист Гуго фон Гофмансталь поначалу не придавал большого значения, обернулась главным персонажем произведения. Это княгиня фон Верденберг, жена полевого маршала, и потому она именуется Маршальшей. Штраус и Гофмансталь задумали ее как очень привлекательную молодую женщину, которой тридцать с небольшим (на сцене ее, к сожалению, часто исполняют перезрелые сопрано). Когда поднимается занавес, мы видим комнату княгини. Раннее утро. В отсутствие мужа, который отправился на охоту, хозяйка выслушивает любовные признания теперешнего своего юного любовника. Это аристократ по имени Октавиан; ему всего семнадцать. Маршальша еще в постели. Их прощание исполнено пафоса, поскольку княгиня сознает, что разница в их возрасте неминуемо должна положить конец их связи.

Слышится голос барона Окса ауф Лерхенау. Это кузен княгини, довольно тупой и грубый. Его никто не ждал, и прежде, чем ему ворваться в комнату, Октавиану удается облачиться в платье горничной. Поскольку его партия написана для очень легкого сопрано (Гофмансталь имел в виду Геральдину Феррар или Марию Гарден), Окc оказывается введенным в заблуждение: он принимает Октавиана за горничную и на протяжении всей сцены пытается ухаживать за нею. В сущности, он пришел попросить кузину (Маршальшу) порекомендовать ему знатного аристократа в качестве свата (Рыцаря (Кавалера) Розы), чтобы исполнить традиционный обычай, то есть вручить серебряную розу его невесте, которой оказывается Софи, дочь богатого нувориша фон Фаниналя. Оксу также требуется нотариус, и его знаменитая кузина предлагает ему подождать, ведь вот-вот здесь должен появиться ее собственный нотариус, которого она вызвала к себе на утро, и тогда кузен сможет им воспользоваться.

У Маршальши начинается прием посетителей. Приходит не только нотариус, но также парикмахер, вдова из дворянского семейства с большим потомством, французская модистка, торговец обезьянками, пронырливые итальянцы Вальцакки и Аннина, итальянский тенор и много других странных персонажей - все они чего-то хотят от Маршальши. Тенор демонстрирует свой сладкозвучный голос в прелестной итальянской арии, которая в самой своей кульминации прерывается громкой дискуссией барона Окса с нотариусом по поводу приданого.

Наконец Маршальша опять остается одна и в «Арии с зеркалом» («Kann mich auch an ein Miidel erinnern» - «Могу ли я вспомнить о девушке?») она с грустью размышляет о том, какие перемены к худшему произошли в ней с тех пор, как она была юной цветущей девушкой, подобной Софи фон Фаниналь. Возвращение Октавиана, на сей раз одевшегося для верховой езды, не меняет ее грустного ностальгического настроения. Он убеждает ее в своей вечной преданности, но Маршальша лучше знает, чем все это обернется («Die Zeit, die ist ein sonderbar` Ding» - «Время, эта странная вещь»). Она говорит, что скоро все должно будет кончиться. И с этими словами отсылает Октавиана. Быть может, она увидит его сегодня позже, во время верховой прогулки в парке, а может, и нет. Октавиан уходит. Вдруг она вспоминает: он даже не поцеловал ее на прощание. Но слишком поздно: дверь за ним уже захлопнулась. Ей очень грустно, но она ведь умная женщина.

ДЕЙСТВИЕ II

Второе действие переносит нас в дом фон Фаниналя. Он сам и его служанка Марианна рады перспективе женитьбы его дочери на аристократе, однако его репутация может пострадать. Сегодня тот день, когда ожидается, что Октавиан принесет серебряную розу от имени барона Окса. И вот вскоре после начала действия происходит формальная церемония. Это один из самых красивых эпизодов оперы. Октавиан одет необычайно пышно, соответственно обстоятельствам - в бело-серебристый костюм. В его руке серебряная роза. Он и Софи неожиданно тут же с первого взгляда влюбляются друг в друга. Глядя на девушку, юный граф задает сам себе вопрос: как он раньше мог жить без нее («Mir ist die Ehre wiederfahren» - «Это честь для меня»). Вскоре прибывает сам жених - барон Окc со своей свитой. Его поведение в самом деле очень грубое. Он пытается обнять и поцеловать свою невесту, но всякий раз ей удается увернуться от него. Это только забавляет старого повесу. Он уходит в другую комнату, чтобы обсудить условия брачного контракта с будущим тестем. Он так самоуверен, что советует даже, чтобы Октавиан поучил бы Софи кое-чему, касательно любви, пока он будет отсутствовать. Это обучение не столь уж продвинулось, когда их вдруг прерывают разгневанные слуги. Оказывается, что люди барона, явившиеся со своим хозяином, пытались флиртовать со служанками фон Фаниналя, которым все это отнюдь не понравилось.

У Октавиана и Софи очень серьезный разговор, ведь оба они знают, что барон намеревается жениться на Софи, что для нее совершенно невозможно. Тем временем, по мере того как оба они все больше увлекаются друг другом, совсем теряя голову, Октавиан обещает спасти Софи. В порыве чувств они обнимаются («Mit ihren Augen voll Tranen» - «С глазами, полными слез»). Двое итальянцев, мимоходом встретившиеся нам в первом действии - Вальцакки и Аннина - неожиданно появляются из-за декоративной печи как раз в тот момент, когда влюбленные страстно обнимаются; они все это видят. Громко призывают они барона Окса, надеясь, что тот вознаградит их за шпионство (они ведь поступили к нему на службу). Следует очень красочная и суматошная сцена. Софи категорически отказывается выйти замуж за Окса; Окc изумлен таким оборотом дела; Фаниналь и его домоправительница требуют, чтобы Софи вышла замуж, а Октавиан все больше и больше выходит из себя. В конце концов Октавиан бросает барону в лицо оскорбление, выхватывает шпагу и кидается на него. Барон в панике зовет на помощь своих слуг. Он легко ранен в руку, ужасно этим напуган и громко требует к себе доктора. Явившийся доктор констатирует, что рана пустяковая.

Наконец барон остается один. Сначала он думает о смерти, потом ищет утешения в вине и постепенно забывает о всех несчастьях, особенно когда обнаруживает записку, подписанную «Мариандль». Это, как он думает, девушка-служанка, которую он встретил в первом действии в доме Маршальши; в этой записке подтверждается дата встречи. «Мариандль» - это не кто иной, как сам Октавиан, который послал ее Оксу из озорства. Тем временем новость о том, что ему столь определенно назначено свидание с новой девушкой, ободряет барона. С этой мыслью - не говоря уж о выпитом вине - он напевает вальс. Отдельные фрагменты этого знаменитого вальса из «Кавалера розы» уже проскальзывали по ходу действия, но теперь, в конце второго действия, он звучит во всем своем блеске.

ДЕЙСТВИЕ III

Двое слуг барона - Вальцакки и Аннина - ведут какие-то таинственные приготовления. Барон не заплатил им должным образом, и теперь они перешли на службу к Октавиану, следят за приготовлениями chambre separee (фр. - отдельные покои) в гостинице где-то на окраине Вены. В апартаментах имеется спальня. Сюда должен прийти барон на свидание с Мариандль (то есть переодетым Октавианом), и ему готовится ужасный сюрприз. В комнате два окна, они неожиданно распахиваются, в них появляются странные головы, веревочная лестница и множество всякого рода чертовщины, отчего старик, по замыслу его врагов, должен совсем потерять рассудок.

И вот наконец сюда является сам барон. Поначалу все, кажется, начинается довольно хорошо. За сценой звучит венский вальс, и Мариандль (Октавиан) изображает волнение и застенчивость. Вскоре начинает происходить нечто непонятное. Двери распахиваются, и - как и было запланировано - в комнату врывается переодетая Аннина с четырьмя детьми. Она заявляет, что барон - ее муж, а дети обращаются к нему, называя его «папой». В полном смятении барон зовет полицию, а переодетый Октавиан незаметно посылает Вальцакки за Фаниналем. Является комиссар полиции. Патетичный барон не производит на него никакого впечатления, к тому же барон умудрился где-то потерять свой парик. Следующим приходит Фаниналь; он шокирован поведением будущего зятя, оказавшегося в одном номере с посторонней девицей. Софи также здесь; с ее приходом скандал разрастается еще больше. Последней является во всем своем достоинстве Маршальша; она строго выговаривает своему родственнику.

Наконец, морально совершенно разбитый, к тому же под угрозой оплаты огромного счета за вечеринку, Окc с радостью, что наконец избавился от всего этого кошмара, удаляется («Mit dieser Stund vorbei» - «Нет больше смысла оставаться»). За ним расходятся остальные. Тут-то и наступает развязка и кульминация оперы.

В чудесном терцете Маршальша в конце концов отказывается от своего бывшего возлюбленного, Октавиана, и дарит его - грустно, но с достоинством и изящно - своей юной обворожительной сопернице, Софи («Hab`mir`s gelobt» - «Я поклялась его любить»). Затем она оставляет их одних, и заключительный любовный дуэт прерывается лишь на короткий момент, когда Маршальша приводит обратно Фаниналя, чтобы тот сказал напутственные слова молодым.

«Это сон... это едва ли может быть правдой... но пусть он продолжается всегда». Это последние слова, которые произносят молодые влюбленные, но опера на этом еще не заканчивается. Когда они удаляются, вбегает маленький паж-негритенок Магомет. Он находит платок, который уронила Софи, подхватывает его и быстро исчезает.

Генри У. Саймон (в переводе А. Майкапара)

Именно на этой сцене в ключевой роли Барона Окса впервые выступил столь желанный для Штрауса Рихард Майр, которого не удалось заполучить в Дрездене, где эту партию пел Карл Перрон, не вполне отвечавший представлениям авторов об этом персонаже. Быстро откликнулись на событие также Базель, Прага, Будапешт и Римская опера. А осенью того же года состоялась премьера в Амстердаме, где оперой впервые продирижировал сам автор. Важнейшим событием стала постановка в лондонском Ковент-Гардене. Там «Кавалером розы» 29 января 1913 года открылся немецкий «Оперный сезон Томаса Бичема» (за полтора месяца было дано восемь представлений «Кавалера»). Наконец, 9 декабря пришел черед нью-йоркской Метрополитен-опера (дирижер Альфред Херц). Завершая краткий обзор национальных премьер «Кавалера розы» отметим постановки в Любляне (1913), Буэнос-Айресе и Рио-де-Жанейро (1915), Загребе и Копенгагене (1916), Стокгольме (1920), Барселоне (1921), Варшаве (1922), Хельсинки (1923). Наконец, в 1927 году опера добралась до Франции, где она была исполнена 11 февраля в парижской Гранд-Опера под управлением Филиппа Гобера. 12 августа 1929 произведение впервые прозвучало на Зальцбургском фестивале под управлением К.Крауса.

Российская премьера состоялась 24 ноября 1928 года на сцене Ленинградского театра оперы и балета (дирижер В.Дранишников, режиссер С.Радлов).

Сценическая история «Кавалера розы» на протяжении всего века – необъятна. Отметим два исторических события, к которым была приурочена постановка этой оперы. Летом 1960 года она была исполнена под управлением Г.фон Караяна на Зальцбургском фестивале в ознаменование открытия нового Фестшпильхауса, а зимой 1985 вошла вместе с национальной святыней – «Вольным стрелком» Вебера – в программу торжественного открытия восстановленного после войны здания Дрезденской Semperoper.

Оперу блестяще интерпретировали такие дирижеры, как К.Краус, Э.Клайбер, Г.фон Караян, К.Бём, К.Клайбер, Г.Шолти, Б.Хайтинк и др. Среди ярких исполнителей партий Маршальши – Лотте Леман, В.Урсуляк, М.Рейнинг, Э.Шварцкопф, К.Те Канава; Октавиана – С.Юринац, К.Людвиг, Б.Фассбёндер, А.С.фон Оттер; Софи – М.Чеботари, Х.Гюден, Э.Кёт, А.Ротенбергер, Л.Попп; Барона Окса – К.Бёме, О.Эдельман, К.Моль. Многие из известных певиц исполняли по нескольку партий в «Кавалере розы». Так, у Лизы делла Каза в репертуаре были аж четыре роли в этой опере (Аннина, Софи, Октавиан и Маршальша). В партии Итальянского певца «отметились» многие выдающиеся тенора – Р.Таубер, Х.Росвенге, А.Дермота, Н.Гедда, Ф.Вундерлих, Л.Паваротти и др.

Первой студийной записью оперы стала сокращенная версия Р.Хегера 1933 года (солисты Лотте Леман, М.Ольшевска, Э.Шуман и столь любимый самим Штраусом Р.Майр). К наиболее выдающимся студийным записям оперы принадлежат версии Крауса 1944 года (солисты Урсуляк, Г.фон Милинкович, А.Керн, Л.Вебер и др.), Караяна 1956 года (солисты Шварцкопф, Людвиг, Т.Штих-Рэндалл, Эдельман и др.), Хайтинка 1990 года (солисты Те Канава, Оттер, Б.Хендрикс, К.Ридль и др.).

Советские слушатели могли познакомиться с замечательным спектаклем Венской оперы во время ее гастролей в Москве осенью 1971 года (дирижер Й.Крипс, солисты Л.Ризанек, Людвиг, Х.де Гроот, М.Юнгвирт и др.).

Теперь, после этого краткого исторического экскурса, предлагаем вниманию читателей статью об опере, приуроченную к этому юбилею и затрагивающую более общие музыкально-эстетические аспекты творчества Р.Штрауса и, в частности, «Кавалера розы».

Метаморфозы «блестящего профессионала»

В свое время Святослав Рихтер, прослушав «Дальний звон» Шрекера, заметил: «Рихард Штраус, конечно, блестящий профессионал, а Шрекер изливает лично свое…». Так, двумя словами, великий музыкант метко охарактеризовал искусство Штрауса, определив его место в палитре творческих принципов крупнейших мастеров 20-го столетия. Кто-то, конечно, не согласится с такой оценкой. Что ж, это личное дело каждого. Но я бы даже усилил эту мысль Рихтера. По моему мнению, Штраус относится к тому типу художников, для которых внешнее важнее внутреннего , кто скорее изображает , нежели выражает . И те метаморфозы, которые происходили с его творческим методом на протяжении жизни, доказывают именно это.

Давайте объективно и без навязанных стереотипов взглянем на этот путь. Уже Штраус периода симфонических поэм весь «зациклен» на достижении успеха, стремлении удивить. Он бесконечно разъезжает, много дирижирует, занят организацией «Товарищества немецких композиторов», основной задачей которого становится идея о создании некоего агентства, заботящегося об авторском праве творца, его гонорарах и отчислениях с концертов. Штраус оказался талантливым менеджером от искусства, что роднит его в какой-то мере с Генделем периода оперной активности, для которого эта сторона художественной деятельности была весьма значимой.

Достаточно быстро исчерпав свой потенциал в девяти симфонических поэмах, Штраус, как и все творцы его склада продолжал постоянно стремиться к новизне, причем новизне любой ценой. То, что он обратил свой взгляд на оперный театр, было совершенно естественным и очевидным. Да, собственно, и его поэмы, написанные в позднеромантическом духе, в какой-то мере обладали программными оперно-театральными свойствами, только без пения и слов. Блеск и «лицедейство» оперы, возможность соединить в ней свой «экстравертный» музыкальный талант с впечатляющей литературной «оправой» весьма привлекали маэстро. После некоторых исканий в двух ранних оперных опусах, композитор нашел, наконец, счастливую идею «Саломеи» у скандального Оскара Уайльда, почувствовав, что именно таким декадентским эротическим сюжетом можно эффектно эпатировать респектабельных буржуа. Последовавшая за «Саломеей» (1905) столь же радикальная «Электра» (1909) ознаменовала собой квинтэссенцию т. н. «экспрессионистского» стиля Штрауса. Есть достаточно оснований полагать, что эти оперы и стали одним из высших проявлений дара композитора. Конечно, найдутся многие, так не считающие, но ряд весомых аргументов все же дает возможность делать такие выводы. Прежде всего, именно в этих опусах Штраус, постепенно усложняя музыкальный язык, шел как бы по «магистральной линии» развития музыкального искусства, решительными шагами вступающего в 20-й век. Во вторых, как ни в каких других своих сочинениях, маэстро именно здесь удалось достигнуть выразительности, идущей из глубин его художественного «я». И пусть вдохновлялся он, опять-таки, некоторыми «внешними» импульсами, однако сумел их превратить во внутренние ощущения, которые неумолимо находят благодарный отклик у вдумчивого слушателя. Музыкальный язык этих сочинений предельно заострен диссонансами и политональными приемами, впрочем, не выходящими, в целом, за общие рамки мажоро-минорной системы. Изыски оркестровых звучаний и тембров, на которые он был мастер, также достигают здесь своего максимума (особенно в «Электре», которую с полным основанием можно считать некоей «симфооперой»). Причем, самые смелые гармонические и мелодические обороты часто компромиссно сменяются достаточно привычными, если не сказать банальными, «разрешениями» (кадансами). Композитор словно «играет» с публикой на грани фола, но не заигрывается – в этом весь Штраус! Он всегда контролирует себя и свои эмоции и как бы смотрит со стороны – как это воспринимается! Такой подход к сочинительству в какой-то мере роднит его с Мейербером (разумеется, чисто эстетически, с поправкой на исторические различия их места в мировом оперном процессе). Как бы то ни было, в своих экспрессионистских полотнах Штраус достиг того предела, за которым надо было решать, куда идти дальше? Ринуться вместе с Нововенской школой в неизвестность новых радикальных свершений, рискуя подвергнуться остракизму и остаться непонятым, или смирить свой новаторско-эпатажный порыв и достигнуть компромисса с уютным и привычным бюргерским эстетическим мышлением? Штраус выбрал второй путь. Хотя он и понимал, разумеется, что этот выбор не должен был быть столь примитивным, чтобы скатиться к салонности и опереточности. Идеи неоклассического «упрощения» и стилизации оказались тут как нельзя кстати…

Прервемся и подведем некоторый промежуточный итог. Итак, такой невиданный взрыв искреннего экспрессионизма не мог быть долгим. Природа художественной натуры, о которой мы сказали выше, брала свое. Импульс был исчерпан, да и художественно-профессиональные средства тоже, ибо чисто музыкальный талант композитора, его способность генерировать принципиально новые идеи в области собственно музыкального языка, очищенные от сопутствующей изысканной орнаментики и театрально-литературного обрамления, были достаточно ограниченными и не шли ни в какое сравнение с потенциалом его более молодых коллег – Шенберга, Берга или, если брать шире и чуть дальше, Прокофьева или Стравинского. Не надо также забывать, что основные принципы художественного мышления Штрауса сформировались в 19 веке и были «оплодотворены» позднеромантическими духом, который было весьма трудно искоренить. Те десять лет, которые разделяют даты его рождения и Шенберга оказались существенными! Дальнейший музыкальный потенциал Штрауса, таким образом, оказался способным развиваться лишь только в духе все более и более виртуозного и дифференцированного владения уже сложившимися техниками письма, в которых он, надо признать, достиг невиданного совершенства.

Однако Штраус не был бы Штраусом, если бы ему не удалось даже в этих довольно стесненных творческих рамках не совершить чудесного превращения! Оно стало возможным благодаря описанным выше свойствам его художественной натуры, позволившим не углубляясь в душевные внутренние «муки творчества», с легкостью продемонстрировать акт великолепной и, я бы сказал, элегантной художественной «мимикрии», совершив к 1910 году «модуляцию» в неоклассическую стилизацию в духе «неомоцартианства». Результатом этих метаморфоз и стал «Кавалер розы». Такая легкость позволила некоторым исследователям даже усомниться в искренности штраусовского экспрессионизма, что все-таки, на мой взгляд, является не вполне справедливым.

Нельзя сказать, что он был идейным первопроходцем в новой области. Еще в 1907 году со схожими мыслями, призванными «охладить пыл» экспрессионизма в духе упрощения, классической ясности и уравновешенности форм выступил Феруччо Бузони. У Бузони, конечно, при внешне сходных целях были иные художественные импульсы и представления об оперном искусстве, которое в то время находилось на распутье. Аналогичные настроения в отношении путей развития музыкального языка «витали» и во французской музыке, в частности у Эрика Сати, сочинения которого в этот период стали насыщаться элегантными мелодиями и танцевальными «бытовизмами». Прорывы в эпизодический «бытовизм» использовались как важный прием и у почитаемого Штраусом Густава Малера, которому он проигрывал многие из своих новых сочинений, пока тот еще был жив.

Чтобы окончательно перейти к юбилейному предмету – опере «Кавалер розы» - нам осталось лишь констатировать факт: этот опус оказался второй вершиной, другой ипостасью нашего «двуликого Януса», после чего вся его дальнейшая и весьма длинная художественная карьера оказалась постепенным спуском вниз с достигнутых высот в эмпиреи самоповторения в духе внутреннего академизма. На этом пути, пусть и расцвеченном отдельными «бриллиантами» ярких стилистических и музыкальных находок высочайшей пробы (например, в «Женщине без тени», «Арабелле», «Дафне», «Каприччио»), проявления эстетической «вторичности» Штрауса не вызывают никаких сомнений.

Итак, «Кавалер розы». Об этой опере сказано слишком много, в том числе и абсолютно банального в своей очевидной правильности. Нет нужды изобретать свои «велосипеды», поэтому перечислим наиболее характерное, с чем мы вполне согласны. Здесь мы наблюдаем стилизацию в духе старой эпохи (18 века), своеобразное «необарокко» и «уход от реальной действительности» в «уютный мир бытовой комедии-мелодрамы» (Б.Ярустовский), ощущаем также моцартовские аллюзии соединенные со стилистикой венского зингшпиля. В сюжете прослеживаются смысловые параллели Октавиан – Керубино, Маршальша – Графиня и пр. (А.Гозенпуд и др.). Исследователи обращают внимание и на вальсовую стихию оперы (впрочем, чрезвычайно изысканную, наполненную элементами полиритмии), при этом делая глубокомысленные, но достаточно тривиальные замечания о неисторичности такой «псевдоаутентичной» атрибутики (в 18 веке еще не было этого танца); о параллелях с творчеством И.Штрауса и Ф.Легара. Еще одно замечание касается неординарного образа Барона Окса, которого в своей переписке Гофмансталь и Штраус подчас ассоциируют с Фальстафом (Д.Марек). Проглядывают также и некоторые мотивы Мольера: Фаниналь – эдакий венский Журден. Если говорить о музыкальной форме, то бросаются в глаза тенденции возвращения к номерной системе, традиционной роли ансамблей и буффонной стилистике стремительных финалов. К важнейшим антивагнеровским качествам оперы принадлежит «поворот к пению» (Б.Ярустовский), отчетливо ощущающийся в вокальных партиях. Вагнеру «досталось» и в ряде почти пародийных моментов оперы, как, например, в дуэте Октавиана и Маршальши из 1 акта, заставляющего вспомнить любовные «томления» Тристана и Изольды. А если уж говорить все-таки о позитивных вагнеровских влияниях, то в атмосфере оперы ощущается дух наиболее близкой «Кавалеру розы» оперы немецкого гения – «Нюрнбергских мейстерзингеров». Все это (и многое другое) и сделало необычайно популярной оперу, вызвав впрочем, негодование некоторых музыкантов и поклонников таланта Штрауса, кто верил в новаторское «мессианство» композитора. Поэтому последние посчитали себя обманутыми. Но их было меньшинство, на них можно было не обращать внимания.

Пересказывать превосходное либретто Г. фон Гофмансталя, с которым Штраус продолжил творческое содружество после «Электры», нет нужды. Однако необходимо заметить, что его качество в этой опере имеет колоссальное значение, что является не частым явлением в оперном искусстве. Во многом именно изящные и изобретательные драматургические перипетии делают эту сверхдлинную оперу столь изысканной и разнообразной и совершенно нескучной.

К наиболее красивым и совершенным фрагментам партитуры относятся эпизоды церемонии подношения Октавианом розы Mir ist die Ehre wiederfahren из 2 акта, а также финальное трио (терцет) Маршальши, Октавиана и Софи Marie Theres’…Hab mir’s gelobt, ihn liebzuhaben , переходящее в заключительный дуэт Октавиана и Софи Ist ein Traum . Эффектным эпизодом является ария Итальянского певца в 1 акте Di rigori armato – блестящий «вставной» номер для тенора (на итальянском языке). Нельзя не упомянуть также о финальной сцене 2-го акта Da lieg’ ich , где Штраус ярко показывает тонкими музыкальными средствами изменения в настроении главного героя этого эпизода Барона Окса – от мрачного уныния, сменяющегося (после выпитого вина и принесенной ему Анниной от мнимой Мариандль записки о свидании) беззаботной игривостью в предвкушении новой интрижки. Барон напевает вальс, ставший знаменитым и получивший название «Вальс Барона Окса» (Baron Och’s Waltz)…

Современная эпоха с ее художественным восприятием оперы, в котором главенствуют внешние гламурно-сценографические качества, чрезвычайно восприимчива к творчеству Рихарда Штрауса и является благодатной почвой для популярности его лучших опусов, что мы и наблюдаем. Постановочные рейтинги «Кавалера розы» высоки и уступают среди опер 20 века, разве что непоколебимым шедеврам Пуччини.

Иллюстрации:
Роберт Штерль. Эрнст фон Шух дирижирует на представлении «Кавалера розы», 1912
Рихард Штраус

Для истинного гения мир открыт во всей своей полноте, художник в равной степени воплощает и ужасный его лик, и прекрасный, и возвышенные стороны жизни, и низменные. Именно таким был . Образный диапазон его симфонических поэм простирается от философских идей Фридриха Ницше в до безудержного смеха . Столь же «универсальным» оказалось его оперное творчество. Уродливый лик мира воплотился в и «Электре», но за этими мрачными и даже страшными операми последовала жизнерадостная комедия «Кавалер розы» – о ней мы и расскажем.

Замысел оперы возник в 1909 г. – пять лет оставалось до начала Первой мировой войны, но тучи уже сгущались над Европой. Тревожную атмосферу тех лет усугубляло зарождающееся искусство авангарда… Да, оно было правдиво, да, оно идеально отражала мрачную реальность – но человеческая душа не может питаться одной лишь суровой правдой жизни! Если настоящее не дает повода для радости, человек начинает искать его в прошлом – не случайно в годы, предшествовавшие Первой мировой войне, постановки комедий Мольера и Бомарше собирали полные залы. Подобные настроения не могли быть чужды Рихарду Штраусу – и он создает оперу, ориентируясь на творения и других композиторов XVIII столетия.

Соавтором Штрауса вновь становится Гуго фон Гофмансталь, написавший либретто «Электры». Композитор и либреттист обратились к эпохе императрицы Марии-Терезии. По признанию Гофмансталя, «все персонажи явились словно из-под земли и начали действовать». Драматург даже не сразу придумал для них имена – поначалу это были просто «шут, старик, молодая девушка, дама», словом, обобщенные типы персонажей комической оперы XVIII века. И только одного из них либреттист сразу называет по имени – «Керубино». Разумеется, в либретто оперы Штрауса герой получил другое имя – он стал Октавианом, но сходство с персонажем моцартовской неоспоримо: он юн (настолько, что ему весьма убедительно удается притворяться горничной, переодевшись в женское платье), а главное – его сердце открыто для любви. Как и партия Керубино у Моцарта, роль Октавиана поручена женщине.

Основа сюжета столь же традиционна, как типы персонажей – ее весьма метко изложил в письме к Штраусу Гофмансталь: «Толстый, начинающий стареть самонадеянный господин, намеревающийся жениться и пользующийся расположением отца нравящейся ему девушки, вытесняется молодым, красивым человеком». Но этот простой мотив так изукрашен всевозможными неожиданными поворотами, что зритель не замечает, как летит время (а ведь это самая продолжительная из опер Штрауса – она длится около четырех часов). Есть в «Кавалере роз» и мотив «любовного треугольника», но он не вносит особого драматизма: Маршальша – аристократка, переживающая последние годы уходящей молодости – с самого начала понимает, что ее отношениям с юным любовником скоро придет конец, и в финале она с большим достоинством уступает его молодой сопернице, с которой он будет счастлив в браке.

Какое же музыкальное воплощение дал композитор этому легкому, веселому сюжету? Опера прямо-таки искрится очаровательными мелодиями – то мечтательными, то легкими и «воздушными». Кантилена чередуется с пластичным речитативом, оркестровая фактура относительно прозрачна. Отказавшись от развертывания «бесконечной мелодии», композитор заключает музыкальные мысли в форму арий, дуэтов, терцетов и других традиционных оперных форм, в кульминационных моментах появляется хор или буффонные ансамбли в стремительном темпе. Так и кажется, что не было десятилетий развития симфонизированной «музыкальной драмы»! Некоторые моменты – например, церемония поднесения серебряной розы невесте – напоминают даже не о моцартовском времени, а о музыке эпохи рококо, а ария певца-тенора, явившегося к Маршальше в числе других посетителей, выдержана в духе староитальянской канцоны.

И все же говорить о «возвращении в XVIII век» применительно к «Кавалеру розы» нельзя – композитор сознательно допускает «музыкальный анахронизм». Этим «анахронизмом» становится вальс – не случайно за «Кавалером розы» закрепилось прозвание «опера вальсов».

Премьера оперы «Кавалер роз» состоялась в 1911 г. В чем только ни упрекали композитора критики: в пестроте стиля, в многословии, безвкусии и даже «бегстве от современности». Но публика оценила оперу по достоинству – успешная премьера оперы запомнилась современникам композитора как «последнее беззаботное театральное торжество Европы перед войной».

Впоследствии «Кавалер розы» прочно занял место в репертуаре различных театров. Остается только пожалеть, что это очаровательное произведение мало известно российской публике: после первой постановки в России, осуществленной в 1928 г. режиссером Сергеем Эрнестовичем Радловым в Ленинграде, новая постановка последовала только в 2012 г. в Большом театре.

Все права защищены. Копирование запрещено

Сюжет . Молодой граф Рофрано питает нежные чувства к княгине Вернденберг. Несмотря на взаимность чувств, Маршальша понимает, что их союз не будет долговечен. Однажды утром двоюродный брат княгини (барон Окс) практически застает влюбленных врасплох: но не тут-то было. Граф Рофрано переодевается в горничную и в таком виде пребывает прямо перед носом у распутного брата, который не теряет возможности поухаживать за юной красоткой. Но его привело к сестре совсем иное дело. Окс просит Маршальшу о помощи. Он собирается взять в жены дочь богатого вельможи Фаниналя. Старая традиция требует, чтобы человеком, что преподнесет девушке серебряную розу, был молодой человек аристократического происхождения. Маршальша уговаривает Окса, чтобы Октавиан стал «кавалером розы». Она предчувствует скорую разлуку и, тем не менее, посылает вслед за графом Рофрано драгоценную розу для будущей невесты. Как и ожидалось, юный Октавиан и Софи влюбились друг в друга с первого взгляда, а из-за наглого поведения барона, девушка лишь сильнее влюбляется в графа.

Интриганы Аннина и Вальцакки спешат донести Оксу весть о чувствах невесты. Он, в свою очередь, пытается вынудить девушку заключить брачный договор. На защиту Софи выходит Октавиан и наносит барону легкую рану. Тот поднимает шум, но вскоре успокаивается: он получил письмо от мнимой Мариандль, назначившей ему скорое свидание, и уже предвкушает любовную интригу. Окс спешит в гостиницу, а там его поджидает Октавиан, снова переодетый в женщину. Несмотря на удивительное сходство Мариандль с графом Рофрано, барон не может устоять от соблазна и ухаживает за девицей. В этот момент в гостиницу врывается Аннина, подкупленная Октавианом, и играет роль покинутой бароном жены, к тому же еще якобы матери множества его детей.

Окса обвиняют в прелюбодеянии. Свидетелем всего этого действия становится Фаниналь, заранее вызванный графом Рофрано. Вскоре прибывают Маршальша и Софи. Пристыженный барон вынужден удалиться, а мудрая и добросердечная Маршальша благословляет союз двух влюбленных.

История создания

Опера «Кавалер розы» была написана в 1909-1910 годах. При написании либретто автор старался как можно точнее стилизовать его под оперы XVIII века. А композитор сумел гармонично сплести воедино мелодику старого времени и вальсы, характерные для ХХ века. Благодаря яркости и насыщенности музыкальных красок, выразительности образов главных героев и тонкой стилистике, опера имела невероятный успех. Вслед за триумфальной премьерой, она была поставлена в Мюнхене, Берлине, Милане, Праге, Франкфурте-на-Майне, Вене, Нью-Йорке и многих других городах.

http://belcanto.ru/12041201.html

Самая венская и самая женская опера Р.Штрауса, «Кавалер Розы» - произведение настолько же несерьёзное по форме, насколько глубокое по содержанию: десятки пародийных реминисценций, цитат и коллизий, составляющих литературно- музыкальную ткань этого шедевра, в излюбленной Р.Штраусом игривой манере карнавального балагана, вступая в эмоциональную оппозицию тем смыслам, которые сами же и выражают, серьёзно препятствуют восприятию магистральной идеи этого произведения слушателями, далёкими от культурного контекста, в котором создавалась эта опера.

На первый взгляд, «бутафорский» конфликт формы и содержания, который Р.Штраус впоследствии использовал как основной художественный приём и в знаменитом «Каприччио» (а местами следы этого дисбаланса легко обнаруживаются и в «Саломее», и в «Женщине без тени»), кажется нарочитым, но его китчевая составляющая - лишь иллюзия: несмотря на всю свою эклектическую пестроту и вычурную оркестровку, музыка «Кавалера» идеологически прозрачна не только в смысло- и сюжетообразующих кульминационных моментах, но и в характеристиках главных действующих лиц, переплетающихся в барочном кружеве уникальной психологической композиции. Отсутствие однозначных красок и односложных ответов - естественный признак любого серьёзного художественного произведения, но изысканная завуалированность, с которой Р.Штраус и Х.Гофмансталь рисуют образы своих героев, поражает своей реалистической утонченностью. Из ключевых персонажей оперы на роль её главного героя не может претендовать разве что Фаниналь (ну, и пара «дяди с племянницей» -Вальцакки и Аннина): остальные персонажи не только по объему вокального присутствия на сцене, но и по своей значимости для сверхзадачи произведения легко могут быть рассмотрены как центральные.

Барон Окс, именем которого композитор при поддержке одного из авторов идеи - Г.Кесслера -хотел называть оперу, - не просто стареющий Дон Жуан, не приемлющий изысканностей галантного века: в музыкальных характеристиках этого образа мы несколько раз слышим медитативную самоиронию, тесно связанную с разочарованием, накопленным за долгие годы волокитства. Неуместность исключительно комической интерпретации этого образа для любого, вдумчиво слушающего музыку Р.Штрауса, настолько же очевидна, как и превознесение великодушного самоотречения Фельдмаршальши Верденберг.

Образ Фельдмаршальши многие считают центральным, однако за рамками соположения с бароном Оксом, которого чаще рассматривают как антагониста Маршальши, чем как её «двойника», этот персонаж легко скатывается в область трафаретной ходульности, тогда как его многогранность сложно переоценить. Брошенная мужем стареющая женщина мучается осознанием несправедливости собственного увядания, встаёт по ночам, чтобы остановить в доме все часы и хоть как-то замедлить бег времени, безжалостно отнимающего у неё возможность быть счастливой… Монолог «Die Zeit» - один из фундаментов для понимания магистральной идеи оперы: время - самый невосполнимый ресурс человека, который расходуется вне зависимости от того, хотим мы его тратить или нет. Банальность этого «откровения» не умаляет его философской глубины, ибо время, которому стараются противостоять мужчины (любвеобильная всеядность барона Окса и романтическая невоздержанность Октавиана так же составляют друг другу очевидную как морально-этическую, так и философскую оппозицию), заставляет женщин смиряться с неизбежностью очевидного, и обретаемая ими мудрость сродни безысходности, которую почему-то так навязчиво интерпретируют как великодушие.

Не нужно забывать, что Фельдмаршальша отказывается от семнадцатилетнего любовника, не только теряя радость взаимного чувства, но и освобождаясь от собственных страхов. Сама возможность внезапного возвращения мужа (из-за карнавальной «деликатности» авторов мы так и не узнаем, что же случилось в один из таких внезапных приездов Фельдмаршала: имевший место эпизод в биографии «вдовы при живом муже» звучит лишь намёком) делает её параноидально мнительной, но настоящий трепет она испытывает только от неумолимости времени, каждое утро созерцая его в собственном отражении: «Время - такая странная вещь: сначала мы его не замечаем, потом мы ничего не замечаем, кроме него...» - говорит в знаменитом монологе княгиня. Элегантность и благородство, с которым она принимает неизбежность утраты собственной привлекательности, не отменяет того очевидного факта, что даме вообще-то уже «не шышнадцать», и Октавиан - определенно не первый её любовник. То есть Фельдмаршальша, по большому счёту, просто устаёт, а её слова о тотальном разочаровании в мужчинах отчётливо проясняют, от чего же именно устаёт княгиня.

Это противопоставление мужской смехотворной самоуверенности, выражающейся во «вневозрастной» сексуальной молодцеватости, и женской трезвости по отношению к собственным физиологическим ресурсам так или иначе возникает у Р.Штрауса едва ли не в каждой опере, тем более показателен в этой связи вокально гермафродитный образ юного любовника Фельдмаршальши - Кенкена Октавиана (Кавалера Розы). Вообще говоря, за то, что Гофмансталь настоял именно на том названии оперы, под которым «Кавалер Розы» стал достоянием мировой культуры, автор либретто заслуживает ордена Марии Терезии, ибо именно этот образ мужчины - образ мужчины, исполняемый женщиной, изображающей мужчину, изображающего женщину, - квинтессенция преодоления сексуальных границ в Человеческом, выход за пределы диктата сексуальности, инфернальная непреодолимость которого до сих пор коробит моралистов в штраусовской «Саломее» (от этих параллелей иногда возникает ощущение, что «Кавалер Розы» - художественное «оправдание» Р.Штрауса за свою самую яркую и самую провокационную оперу о «роковом влечении»). Не лишним в этой связи будет обратить внимание на то, что действие оперы происходит в Вене времен императрицы Марии-Терезии (на минуточку, тёзки главной героини!), которая, как известно, сначала яростно отстаивала перед своими политическими соседями право занимать исключительно мужскую императорскую должность, а потом, оставаясь заботливой женой и матерью шестнадцати (!) детей, являла чудеса государственной мудрости, основываясь, по свидетельствам современников, на исключительно женской интуиции. Этот образ женщины в мужском амплуа неслучайно выступает историческим контекстом именно в связи с «Кавалером Розы». Не преодоление, а воссоединение, не конфликт, а гармонизация, не сопротивление, а сотрудничество мужского и женского начал структурно пронизывают образ Октавиана, ведь даже его конфликт с бароном Оксом провоцируется пассивностью Софи («женская нерешительность») и агрессивностью барона («грубая нахрапистость»). Октавиан всегда «между» (in der Mitten steht): между Фельдмаршальшей и Фельдмаршалом, между Софи и её отцом - Фаниналем, - между бароном и Софи, между Софи и Фельдмаршальшей, и даже между бароном и объектом его комического вожделения - мистической Мариандль, в которую переодевается Октавиан. Эта «медийность» образа Октавиана - как искусственного, гермафродитного, умозрительного построения - и является основным ключом к генеральной концепции «Кавалера Розы». Как минимум, того «Кавалера Розы», которого написал Гофмансталь.

В этой связи образ Софи может показаться несколько вспомогательным и, возможно, даже вымученным (ну должен же кто-то стать инструментом оправдания страхов Фельдмаршальши!). Однако, ценность Софи для общей драматургии оперы отнюдь не эпизодична, и дело не в музыкальной незаменимости лёгкого сопрано в роскошном «женском» трио третьего акта и финальном дуэте. Для понимания драматургической нагрузки образа Софи достаточно вспомнить её фразу в том самом трио: «sie gibt mir ihn und nimmt mir was von ihn zugleich» («Она его отдаёт мне, но как будто какую-то часть его у меня забирает»). Софи как «протагонический» двойник Фельдмаршальши, как, к слову, и образ барона Окса, высвечивает морально-этическую неоднозначность образа княгини Верденберг, его объёмность и своеобразную трагичность: в какой-то степени Фельдмаршальша своим благородным жестом унижает Софи (едва ли не насмешливо звучат все реплики Мари-Терезы по адресу своей «соперницы», начиная с «Вы так быстро успели его полюбить?» и заканчивая жестковатым: «Слишком много слов для такой красавицы»), ибо великодушие - одна из излюбленных масок равнодушия,- которое есть ничто иное, как естественная защитная реакция смирившегося с неизбежностью старения. Вместе с тем, Софи, как чёртик из табакерки, появляется почему-то именно тогда, когда Фельдмаршальша задумалась о бренности всего сущего и о неизбежности завершения её романа с Октавианом, с которым, в свою очередь, ведёт в некотором роде двойную игру: чего стоит только фраза «Теперь я ещё должна утешать мальчика, который рано или поздно меня оставит ни с чем,» - которая вызывает вполне закономерный вопрос: «А чего же Вы, мадам, хотели? У Вас что, есть выбор?» Дело в том, что сама Фельдмаршальша предложить Октавиану ничего, кроме своих чувств, приправленных беспрестанными страхами и прогрессирующей паранойей на почве уходящей молодости, не может: ни положения в обществе, ни семейного счастья, ни бытового уюта!.. Так вот без Софи все эти смыслы как бы теряются, и мы почему-то чувствуем такую щемящую боль по отношению к «брошенной» женщине и такое виноватое раздражение по адресу её молодой соперницы, что забываем задать себе вопрос: а кто, собственно, виноват? Не сама ли Фельдмаршальша «назначает» своего любовника кавалером розы, буквально толкая его в объятия Софи? Не сама ли Фельдмаршальша, подчиняясь своим параноидальным страхам, отталкивает от себя Октавиана, «пророчествуя» (= программируя!) его будущее предательство ? Мне думается, что фрейдистская Вена начала прошлого века считывала все эти скрытые штрихи и полунамёки намного легче и проще, чем современные слушатели, воспринимающие «Кавалера Розы» как мелодраматическую эпопею, в которой, как в комедии дель арте, давно уже распределены все роли и расставлены все акценты…

Концепция Стивена Лоулесса, представленная на основной сцене Большого театра, заслуживает глубочайшего уважения уже потому, что английский режиссёр в своей постановке предпринял фантастически рискованную попытку акцентировать едва ли не все ключевые смыслы «Кавалера» сразу: здесь и стремительная смена эпох, растворенная в самой музыке (вальсы появляются в партитуре Р.Штрауса как раз во втором действии, которое Лоулесс переносит уже из XVIII в XIX в.), и метатемпоральные цитаты в архитектурных шедеврах венского югендштиля (полукруглый «задник»), и костюмированный паноптикум, включающий кроме балетной пары и итальянского тенора, роль которого - не то лирически-иллюстративная, не то комически-пародийная (во всяком случае, озвучиваемый им материал легко воспринимается и так, и эдак), - двух парикмахеров (вместо одного Ипполита «по тексту»), в которых безошибочно считывается изысканная манерность, ставшая навязчивой визитной карточкой гомосексуальной субкультуры, здесь и гигантская кровать с балдахином, увенчанным золотым лавровым шаром Венского Сецессиона, как символ сексуального взаимослияния мужского и женского начал… Количество аллюзий и символов, одновременно присутствующих в костюмах и мизансценах, - просто феноменально! Чего только стоит незаметное превращение ложа Фельдмаршальши в сценические подмостки, и многозначительное появление в том же интерьере сиротливой маленькой двуспальной кровати в финале (как справедливо заметил один из моих друзей, посмотревших спектакль, уже одна эта «зеркальная» мизансцена, окольцовывающая спектакль, когда главный герой-любовник появляется в постели с одной женщиной, а исчезает - в постели с другой, - достаточно лаконичное и прямолинейное обоснование всех страхов и опустошенного разочарования Фельдмаршальши в мужчинах). Вместе с тем, за безошибочно грамотным концептуальным символизмом тут и там проскальзывают всевозможные визуальные несуразности, связанные, как всегда, с несоответствием мизансцен тексту либретто. Так, сидящий в кресле-каталке «раненый» барон почему-то поёт «Da lieg"ich» («Вот лежу я…»), а Мариандль-Октавиан, указывая на каталку в аттракционе «Комната ужасов», у которого происходит первая часть III акта, почему-то называет её «Bett» (кровать) и тому подобные «ляпы», конфликтующие со здравым смыслом, но никогда с чувством хорошего вкуса, в котором никак нельзя отказать создателям спектакля (разве что упоминание императрицы, которой собирается пожаловаться якобы брошенная жена барона Окса, звучит грубоватым анахронизмом в антураже начала XX века: императрица Елизавета Баварская (Сисси), к которой могла бы теоретически апеллировать обиженная дама, погибла в 1898 году).

Нарядность более двухсот костюмов не аляповата и не криклива, несмотря на свою пародийность, а иллюстративный диалог цветовых решений местами просто завораживает: так, в первом акте синий мундир Октавиана перекликается с синим кринолином Фельдмаршальши, а во втором - серебряный камзол Октавиана - с серебряным платьем Софи. Серебром отливает и строгое платье Маршальши во второй части третьего акта - как увядшая серебряная роза, она исчезает вместе с отцом Софи не то в дверном, не то в оконном проёме (интерьерная незатейливость сценографии Бенуа Дугардина, в которой использованы не только известные фрагменты декора знаменитого Отто Вагнера, но и оформительские идеи Юргена Розе к постановке Отто Шенка в Баварской Государственной опере, поражает воображение своей функциональной насыщенностью). Костюмные реминисценции коснулись не только легко узнаваемых оперных персонажей (Продавец животных в костюме Папагено), но и культовых артефактов венского Музея Истории искусств (овощная маска повара, словно сошедшего с полотен Джузеппе Арчимбольдо), а появление в финале II акта статуи Иоганна Штрауса из венского Городского парка становится двойным штрих-кодом как партитурной эклектичности «Кавалера», так и собственной самоиронии композитора, всегда восхищавшегося незатейливой красотой музыки своего однофамильца…

И тем не менее, несмотря на удачную попытку препарировать неисчерпаемые пласты смысловой палитры «Кавалера Розы», главным достижением постановки следует признать всё-таки музыкальную сторону спектакля. Звучание оркестра Большого театра хоть и отличалось грубоватыми динамическими акцентами и общей нахрапистостью кульминаций (особенно отличались неистовством ударные), в сложнейших кружевных пассажах, которыми изобилует партитура «Кавалера», инструментальный коллектив Большого звучал с непередаваемой утонченностью и чувством стиля. Незначительные межгрупповые расхождения и резковатые инкрустации «мелких» духовых местами резали ухо, но в целом ощущение свободного владения материалом и качественно проделанной музыкантами подготовительной работы меня не покинуло ни разу.

С вокальной точки зрения своими неоспоримыми достоинствами обладали оба состава, однако отдать пальму первенства премьерной команде солистов буквально вынуждает заоблачный уровень исполнительского качества приглашенных певцов.

Мелани Динер, исполнившая партию Фельдмаршальши, обладает благородным тембром, чистейшей серединой, безупречным звуковедением и интонированием, а чуть шероховатые, но устойчивые пиано - единственный недостаток её почти идеального вокала. Честно говоря, с такой безупречной техникой, одухотворенной экспрессивной эмоциональностью, актерское напряжение кажется излишним, и Динер практически не играет: все драматически сложные задачи этой непростой роли певица решает посредством своего фантастического вокала.

Анна Стефани, выступившая в необъятной по музыкальному материалу травестийной роли Октавиана, покорила тёплым, «округлым» звуком мягкого сливочного тембра, отличающегося какой-то полинасыщенной обертоновой вязкостью. Свободное звукоизвлечение, округлая завершенность фраз, невероятная выносливость певицы просто поразили. В артистическом плане образ Стефани показался мне более сдержанно-напряженным и чуть менее убедительным (к тому же в финале певица почему-то не переодевается в изящный черный фрак, а остаётся в том же мундире, в котором появляется в I акте), чем у Александры Кадуриной, выступавшей во втором составе, но вокально работа Стефани была выше всяких похвал.

Стивен Ричардсон в партии Барона Окса ауф Лерхенау порадовал идеальным попаданием в образ: с такой тонкостью, самоиронией и никак не ожидаемой в этой роли артистической деликатностью барона Окса не исполнял на моей памяти никто. Окс у Ричардсона - не быдловатый мужлан, зарвавшийся от собственной безнаказанности, а простецкий дядька, искренний эгоист, всё самодовольство которого легко выражается в незамысловатом цинизме расхожего «сам себя не похвалишь - никто тебя не похвалит». Его образ - образ одинокого человека, растратившего свою молодость на поиски самого себя в рамках доступных ему удовольствий. Но удовольствия, не лишаясь своей физиологической привлекательности, лишают барона его эмоциональной чистоты: он грубоват не от природы, а от обретенного жизненного опыта, не принесшего барону ни подлинной радости, ни подлинного счастья, и в этом прочтении Окс вызывает искреннее сочувствие. Вокально эта партия требует убедительного мелодекламирования и местами объемного дыхания, и, обладая этими качествами, Ричардсон легко справляется с музыкальным образом барона, оставляя в памяти звучание своего насыщенного драматическими оттенками баса.

На спектакле, на котором я присутствовал, исполнителя партии Фаниналя - сэра Томаса Аллена - зал встречал аплодисментами. Чуть потертый, но всё ещё богатый тембр идеально вписывался в живой, драматически убедительный образ, созданный певцом. Его Фаниналь не так тщеславно комичен, как герой Михаэля Купфера, исполнившего эту роль во втором составе: в нем чувствуется отцовская забота, рачительное здравомыслие (особенно в рискованной сцене с битьём неимоверного количества посуды) и эмоциональная органичность.

Для Любови Петровой образ Софи стал своеобразным плацдармом для демонстрации своих недюжинных вокально-сценических ресурсов. Поначалу голос Петровой кажется камерным, а слишком яркое «половозрелое» тремоло мешает сосредоточиться на хрупкости самого образа. Певица не совсем легко, но абсолютно корректно «вытягивает» непростое портаменто в роскошной по мелодийному богатству сцене вручения розы, но ультразвуковые, едва различимые верха поначалу вызывали опасение за два ключевых финальных ансамбля. Между тем, уже в дуэте с Октавианом Петрова распевается, голос раскрывается, все шероховатости и недостатки уходят, и мы слышим чудесный округлый «хрусталь», идеальную фокусировку, преображающуюся в феноменальной красоты верхние ноты заключительного дуэта. В драматическом плане певица хоть и переигрывает местами, но в целом образ выглядит более чем убедительным и, главное, удивительно искренним.

Во втором составе удачнее всего сложился центральный дуэт Фельдмаршальши и Октавиана: монолитная безупречность вокала Екатерины Годованец, отличающегося свободным звуковедением, шёлковой кантиленой, плотной фокусировкой и тембровой красотой, идеально сочеталась с наивной «ломкостью» голоса Александры Кадуриной. Именно в исполнении Годованец Фельдмаршальша видится женщиной по-настоящему уставшей, - уставшей от всего временного и преходящего. Её эмоциональная стоичность будто протестует против всего зыбкого и сиюминутного, и это прочтение образа кажется одним из самых возвышенных, словно лишенных малейшего намека на эгоистичность намерений. Годованец даже растасканную на цитаты фразу, обращенную своему парикмахеру, озвучивает с тоскливым достоинством: в победах Времени бессмысленно упрекать простого цирюльника… Очень сильный образ.

Октавиан у Кадуриной получился, возможно, не столь безупречным музыкально, как у Анны Стефани, но драматически намного более убедительным: певица блестяще перевоплощается в «инородную» пластику, легко добавляет сипящей хрипотцы в вокал и уверенно себя чувствует в мужском наряде. Яркие форте, прекрасная фразировка, льющийся без примесей звук, несмотря на некоторые технические шероховатости интонирования, оставили самое восторженное впечатление.

Алина Яровая в целом справляется с музыкальным материалом партии Софи, но ощутимые въезды и неровное звукоизвлечение мешают комфортному восприятию её работы. В ансамблях же певица звучит превосходно, а играет, на мой вкус, даже чуть тоньше и культурнее, чем Любовь Петрова.

Михаэль Купфер в роли Фаниналя показался мне бледноватым технически, хотя тембр у певца красоты невероятной. Несмотря на представительную внешность, на сцене артист вел себя неуверенно и даже нелепо, но в целом не криминально.

По-своему интересным получился барон Окс у Манфреда Хемма: грубоватый, заглубленный тембр певца будто провоцировал на создание едва ли не инфернально негативного образа самодовольного идиота, лишенного даже намека на эмпатию. В мелодекламационных кусках Хемм был убедителен, хоть и расходился постоянно с оркестром, а в вокальных частях партии технически удовлетворителен.

Уже после первых оркестровых репетиций, на которых мне довелось присутствовать, было ясно, что Большой театр совершил невероятный качественный прорыв, блестяще справившись с одной из самых сложных как в сценическом, так и в музыкальном плане опер XX века. В отличие от «Воццека», инструментальные достоинства которого, не лукавя, оценить в состоянии только фанаты Нововенской школы, «Кавалер Розы» - произведение, обращенное к массовому слушателю: его кажущаяся затянутость будто растворяется в философской глубине монологов и божественной красоте ансамблей, вслушиваясь и вдумываясь в которые, не замечаешь, как пролетают почти четыре часа исполнения этой масштабной партитуры. И, конечно, безусловной удачей этот спектакль стал для постановочного коллектива, ибо столь гармоничного, красочного и цельного спектакля, бередящего умы и волнующего сердца, Большой театр не видел уже многие годы. Хорошо бы эта премьера стала началом новой традиции качественной работы талантливого коллектива театра, которому самой судьбой дано быть домом настоящего искусства, а не глупых досадных экспериментов.