Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Люсьен Гинсбург родился 2 апреля 1928 г. в Париже, в русско-еврейской семье выходцев из Одессы. В юности собирался стать художником и обучался в художественном училище (одним из его педагогов был Фернан Леже), но впоследствии оставил эту мысль и уничтожил большинство своих картин. До начала артистической карьеры вынужден был зарабатывать на жизнь игрой на фортепиано в барах.

В конце 1950-х гг. он берет псевдоним Серж Генсбур, изменяя орфографию своей фамилии таким образом, чтобы французы произносили ее не коверкая.

Будучи разносторонне одаренным - художник, поэт, певец, композитор, актер, режиссер, он и в жизни использовал элементы театральности, прославившись как мастер эпатажа (откровенные тексты песен и неожиданные поступки); появление Генсбура на телевидении нередко вызывало скандал (в одной из телепередач он сжег банкноту в 500 франков, протестуя против высоких налогов, и т. п.)

Не менее известной стороной его жизни были отношения с женщинами. Наиболее известными романами Генсбура были роман с Брижитт Бардо, длившийся несколько месяцев, и многолетний брак с Джейн Биркин (третий из четырех браков Генсбура). Генсбур и Биркин расстались в 1981 г., но он продолжал писать для нее песни.

В 1967 г. он записал с Брижитт Бардо песню «Я тебя люблю… я тоже нет» (Je t’aime… moi non plus), однако по просьбе Бардо не стал ее выпускать (она вышла лишь в 1986 г.), а вместо этого спустя год записал новый вариант с Биркин. Песня облетела весь мир и вызвала негативную реакцию Ватикана (из-за стонов Биркин, имитировавшей оргазм).

Генсбур умер от сердечного приступа 2 марта 1991 г. Похоронен на парижском кладбище Монпарнас. У него четверо детей, в том числе дочь, актриса Шарлотта Генсбур.

Творчество

Писать песни и петь Генсбур начал под сильным воздействием творчества Бориса Виана. Карьеру исполнителя он начал сравнительно поздно (первый альбом, Du chant a la une !, появился в 1958 г.). Необычная внешность и оригинальная манера пения, а также провокационная тематика ряда песен (неприкрытый цинизм, эпикурейство, женоненавистничество) не способствовали быстрой популярности у аудитории, однако со временем Генсбур научился нравиться публике, оставаясь при этом самим собой.

Лучшие дня

В своем творчестве Генсбур постоянно экспериментировал и использовал новые стили: начав с классического французского шансона и джаза, он в течение жизни обращался к коммерческой поп-музыке, рок-н-роллу, регги (записав в 1979 г. вызвавшую скандал среди консервативной аудитории регги-версию «Марсельезы»), фанку, новой волне и рэпу (в 1980-е гг.). Сын профессионального музыканта, воспитанный на классике, Генсбур также часто использовал в своем творчестве темы знаменитых композиторов прошлого - Брамса, Шопена, Грига.

В середине 1960-х гг. он пишет коммерчески успешные песни и зарабатывает на них приличное состояние (в том числе создает песни для нескольких франкоязычных исполнителей, выступавших в разные годы на конкурсе «Евровидение»).

Песни для других исполнителей

В течение почти пятнадцати лет (1965-1979) Генсбур не выступает с концертами и пишет песни для других исполнителей (продолжая параллельно выпускать собственные альбомы). Песни для других он пишет до конца своих дней (вплоть до 1990 г.); среди исполнявших его песни десятки имен, в том числе Джейн Биркин, Брижит Бардо, Изабель Аджани, Ванесса Паради, Жюльетт Греко, Далида, Франс Галль и др.

Концептуальные альбомы 1970-х гг.

Генсбур первым во Франции начал выпускать так называемые концептуальные альбомы, мода на которые появилась в англоязычной музыке второй половины 1960-х гг. (концептуальный альбом объединяет песни, тематически или сюжетно связанные между собой).

Так, Histoire de Melody Nelson (1971) рассказывает о трагической любви зрелого мужчины и пятнадцатилетней девочки, которая погибает в авиакатастрофе.

Rock around the Bunker (1975) - блистательная и едкая сатира на гитлеровскую Германию (во время оккупации Генсбуру и его семье пришлось скрываться от преследований нацистов). Специфический юмор этого альбома вновь шокировал публику: до этого о преступлениях нацизма не было принято говорить в подобном тоне.

Главный герой альбома L’homme a tete de chou (1976), признанного критиками вершиной творчества Генсбура, убивает свою легкомысленную возлюбленную, доводящую его до нищеты, и в конце концов попадает в сумасшедший дом.

Позднее творчество

На рубеже 1970-80-х Генсбур работает с музыкантами из групп Питера Тоша и Боба Марли, выпустив два альбома в стиле регги.

В 1979 г. он после многолетнего перерыва возвращается на сцену и наслаждается успехом у тинейджеров. Еще в течение десяти лет он активно занимается концертной деятельностью.

В 1980-е гг. он записывает два альбома - Love on the Beat (1984) и You’re under Arrest (1987). В них звучат мрачные мотивы - темой песен становятся насилие, наркотики, смерть. Постепенно Генсбур отказывается от традиционной манеры пения, предпочитая начитывать свои тексты под музыку.

Последняя песня на последнем альбоме Генсбура, Mon legionnaire - великолепная перепевка шлягера 1930-х гг., ставшего известным в исполнении Эдит Пиаф.

Еще при жизни певца, в 1989 г., почти все его песни выходят в коллекционном собрании на CD (сам Генсбур иронически назовет этот бокс-сет «своим саркофагом»). Не издававшиеся при жизни Генсбура песни (в том числе концертные записи) продолжают активно выходить в наши дни.

Будучи талантливым версификатором и экспериментатором в области стиха, Генсбур не считал себя поэтом и неоднократно открещивался от подобных утверждений. Тем не менее его песни изобилуют неожиданными и изысканными рифмами, виртуозными каламбурами. В текстах Генсбур активно пользовался английскими словами, грамматикализованными на французский лад (так называемый стиль franglais, «франглийский»), подчеркивая свою ориентированность на поп-культуру. Генсбур оказал на французскую песню огромное влияние, избавив этот жанр от многих «старомодных» поэтических и музыкальных условностей.

Работа в кино

С начала 1960-х Генсбур постоянно пишет музыку к французским фильмам (он автор более 40 саундтреков). Как актер снялся в фильмах «Босс», «Анна», «Марихуана» (к которым написал музыку) и др., как режиссер снял четыре фильма (не считая видеоклипов и рекламных роликов): «Я тебя люблю… я тоже нет» (1976), «Экватор» (1983), «Шарлотта навсегда» (1986, с участием его дочери Шарлотты Генсбур) и Stan the Flasher (1990).

В 1994 году во Франции вышел фильм Жана Беккера «Элиза» (с участием Ванессы Паради и Жерара Депардьё), вдохновленный одной из песен Генсбура и посвященный ему.

Излагая свое артистическое кредо, Григорий Гинзбург однажды заметил: «Целью всей моей жизни было - сделать произведения великих мастеров музыки доступными и понятными самым широким слоям слушателей. С этой целью я включал в свой репертуар только те произведения, в которых композиторы выражали свои мысли и чувства понятным языком, произведения с четкой формой, красивой мелодией и ясной гармонией. Эти произведения я стараюсь, по мере своих сил и возможностей, трактовать с предельной ясностью, не затемняя их смысла внешними эффектами и надуманностью индивидуалистического подхода».

Уже эти слова (а он целенаправленно воплощал их на практике) характеризуют Гинзбурга как художника-просветителя, несшего народу высокое искусство. И характерно, что пианист с одинаковой отдачей играл и на эстраде Большого зала Московской консерватории, и за рубежом, и в любом, даже самом маленьком провинциальном городе. Ему в высшей степени было присуще чувство гражданской ответственности музыканта. Как справедливо отмечал М. Сокольский, за деятельностью Гинзбурга «ощущалась великая демократическая „глинкинская“ традиция его искусства, „равно докладного“ и специалисту-музыканту и широкой аудитории». Характерно в этом смысле высказывание артиста, сделанное в Ростове-на-Дону незадолго перед кончиной: «С большим, горячим желанием готовлюсь выступить с исполнением произведений классической и советской музыки, особенно часто фигурирующих в репертуаре молодых пианистов, и не только очень подвинутых. Хочу своим выступлениям предпослать своеобразные аннотации, в которых бы рассказывалось об идее произведения, мыслях и чувствах автора, услышанных исполнителем. Мечтаю выступить с этими концертами перед музыкальной молодежью».

Гинзбург рано ушел из жизни. Горечь утраты как-то сразу заставила задуматься: достаточно ли весомо и справедливо было оценено в свое время искусство выдающегося пианиста? Конечно, игра Гинзбурга вызывала восторженную реакцию слушателей, похвалы критиков и все-таки... Листаем страницы рецензий и всюду находим пространный разговор о филигранном мастерстве артиста, о совершенстве пианизма, о колористических находках и так далее. Г. М. Коган красиво определил Гинзбурга как «поэта пианистического мастерства». Но не слишком ли в этой формуле отдавалось предпочтение слову «мастерство» перед словом «поэт»?

Спору нет, Гинзбург действительно владел всеми тайнами инструмента; звуковое убранство его игры само по себе доставляло слушателям истинно эстетическое переживание. «Я положительно не знаю,- писал Г. Коган еще в 1933 году,- кто еще из наших пианистов может похвастать таким совершенным легато, такой пластичной и прозрачной педализацией, такой серебристой звучностью кантилены, кто из них может сравниться с Гинзбургом в узорной рельефности каждой линии, каждой детали, каждого штриха, в той точности, легкости, прозрачности, которую такой мастер, как Бузони, рассматривал как высшее достижение пианистической виртуозности». Ну в те времена и соперников было не так уж много. Но с каждым десятилетием число виртуозов росло. Тем не менее и Гинзбург не сдавал своих «рекордных» позиций. Оставшиеся записи только укрепляют это реноме музыканта.

Вот фрагмент из образной характеристики, принадлежащей перу Д. Благого (1972): «Звуковой букет» у Гинзбурга всегда идеален: ни малейшей пестроты при всем разнообразии и богатстве красок (как целостно «обнимает» пианист все регистры фортепиано!), все тона согласованы между собой по каким-то таинственным, но в конце концов глубоко логичным внутренним законам... В звучании рояля Гинзбурга есть что-то от любования чудесными законами перспективы в картинах старых мастеров, с первозданной радостью открывавших возможность отображения десятков различных планов, как бы ступеньками огромной лестницы, амфитеатром уходящей вдаль: анфилада залов с колоннадой, дальше - горы, замки, деревья... При этом колорит всего полотна так чист и прозрачен, что чуть ли не микроскопические фигурки людей где-то там, в самой дальней дали, видны с предельной отчетливостью, в мельчайших подробностях». Как ни странно, но само время как бы раздвинуло наши представления о природе гинзбурговского искусства, заставив вновь согласиться с известным поэтическим утверждением «большое видится на расстояньи».

Григорьев Л., Платек Я.

Гинзбург Григорий Романович

(29.V 1904 г.- 5.XII 1961 г.)

засл. деятель иск. РСФСР (1946), Гос. премия СССР (1949)

Излагая свое артистическое кредо, Григорий Гинз­бург однажды заметил: «Целью всей моей жизни было - сделать произведения великих мастеров музыки доступ­ными и понятными самым широким слоям слушателей. С этой целью я включал в свой репертуар только те про­изведения, в которых композиторы выражали свои мыс­ли и чувства понятным языком, произведения с четкой формой, красивой мелодией и ясной гармонией. Эти произведения я стараюсь, по мере своих сил и возмож­ностей, трактовать с предельной ясностью, не затемняя их смысла внешними эффектами и надуманностью инди­видуалистического подхода».

Уже эти слова (а он целенаправленно воплощал их на практике) характеризуют Гинзбурга как художника-просветителя, несущего народу высокое искусство. И ха­рактерно, что пианист с одинаковой отдачей играл и на эстраде Большого зала Московской консерватории, и за рубежом, и в любом, даже самом маленьком провинци­альном городе. Ему в высшей степени было присуще чувство гражданской ответственности музыканта. Как справедливо отмечал М. Сокольский, за деятельностью Гинзбурга «ощущалась великая демократическая «глинкинская» традиция искусства, «равно понятного» и спе­циалисту-музыканту и широкой аудитории».

Гинзбург рано ушел из жизни. Горечь утраты как-то сразу заставила задуматься: достаточно ли весомо и справедливо было оценено в свое время искусство вы­дающегося пианиста? Конечно, игра Гинзбурга вызыва­ла восторженную реакцию слушателей, похвалы крити­ков, и все-таки… Листаем страницы рецензий, и всюду находим пространный разговор о филигранном мастер­стве артиста, о совершенстве пианизма, о колористиче­ских находках и так далее. Г. М. Коган красиво Опре­делил Гинзбурга как «поэта пианистического мастерст­ва». Но не слишком ли в этой формуле отдавалось предпочтение слову «мастерство» перед словом «поэт»?

Спору нет, Гинзбург действительно владел всеми тай­нами инструмента; виртуозность его игры сама по себе доставляла слушателям истинно эстетическое наслажде­ние. «Я положительно не знаю, - писал Г. Коган еще в 1933 году, — кто еще из наших пианистов может по­хвастать таким совершенным легато, такой пластичной и прозрачной педализацией, такой серебристой звуч­ностью кантилены, кто из них может сравниться с Гинз­бургом в узорной рельефности каждой линии, каждой; детали, каждого штриха, в той точности, легкости, про­зрачности, которую такой мастер, как Бузони, рассмат­ривал как высшее достижение пианистической вир­туозности». Ну, скажем, в те времена и соперников сход­ного класса было не так уж много. Но с каждым десяти­летием число первостатейных виртуозов росло и у нас, и за рубежом. Тем не менее и в новом окружении Гинз­бург не сдавал своих «рекордных» позиций. Оставшиеся записи только укрепляют это реноме музыканта. Вот фрагмент из образной характеристики, принадлежащей перу Д. Д. Благого (1972 год): «Звуковой букет» у Гинз­бурга всегда идеален: ни малейшей пестроты при всем разнообразии и богатстве красок (как целостно «обни­мает» пианист все регистры фортепиано!), все тона согласованы между собой по каким-то таинственным, но в конце концов глубоко логичным внутренним законам… В звучании рояля Гинзбурга есть что-то от любования чудесными законами перспективы в картинах старых мастеров, с первозданной радостью открывавших воз­можность отображения десятков различных планов, как бы ступеньками огромной лестницы, амфитеатром ухо­дящими вдаль: анфилада залов с колоннадой, дальше - горы, замки, деревья… При этом колорит всего полотна так чист и прозрачен, что чуть ли не микроскопические фигурки людей где-то там, в самой дальней дали, вид­ны с предельной отчетливостью, в мельчайших подроб­ностях».

Как ни странно, но само время как бы раздвинуло наши представления о природе гинзбурговского искус­ства, заставив вновь согласиться с известным поэтиче­ским утверждением: «большое видится на расстоянье». За пианистической отточенностью - насыщенная мысль, свое неповторимое толкование музыки. Да, именно в этом общем законе - сила воздействия артиста, сохра­нившаяся и в записях. В какой-то иной тональности про­звучали уже слова С. Е. Фейнберга из некролога: «В пианистическом искусстве Гинзбурга сливались во­едино не только внешнее совершенство и внутренняя эмоциональная глубина, но и столь редко соединяющие­ся качества, как строгая классичность исполнения и под­линное новаторство». Он же назвал Гинзбурга одним из крупнейших интерпретаторов романтического стиля. Это звучит несколько неожиданно. Но в конце концов поня­тие «романтизм» в исполнительстве нередко выглядит весьма расплывчато. Необузданные порывы, аффектированность, нервные излияния - все это чуждо артисту. В романтической сфере, да и за ее пределами, Гинзбур­га, прежде всего, привлекал лирический подтекст. И на эту сторону его дарования критики обратили внимание по преимуществу, так сказать, постфактум. В 1972 году М. Сокольский подчеркивал: «Мне казалось всегда, что Гинзбург был тайным, «стесняющимся держать душу на­распашку», лириком. Всего один раз довелось услышать в его исполнении b-moll’ный концерт Чайковского. И это исполнение осталось каким-то по-особому памятным; можно сказать, что Гинзбург не сыграл, а спел Чай­ковского - последовательно, во всех трех частях он рас­крывал лирическую природу этой музыки».

Итак, «классик», но и лирик. Однако и последнее определение нуждается в уточнении. Лирический настрой Гинзбурга далек от томной меланхолии, грустного уны­ния или надрыва. Про лирику Гинзбурга, как удачно заметил Я. Флиер, хочется сказать словами Пушкина: «Печаль моя светла»… Вполне созвучны этой мысли на­блюдения Д. Д. Благого: «Рискуя несколько сузить об­щепринятую характеристику этого музыканта, упростить его художественные устремления, отмечу тем не менее, что во всех интерпретациях Гинзбурга особенно суще­ственным представляется мне примат оптимизма, жизне­любия над трагическими и даже драматическими колли­зиями, ясного, до конца осознанного чувства над «не­проницаемыми» глубинами эмоциональной стихии. Неда­ром, например, такое значительное место в исполнитель­ском наследии артиста занимают сочинения Гайдна, Мо­царта, рапсодии Листа, отмеченные сочным народным колоритом, и его фантазии на темы опер Моцарта, Россини, Верди».

Да, репертуарным компасом для Гинзбурга служили специфические особенности его художественной натуры. Но и тут критики подчас уготавливали ему раз и на­всегда установленное (ими!) прокрустово ложе. Если Моцарт, то «устремленный к французскому рококо»; если Бетховен, то «устремленный к Моцарту»; если Лист, то прежде всего как «мастер пианистической виртуозно­сти»; если, наконец, Шопен, то как умно спланирован­ная, благородная, но все-таки музейная экспозиция. При всей «закономерности» таких наблюдений о них как-то забываешь, вслушиваясь и сейчас в записи пианиста. Просто это Моцарт, Бетховен, Лист, Шопен в истолко­вании Гинзбурга, истолковании глубоко убедительном и благородном, точно взвешенном на стилистических весах.

Здесь уместно напомнить и о репертуарной пытли­вости артиста. Он часто и из наследия упомянутых ком­позиторов выбирал далеко не заигранные произведения (Рондо до мажор Моцарта, «Пастораль» из цикла «Годы странствий» Листа и др.). Однако с особенной рельеф­ностью эта черта его творческой натуры обрисовалась в 40-50-е годы, когда он с увлечением обратился к рус­ской классике. Речь шла о тех ее образцах, которые выпали из поля зрения концертирующих пианистов. Так, именно ему принадлежит заслуга возрождения на эстра­де Четвертого концерта и ряда миниатюр Антона Рубин­штейна, Концерта Аренского, он охотно играл пьесы Глинки, Балакирева, Лядова, Метнера… Произведения русских авторов занимали важное место и в програм­мах камерных вечеров, где Гинзбург выступал партнером певицы Н. Суховицыной.

Еще один репертуарный аспект концертной деятельности пианиста - советская музыка. Обращаясь к тому или иному сочинению, Гинзбург вовсе не считал, что оно

обязательно должно закрепиться в пианистических программах. Он справедливо полагал, что артист является необходимым участником естественного отбора, который происходит в современной музыке. Гинзбург играл про­изведения С. Прокофьева (в том числе Третью сонату, «Сказки старой бабушки»), Н. Мясковского, С. Баласаняна, Э. Каппа, В. Крюкова, фортепианные концерты Д. Кабалевского, С. Фейнберга, Ю. Крейна, Ю. Бирю­кова, Г. Галынина; в одном из последних московских выступлений он показал своеобразную трактовку 12 пре­людий Д. Шостаковича, а незадолго до смерти работал над его Второй сонатой.

Наконец, программы артиста включали и его собст­венные обработки сочинений Россини, Листа, Грига, Ружицкого, Ракова.

Творческая судьба Гинзбурга в большей своей час­ти была связана с Московской консерваторией. Здесь он занимался до 1924 года в классе А. Б. Гольденвейзе­ра; в аспирантуре (1924-1928) под его же руководст­вом готовился к шопеновскому конкурсу 1927 года, где завоевал четвертую премию. С 1929 года Гинзбург пре­подавал в консерватории, с 1935 был уже профессором и воспитал десятки отличных музыкантов; среди послед­них- известные концертанты Г. Аксельрод, С. Дорен- ский, А. Скавронский, М. Полляк.

…Рано ушел из жизни замечательный советский пиа­нист. Для новых поколений слушателей его искусство - только история. К счастью, благодаря записям - живая история. Ибо Григорий Романович был подлинным энту­зиастом звукозаписи, владел всеми секретами этого осо­бого вида исполнительского творчества, любил записы­ваться и умел делать это так, чтобы сохранить на пла­стинке значительную долю непосредственности живого звучания. В его пластинках запечатлелись очарование, особый отпечаток его художественной индивидуальности. Редкий и счастливый случай…

Лит. соч.: Заметки о мастерстве. «СМ», 1963, № 12. Лит.: Рабинович Д. Портреты пианистов. М., 1962; Коган Г. Григорий Гинзбург, в книге «Вопросы пианизма». М., 1968; Николаев А. Григорий Гинз­бург, в сборнике «Вопросы фортепианного исполнитель­ства», выпуск 2. М., 1968; Цыпин Г. Григорий Гинз­бург. «МЖ», 1974, № 12. Статья взята из книги "Современные пианисты", часть 1. Составители Григорьев Л. Г., Платек Я. М. Издательство "Советский композитор", 1977 год.

, Москва) - советский пианист .

К столетию Гинзбурга, определяя его место в истории русского пианизма, современный специалист утверждает:

Гинзбург представляется последним мастером классического рояля , инструмента, освящённого работой и именем Листа . Последним, а вместе с тем, если говорить о совершенстве самого художественного организма классического рояля, оживающего под пальцами исполнителя, - может быть, и вершинным его мастером. Замечательные исполнители новых поколений, вышедшие на сцену в последней трети XX века - мастера другого инструмента, после-классического рояля. В этих поколениях меняется даже типическая конституция рук пианиста: рука становится суше, сообразно росту ударного компонента в интонативном спектре фортепианного звука. Тогда как руки Гинзбурга принадлежали еще классическому типу пианистических рук, одетых мышечной плотью, выделяясь своей гармонической красотой, сами по себе представляясь произведениями искусства .

Литература

• Г. Р. Гинзбург. Статьи. Воспоминания. Материалы / Сост. Яковлев М. – М.: Сов. композитор, 1984.
• Черников О. Жил на свете рыцарь бедный // "Музыка и время". - 2001. №7.
• О.Черников. Рояль и голоса великих. Серия: Музыкальная библиотека. Издательство: Феникс, 2011 г. Твердый переплет, 224 стр.

Григо́рий Рома́нович Ги́нзбург ( -) - советский пианист . Заслуженный деятель искусств РСФСР (). Лауреат Сталинской премии второй степени ().

Биография

Г. Р. Гинзбург родился 16 мая (29 мая по новому стилю) 1904 года в Нижнем Новгороде . Окончил МГК имени П. И. Чайковского у А. Б. Гольденвейзера . В 1927 году участник Первого Международного конкурса пианистов имени Ф. Шопена , лауреат четвёртой премии. В 1933 году Григорий Коган , характеризуя манеру Гинзбурга, отмечал:

Гинзбург - большой виртуоз. Немало известных пианистов могло бы поучиться у него в этом отношении… Но, говоря как виртуоз, он мыслит как музыкант. Гинзбург - прежде всего музыкант: точная формулировка, совершенное выражение определенных музыкальных мыслей - вот что такое его виртуозность. Виртуозные увлечения, нарушающие логику музыкального мышления, виртуозные эффекты, в угоду которым искажается музыкальный смысл хотя бы самомалейшей детали, совершенно чужды его натуре. Наоборот, сосредоточенное «вникание» в произведение настолько «обуздывает» порой его пианистический темперамент, что скорее можно было бы - временами - сделать ему упрек в чрезмерной созерцательности, недостаточно действенном характере исполнения .

Награды и премии

• Сталинская премия второй степени (1949) - за концертно-исполнительскую деятельность

Напишите отзыв о статье "Гинзбург, Григорий Романович"

Литература

• Г. Р. Гинзбург. Статьи. Воспоминания. Материалы / Сост. Яковлев М. – М.: Сов. композитор, 1984.
• Черников О. Жил на свете рыцарь бедный // "Музыка и время". - 2001. №7.
• О.Черников. Рояль и голоса великих. Серия: Музыкальная библиотека. Издательство: Феникс, 2011 г. Твердый переплет, 224 стр.ISBN 978-5-222-17864-5

Примечания

Отрывок, характеризующий Гинзбург, Григорий Романович

– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.

Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]