Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

10:00 08.02.2015

«Из каменного сарая без окон и дверей, пол которого был залит замершими испражнениями, мертвецов выносили лагерные санитары. Чтобы мертвецов уложить поплотнее, один из санитаров забирался на телегу и ломом перебивал мертвецам руки и ноги. Мертвецов сваливали в противотанковый ров голыми. „Хлопцы, куды вы мэнэ вэзэтэ“ - раздался с телеги слабый голос. У „хлопцев“ под шапкой волосы встали дыбом. И было от чего. На телеге, на мертвецах, сидел голый, на морозе оживший мертвец. Я спросил потом санитара: «И куда Вы его дели?» «Куда, куда... - ответил тот, - свалили в ров вместе с другими мертвецами», - так вспоминает о своих первых днях в лагере военнопленных Евгений Михайлович Платонов.

«Из каменного сарая без окон и дверей, пол которого был залит замершими испражнениями, мертвецов выносили лагерные санитары. Чтобы мертвецов уложить поплотнее, один из санитаров забирался на телегу и ломом перебивал мертвецам руки и ноги. Мертвецов сваливали в противотанковый ров голыми. «Хлопцы, куды вы мэнэ вэзэтэ» - раздался с телеги слабый голос. У «хлопцев» под шапкой волосы встали дыбом. И было от чего. На телеге, на мертвецах, сидел голый, на морозе оживший мертвец. Я спросил потом санитара: «И куда Вы его дели?» «Куда, куда... - ответил тот, - свалили в ров вместе с другими мертвецами», - так вспоминает о своих первых днях в лагере военнопленных Евгений Михайлович Платонов.Евгений Платонов оказался в лагере Кривого Рога (Украина) в ноябре 1941 года. В начале войны фашисты не утруждались тем, чтобы делить лагеря на лагеря военнопленных и гражданских лиц. Поэтому в криворожском лагере было около 12 тысяч человек, как пленных, так и гражданских лиц. «Рацион был рассчитан так, чтобы самый сильный человек умер в течение 1-1,5 месяца. За сутки умирали по 120-150 человек», - говорит бывших военнопленный Платонов. Первый год для советских военнопленных стал самым трудным. Гитлер был уверен, что покорение СССР – дело решенное, поэтому было издано постановление, регулирующее варварское отношение к красноармейцам.Берлин, 10 июля 1941 г. Канцелярия Розенберга. Постановление от 14 июля 1941 г. № 170 «Распоряжения об обращении с советскими военнопленными во всех лагерях военнопленных»:- Большевистский солдат потерял всякое право претендовать на обращение с ним, как с честным солдатом в соответствии с Женевским соглашением. Неповиновение, активное или пассивное сопротивление должны быть немедленно и полностью устранены с помощью оружия (штык, приклад и огнестрельное оружие).- Применение оружия по отношению к советским военнопленным, как правило, считается правомерным.- Подлежит наказанию всякий, кто для понуждения к выполнению своего приказа не применяет или недостаточно энергично применяет оружие.- По совершающим побег военнопленным следует стрелять немедленно, без предупредительного оклика.Такие простые правила… На фотографиях советских красноармейцев, попавших в плен в 1941 году отчетливо видно, что приказы командования немецкие солдаты исполняли безукоризненно.«Политика Третьего рейха в отношении Советского Союза была истолкована Гитлером очень просто – три четверти населения должны быть уничтожены – точка! Одна треть, как бесплатная рабочая сила, должна быть доведена до состояния первобытного человека. Какие военнопленные? Какие законы? Какая общечеловеческая мораль? Об этом и речи не могло быть», - так комментирует ситуацию с советскими военнопленными военный историк, кандидат исторических наук Дмитрий Суржик. В 1941 году в плену у немцев оказались сотни советских солдат и офицеров. Красная армия «могла похвастаться» в это время только 10 000 немецких солдат, поднявших вверх руки.Воды Волги, соленые огурцы и еврей-доктор В советском плену немецкий солдат Клаус Майер отбывал наказание в трудовом лагере на цементном заводе «Большевик». «Работа на заводе была для меня, необученного восемнадцатилетнего старшеклассника, необыкновенно тяжелой. Волга, вдоль которой мы каждый день маршировали от лагеря до завода... Впечатления от этой огромной реки, матери рек русских, с трудом поддаются описанию. Однажды летом, когда после весеннего половодья река широко катила свои воды, наши русские надзиратели позволили нам прыгнуть в реку, чтобы смыть цементную пыль. Конечно же, «надзиратели» действовали при этом против правил; но они ведь тоже были человечны», - спустя десятилетия вспоминает бывший солдат Вермахта.Вторым сильным воспоминанием в его памяти остались обычные русские соленые огурцы. «Пожилая женщина, которая во время обеденного перерыва, на вокзале в Вольске, застенчиво подавала нам соленые огурцы из своего ведра. Для нас это был настоящий пир. Позже, перед тем, как отойти, она подошла и перекрестилась перед каждым из нас. Русь-матушка, встреченная мною на Волге...», - говорит ветеран Второй Мировой войны Майер. Клаус Майер с огромной благодарностью теперь вспоминает и о еврее-враче, лечившем его и его товарищей по несчастью в советском плену. Такие разные воспоминания, такие разные нормы питания, узаконенные в Советском Союзе и фашистской Германии.«Гитлер и Сталин отказались соблюдать Женевские соглашения об обращении с военнопленными – это факт! Но у нас государственная идеология рассматривала пленных немцев, как обманутых рабочих и крестьян, не как врагов. Поэтому с самого начала к ним относились, как к потенциальным сторонникам войны с фашизмом. С ними работали политработники, в последующие годы отношение к пленным менялось, но в целом, - оно было всегда человечным», - говорит военный историк Дмитрий Суржик.
«Голые цифры» Советские нормы питания для немецких военнослужащих, попавших в плен, в 1941 году выгодно отличались от правил питания и содержания советских солдат в немецких лагерях военнопленных. Утверждать, что они безукоризненно соблюдались, сегодня невозможно, но факт остается фактом – пленник Гитлера должен был получать в день не более 2200 килокалорий, а пленник Сталина – 3117. «Немецким пленным выдавалось 5 пачек махорки и пять коробков спичек на месяц. И 200 граммов мыла. Вы понимаете, что значил табак для солдата. Хотя он не имеет калорий и не способствует физическому здоровью, но позволяет удерживать в равновесии психическое здоровье. А мыло – это вообще важнейший элемент гигиены, а значит и выживаемости», - утверждает кандидат исторических наук Суржик. Ситуация с немецкими военнопленными резко изменилась в 1943 году, после Сталинградской битвы. СССР и служба НКВД оказались явно не готовы к такому резкому увеличению числа пленных – только в феврале-марте 43-го их прибавилось на 300 000 человек.Чудесное превращение в «единицу» Уже в 1943 году на территории СССР насчитывалось более 500 лагерей для немецких военнопленных. В этом году была отмечен самый высокий уровень смертности среди солдат, попавших в наш плен. В эксклюзивном интервью телеканалу «Звезда» кандидат исторических наук Елена Цунаева рассказала о том, почему жизнь в советском плену так отличалась от немецкого плена. «Начиная с 1943 года пленные немцы стали «экономической единицей». Схожее отношение к бесплатной трудовой силе в это же время появилось и в Германии, но Сталин, в отличие от Гитлера, видел в тех, кто соглашается на сотрудничество, не шпионов и диверсантов, а будущих сторонников социалистической идеологии. На это были направлены в трудное военное время громадные усилия и огромные средства. Но потом история показала, что все эти жертвы были сделаны не напрасно», - говорит Елена Цунаева.« В июле 1943 г. я стал солдатом вермахта, но по причине длительного обучения попал на германо-советский фронт только в январе 1945 г., который к тому моменту проходил по территории Восточной Пруссии. Тогда немецкие войска уже не имели никаких шансов в противостоянии Советской армии. 26 марта 1945 г. я попал в советский плен. Я находился в лагерях в Кохла-Ярве в Эстонии, в Виноградове под Москвой, работал на угольной шахте в Сталиногорске (сегодня – Новомосковск). К нам всегда относились как к людям. Мы имели возможность свободного времяпровождения, нам предоставлялось медобслуживание. 2 ноября 1949 г., после 4,5 лет плена, я был освобожден, вышел на свободу физически и духовно здоровым человеком. Мне известно, что в отличие от моего опыта в советском плену, советские военнопленные в Германии жили совершенно иначе. Гитлер относился к большинству советских военнопленных крайне жестоко. Для культурной нации, как всегда представляют немцев, с таким количеством известных поэтов, композиторов и ученых, такое обращение было позором и бесчеловечным актом», - вспоминает теперь бывший немецкий военнопленный Ганс Моэзер.«Справедливости ради следует сказать, что не всегда нормы питания и правила содержания пленных исполнялись в полной мере. Нормы нормами, а реальное наличие в стране продуктов не всегда вписывалось в эти нормы», - говорит военный историк Цунаева. Советский плен не был для немцев раем. Так, например, зафиксировано, что из трех отправленных со станций Воробьевка, Ширинкино, Серебряково Юго-Восточной железной дороги эшелонов с пленными в январе 1943 г. до лагерей не доехало 1953 человек (25% от общей численности отправленных пленных). Часть из них умерли и от голода, так как 34 дня пленные не получали горячей пищи, а только сухой паек.3 февраля 1943 караул 236-го конвойного полка НКВД принял для конвоирования 1980 пленных в эшелон, вагоны которого не имели нар и печей, ведер, посуды. Из продуктов на первый день следования были получены только сухари, на второй мука. Третий и четвертый день пленные не получали ничего. С 20 по 31 марта 1943 года караул этого же полка конвоировал эшелон из 720 пленных по маршруту станция Хреновая – станция Пенза-Козловка. В пути следования умерло по различным причинам 328 человек.Караул 240-го конвойного полка НКВД, принявший 24 января 1943 года 152 раненых пленных, не довез до лагеря 49 человек. «Из Кремля внимательно следили за всем происходящим. Факты массовой гибели немецких военнопленным не остались незамеченными. Но вмешиваться лично в происходящее Сталин не стал. Но необходимое распоряжение в войсках НКВД появилось незамедлительно Его подписывает А. Хрулев – заместитель Народного комиссара обороны генерал-полковник интендантской службы 2 января 1943 года. Документ выходит под грифом совершенно секретно, Приказ НКО СССР № 001», - рассказывает кандидат исторических наук Цунаева. В этом документе были сформулированные простые требования к этапированию военнопленных в места их содержания, которые спасли жизнь десяткам тысяч немецких военнопленных. 200-300-километровые марши к месту назначения отменялись. Заболевшим в пути немецким военнопленным предоставлялась возможностьВ фашистской Германии к 1943 году тоже пришло понимание того, что война будет носить затяжной характер, трудовые ресурсы резко сокращались, «свежих» советских военнопленных становилось все меньше, но кардинального изменения условий содержания красноармейцев в плену так и не произошло.«Фронт-Шталаг 352» «Здесь военнопленные размещались в деревянных бараках, питание состояло из куска хлеба, бывало с опилками, приблизительно 200 гр., и два раза в день по черпаку перловки. К бараку в бочках подносили эту водяную перловку, черпаком была крышка от солдатского котелка, а перловка из бочки переваливалась в ванну, установленную на улице, прямо на земле. Я попал в один из бараков. В нем не было никакой мебели, на полу лежали полуживые красноармейцы, они не могли встать, а умерших держали рядом, поднимали их руку, чтобы получить еще пайку хлеба», - вспоминает бывший советский военнопленный Владимир Григорьевич Караваев.Из этого лагеря каждый день вывозили тела умерших на обычной двуколке. В нее помещалось 5 трупов. Владимир решил подсчитать, сколько же людей гибнет в лагере «Фронт-Шталаг 352» за день. «20 двуколок в день выходило. Думаю, что я ошибаюсь немного, так как всего немецко-фашистские захватчики только в этом, 352-ом лагере, за три года замучили, убили голодом и холодом 74 тысячи человек», - утверждает Караваев.От Черчилля – костюм, от Рузвельта – отрез на костюм Попавший в плен в 19 лет, Владимир Каравав совершил 4 побега из разных лагерей, в конце-концов он попал в партизанский отряд, воевал до самой Победы.
«После войны, вместе с направлением на работу в Минск, я получил в штабе зарплату за службу в Красной Армии и в партизанском отряде и за время пребывания в плену – 13 тысяч рублей. А также личный подарок от У.Черчилля – костюм, а от Ф.Рузвельта отрез на костюм», - вспоминает ветеран войны.Политинформации, книги, оркестры и гастроли Жизнь немецких военнопленных в советском плену менялась к лучшему с каждым годом. После 45-го, и отношение советских людей к пленным стало меняться. Практически во всех городах огромного Советского Союза немцы возвели целые микрорайоны двухэтажных жилых домов. В Москве в память о них остались 7 высотных зданий, которые стали «визитной карточкой» столицы – МИД, Университет, гостиница Украина и другие.«Созданный по инициативе НКВД и Главного политуправления Советской армии «Союз немецких военнопленных» занимался активной пропагандистской деятельностью. Его активисты разъезжали по всем лагерям с лекциями и концертами самодеятельности. В лагерях военнопленных появились школы, которые посещали неграмотные военнопленные, но это, конечно, в большей мере касалось румынских солдат. Но 1947 год для пленных был очень трудным. Неурожайный год сказался не только на достатке советских граждан, но и на урезании пайка в лагерях немецких военнопленных. Но положение офицерского состава разгромленного вермахта оставалось прежним, - офицеры, начиная с лейтенанта могли не выходить на работу, они, в отличие от пленных красноармейцев в Германии, могли писать и получать письма, получать бандероли», - рассказывает военный историк Елена Цунаева.В сентябре 1947 года совместным указанием председателя Президиума Центросоюза и МВД № 2191с/170 в лагерях пленных организуется торговля продуктами питания (мясо, рыба, жиры, овощи, соления, грибы, молочные продукты, яйца, мед). Кроме того, открываются буфеты с отпуском горячих блюд, закусок, чая и кофе. «Откуда у пленных деньги? Ну, во первых, - они за свой труд получали зарплату (правда из нее удерживали стоимость содержания пленных), во-вторых, - как пленные они получали небольшие суммы, в третьих, - по окончании войны была налажена нормальная почтовая связь с родиной и пленные могли получать посылки и денежные переводы», - говорит Цунаева.Этот долгий русский плен В 1949 году начинается массовое возвращение немецких военнопленных на родину. Для тех, кто сдался в плен еще в 1941 году, он оказался весьма длинным – 8 лет.
НКВД разрабатывает целый ряд мер для того, чтобы возвращающиеся в Германию бывшие солдаты вермахта выглядели «прилично».Из приказа заместителя Народного комиссара внутренних дел СССР генерал-полковника Чернышова:
- Военнопленных, подлежащих передаче органам репатриации одеть в новое трофейное обмундирование.
- Всем военнопленным перед отправкой провести тщательную комплексную санобработку.
- Обеспечить освобожденных военнопленных продовольствием в полной норме и ассортименте на весь путь следования из расчета продвижения эшелона 200 километров в сутки, плюс пятидневный запас. Запретить выдавать муку взамен хлеба, выдавать только хлеб и сухари...
- Обяжите начальника эшелона обеспечить горячим питанием военнопленных в пути следования и бесперебойное снабжение питьевой водой....Сотни тысяч немецких военнопленных в 1949 году покидают СССР. Министр МВД Круглов в своем итоговом докладе в мае 1950г. приводит цифру репатриированных военнослужащих по состоянию на май 50 года - 3 миллиона 344 тысяч 696 человек. Если принять за отправную точку число плененных 3 миллиона 777 тысяч 290 человек, то количество не вернувшихся домой военнопленных составляет примерно 500 тысяч человек. Количество советских военнопленных до сих пор является предметом дисскусий. Германское командование в официальных данных указывает цифру 5 миллионов 270 тысяч человек. По данным Генштаба Вооруженных Сил Российской Федерации, потери пленными составили 4 миллиона 559 тысяч советских солдат и офицеров.

Одним из стереотипов, назойливо внедряемых в общественное сознание, стал миф о судьбе советских военнопленных после их освобождения из немецкого плена. "Демократические" историки и публицисты рисуют некую душераздирающую картину, как бывшие советские военнослужащие, освобожденные из немецких концлагерей, чуть ли не поголовно отправлялись в колымские лагеря или, как минимум, в штрафбаты.Считается, что сталинский режим приравнял плен к измене Родине, со всеми вытекающими из этого факта последствиями. Однако это только миф и очередная ложь.

Согласно советскому довоенному законодательству преступлением считалась лишь сдача в плен, не вызванная боевой обстановкой. К примеру, если боец Красной Армии сбегал со своей позицией к противнику, ему светил при поимке расстрел с конфискацией имущества. Военнопленные же, попавшие в плен по не зависящим от них обстоятельствам, в условиях, вызванных боевой обстановкой, уголовному преследованию не подлежали. Плен был не преступлением перед Родиной, а трагедией.

Несколько ужесточили своё отношение к проблеме плена в августе 1941 года. Полоса страшных поражений привела к значительным потерям Красной Армии, в том числе и пленными. 16 августа 1941 года появился знаменитый приказ № 270 «Об ответственности военнослужащих за сдачу в плен и оставление врагу оружия», который подписал Иосиф Сталин. Приказ вполне соответствовал времени – враг рвался к главным советским центрам, ситуация была критической и требовала чрезвычайных решений. Сдача в плен была приравнена к измене Родине.
Приказ должны были прочесть во всех подразделениях вооруженных сил СССР. Согласно нему представители командного состава и политические работники, которые во время сражения срывали с себя знаки различия, сдавались в плен или становились дезертирами, считались злостными дезертирами и подлежали расстрелу на месте, а их семьи подлежали аресту. Попавшим в окружение приказывали сопротивляться до последней возможности, беречь оружие, пробиваться к своим, а командиров или красноармейцев, которые захотят сдаться – уничтожать всеми средствами. Семьи таких предателей должны были лишаться государственных пособий и помощи. Приказ обязывал понижать в должности вплоть до рядовых или даже расстреливать (при необходимости) трусливых командиров и политработников. А на их место выдвигать смелых и мужественных людей из младшего командного состава или даже отличившихся рядовых.
В целом, учитывая обстановку на фронте – период тяжелых поражений Красной Армии, потери огромных территорий, приближения немецких войск к важнейшим центрам Советского Союза – Ленинграду, Москве, Киеву, приказ был оправдан.

К счастью, на практике предписанные приказом №270 жестокие меры применялись очень редко, т.к. учёт попавших в плен налажен не был. А уже с начала ноября 1941 года Наркомат иностранных дел снова стал предпринимать действия по облегчению жизни находившихся в немецком плену советских военнопленных.

Одним из поводов, который привёл к появлению мифа о направлении пленных в советские лагеря, стала проверка военнопленных в спецлагерях НКВД. При освобождении из немецкого плена военнопленных направляли именно туда. С октября 1941 года по март 1944 года через проверку в таких специальных лагерях прошло 320 тыс. бывших военнопленных. Причём в этих лагерях людей не только проверяли, но бывшие военнопленные восстанавливали свои силы.

Вообще-то, элементарный здравый смысл подсказывает, что военнослужащие, вернувшиеся из плена, должны быть подвергнуты проверке органами контрразведки - хотя бы потому, что среди них заведомо имеется некоторое количество вражеских агентов. Немцы активно использовали этот канал для засылки своей агентуры. Вот что писал по этому поводу в своих мемуарах В.Шелленберг:
"В лагерях для военнопленных отбирались тысячи русских, которых после обучения забрасывали на парашютах в глубь русской территории. Их основной задачей, наряду с передачей текущей информации, было политическое разложение населения и диверсии. Другие группы предназначались для борьбы с партизанами, для чего их забрасывали в качестве наших агентов к русским партизанам. Чтобы поскорее добиться успеха, мы начали набирать добровольцев из числа русских военнопленных прямо в прифронтовой полосе".
Таким образом, создание в конце 1941 года по приказу наркома обороны №0521 фильтрационных лагерей для проверки освобожденных из плена было насущной необходимостью.
Проверку в этих спецлагерях проходили не только бывшие военнопленные. Поступавший туда контингент делился на три учетные группы:
1-я - военнопленные и окруженцы;
2-я - рядовые полицейские, деревенские старосты и другие гражданские лица, подозреваемые в изменнической деятельности;
3-я - гражданские лица призывного возраста, проживавшие на территории, занятой противником.
Но может быть, из фильтрационных лагерей бывших пленных действительно скопом гнали на Колыму? Рассмотрим опубликованные на эту тему архивные данные.

Данные о бывших военнопленных, содержавшихся в спецлагерях
в период с октября 1941 г. по март 1944 г.
Всего поступило 317594
Проверено и передано в Красную Армию 223281/70,3%
в конвойные войска НКВД 4337/1,4%
в оборонную промышленность 5716/1,8%
Убыло в госпитали 1529/0,5%
Умерло 1799/0,6%
В штурмовые батальоны 8255/2,6%
Арестовано 11283/3,5%
Продолжают проходить проверку 61394/19,3%

Итак, на март 1944 года проверку НКВД прошли 256200 бывших пленных. Из них:
благополучно прошли проверку - 234863 (91,7%)
направлены в штрафбаты - 8255 (3,2%)
арестованы - 11283 (4,4%)
умерли - 1799 (0,7%).

А в ноябре 1944 года ГКО принял постановление, согласно которому освобожденные военнопленные и советские граждане призывного возраста вплоть до конца войны направлялись непосредственно в запасные воинские части, минуя спецлагеря. В их числе оказалось и более 83 тысяч офицеров. Из них после проверки 56160 человек было уволено из армии, более 10 тысяч направлены в войска, 1567 лишены офицерских званий и разжалованы в рядовые, 15241 переведены в рядовой и сержантский состав.
Итак, после знакомства с фактами, в том числе и опубликованными заведомыми антисталинистами, миф о трагической судьбе освобожденных советских военнопленных лопается как мыльный пузырь. На самом деле вплоть до конца войны подавляющее большинство (свыше 90%) советских военнослужащих, освобожденных из немецкого плена, после необходимой проверки в спецлагерях НКВД возвращались в строй или направлялись на работу в промышленность. Незначительное количество (около 4%) было арестовано и примерно столько же направлено в штрафбаты.
Надо отметить, что отношение к бывшим военнопленным на фронте было совершенно нормальным. После войны людей, бывало, упрекали пленом, но только в личном плане. Это было связано с тяжелейшей психологической травмой выживших в страшной войне людей, они с подозрением относились к тем, кто был «по ту сторону». Государство не преследовало бывших пленных.

После окончания войны началась массовое освобождение советских военнопленных и гражданских лиц, угнанных на принудительные работы в Германию и другие страны.
Из военнопленных, освобожденных после окончания войны, репрессиям подверглись лишь 14,69%. Как правило, это были власовцы и другие пособники оккупантов. Так, согласно инструкциям, имевшимся у начальников проверочных органов, из числа репатриантов подлежали аресту и суду:
- руководящий и командный состав органов полиции, "народной стражи", "народной милиции", "русской освободительной армии", национальных легионов и других подобных организаций;
- рядовые полицейские и рядовые участники перечисленных организаций, принимавшие участие в карательных экспедициях или проявлявшие активность при исполнении обязанностей;
- бывшие военнослужащие Красной Армии, добровольно перешедшие на сторону противника;
- бургомистры, крупные фашистские чиновники, сотрудники гестапо и других немецких карательных и разведывательных органов;
- сельские старосты, являвшиеся активными пособниками оккупантов.
Какой же была дальнейшая судьба этих попавших в руки НКВД "борцов за свободу"? Большинству из них было объявлено, что они заслуживают самого сурового наказания, но в связи с победой над Германией Советское правительство проявило к ним снисхождение, освободив от уголовной ответственности за измену Родине, и ограничилось отправкой на спецпоселение сроком на 6 лет.
Такое проявление гуманизма явилось для пособников фашистов полной неожиданностью. Вот характерный эпизод. 6 ноября 1944 года в Мурманск прибыли два английских корабля, на борту которых находилось 9907 бывших советских военнослужащих, сражавшихся в рядах немецкой армии против англо-американских войск и взятых ими в плен. По статье 193 тогдашнего Уголовного кодекса РСФСР за переход военнослужащих на сторону противника в военное время предусматривалось только одно наказание - смертная казнь с конфискацией имущества. Поэтому многие "пассажиры" ожидали, что их расстреляют сразу же на мурманской пристани. Однако официальные советские представители объяснили, что Советское правительство их простило и что они не только не будут расстреляны, но и вообще освобождаются от привлечения к уголовной ответственности за измену Родине. Больше года эти люди проходили проверку в спецлагере НКВД, а затем были направлены на 6-летнее спецпоселение. В 1952 г. большинство из них было освобождено, причем в их анкетах не значилось никакой судимости, а время работы на спецпоселении было зачтено в трудовой стаж.
Всего в 1946-1947 гг. на спецпоселение поступило 148079 власовцев и других пособников оккупантов. На 1 января 1953 года на спецпоселении оставалось 56746 власовцев, 93446 были освобождены в 1951-1952 гг. по отбытии срока.
Что же касается пособников оккупантов, запятнавших себя конкретными преступлениями, то они были направлены в лагеря ГУЛАГа, составив там достойную компанию Солженицыну.

Пленные немцы в СССР восстанавливали разрушенные ими же города, жили в лагерях и даже получали за свою работу деньги. 10 лет после окончания войны бывшие солдаты и офицеры вермахта "на хлеб меняли ножики" на советских стройках.

Закрытая тема

О жизни пленных немцев в СССР долгое время говорить было не принято. Все знали, что да, они были, что они даже участвовали в советских стройках, в том числе строили московские высотки (МГУ), но выводить тему пленных немцев в широкое информационное поле считалось плохим тоном.

Для того, чтобы говорить об этой теме, нужно, в первую очередь, определиться с цифрами. Cколько немецких военнопленных было на территории Советского Союза? По советским источникам - 2 389 560, по немецким - 3 486 000.

Такая существенная разница (погрешность почти в миллион человек) объясняется тем, что подсчет пленных был поставлен очень плохо, а также с тем, что многие пленные немцы предпочитали "маскироваться" под другие национальности. Процесс репатриации затянулся до 1955 года, историки считают, что примерно 200 тысяч военнопленных были неправильно задокументированы.

Тяжелая пайка

Жизнь пленных немцев во время и после войны разительно отличалась. Понятно, что в лагерях во время войны, где содержали военнопленных, царила самая жестокая атмосфера, шла борьба за выживание. Люди гибли от голода, не был редкостью каннибализм. Для того, чтобы хоть как-то улучшить свою долю, пленные всячески старались доказать свою непричастность к "титульной нации" фашистских агрессоров.

Были среди пленных и те, кто пользовался своего рода привилегиями, например итальянцы, хорваты, румыны. Они даже могли работать на кухне. Раздача продуктов происходила неравномерно.

Нередки были случаи нападения на разносчиков пищи, отчего со временем немцы стали обеспечивать своих разносчиков охраной. Впрочем, надо сказать, что какими бы тяжелыми ни были условия пребывания немцев в плену, они не идут ни в какое сравнение с условиями жизни в немецких лагерях. По статистике, в фашистском плену погибло 58 % захваченных русских, немцев в нашем плену погибло только 14,9 %.

Права

Понятно, что плен не может и не должен быть приятным, но относительно содержания немецких военнопленных до сих пор ведутся разговоры такого толка, что условия их содержания были даже чересчур мягкими.

Суточный паек военнопленных составлял 400 г хлеба (после 1943 года эта норма выросла до 600-700 г), 100 г рыбы, 100 г крупы, 500 г овощей и картофеля, 20 г сахара, 30 г соли. Для генералов и больных пленных паек был увеличенным.

Конечно, это только цифры. По факту, в военное время паек редко выдавался в полном объеме. Недостающие продукты могли заменять простым хлебом, пайка часто урезалась, однако сознательно голодом пленных не морили, не было такой практики в советских лагерях по отношению к немецким военнопленным.

Конечно, военнопленные работали. Молотов как-то сказал историческую фразу о том, что ни один немецкий пленный не вернется на родину, пока не будет восстановлен Сталинград.

Работали немцы не за краюху хлеба. Циркуляр НКВД от 25 августа 1942 предписывал выдавать пленным денежное довольствие (7 рублей рядовым, 10 - офицерам, 15 - полковникам, 30 - генералам). Была и премия за ударную работу - 50 рублей в месяц. Поразительно, но пленные могли даже получать письма и денежные переводы с родины, им выдавалось мыло и одежда.

Большая стройка

Пленные немцы, следуя завету Молотова, работали на множестве строительных объектов СССР, использовались в коммунальном хозяйстве. Их отношение к работе было во многом показательным. Живя в СССР, немцы активно осваивали рабочую лексику, учили русский язык, однако значение слова "халтура" они не могли понять. Немецкая трудовая дисциплина стала нарицательной и даже породила своеобразный мем: "конечно, это ведь немцы строили".

Практически вся малоэтажная застройка 40-х-50-х годов до сих пор считается построенной немцами, хотя это не так. Мифом является и то, что здания, построенные немцами, строились по проектам немецких архитекторов, что, конечно, неправда. Генеральный план восстановления и застройки городов разрабатывали советские архитекторы (Щусев, Симбирцев, Иофан и другие).

Накануне войны имперский министр народного просвещения и пропаганды Йозеф Геббельс записал в дневнике: «Я совершенно счастлив. Русские все еще ничего не подозревают. Во всяком случае, они сосредотачивают свои войска именно так, как бы нам этого хотелось: концентрированно, а это будет легкая добыча в виде военнопленных».

Германское командование зафиксировало 5,24 миллиона попавших в плен советских солдат. Из них 3,8 миллиона — ​в первые месяцы войны. Попавших в плен красноармейцев ждала страшная судьба: их убивали, и они умирали от голода, ран и эпидемий. Командование вермахта относилось к пленным демонстративно бесчеловечно.

Данные о численности красноармейцев, расстрелянных в плену или погибших от голода и болезней, расходятся. В последнее время в немецких работах приводится цифра два с половиной миллиона человек.

Сознательное уничтожение

Красноармейцев старались в плен не брать. 30 июня 1942 года в ставку Гитлера прибыл командующий группой армий «Север» генерал-полковник Георг фон Кюхлер. Фюрер был доволен Кюхлером и в тот же день повысил в звании.

«За обедом присутствовал великолепно показавший себя в боях на северном участке восточного фронта и получивший звание генерал-фельдмаршала фон Кюхлер, — ​записал в дневнике стенограф фюрера. — ​Говоря о пленных, он сказал, что было захвачено еще десять тысяч раненых. Однако в сводках эта цифра не фигурировала, поскольку на болотистой местности было совершенно невозможно оказать им помощь и они все погибли… Русские сражаются, как звери, до последнего вздоха, и их приходится убивать одного за другим».

Под уничтожение пленных подвели идеологическую базу: расово неполноценные должны исчезнуть с лица земли. Русские эмигранты в Берлине ходили смотреть еженедельные киножурналы, выпускавшиеся министерством Геббельса:

«Мы всматривались в мелькавшие на экране лица, пока слезы не застилали глаза. Десятки, сотни тысяч военнопленных с исхудавшими, небритыми по неделям лицами, с воспаленными от пережитых ужасов и голода глазами. Из тысячных толп кинооператоры выбирают наиболее неодухотворенные, грубые и страшные лица, и дикторы поясняют эти снимки всегда одними и теми же комментариями:

— Вот эти дикари, подчеловеки, как видите, мало похожие на людей, собирались напасть на нашу Германию».

Взятых в плен сознательно обрекали на смерть. Убили бы всех, но немецкой промышленности понадобились рабочие руки. Гитлер согласился использовать пленных. Имперский министр вооружений и боеприпасов Альберт Шпеер ухватился за это решение. Сотни тысяч пленных повезли в Германию. Кормили их плохо, они умирали. Даже командование вермахта жаловалось в министерство продовольствия: нелепо привезти в страну людей на работу и позволить им умереть. Из почти двух миллионов советских военнопленных, отправленных на работы, выжила половина.

Заместитель министра продовольствия и сельского хозяйства Герберт Бакке сразу заявил, что ему нечем кормить русских. Второй человек в рейхе Герман Геринг заметил, что русских можно кормить кошками и кониной. Бакке проконсультировался со своими экспертами и доложил Герингу: в стране нет достаточного количества кошек, а конина уже идет как добавка в рационы немецких граждан.

Рацион для русских рабочих: на неделю — ​шестнадцать с половиной килограммов турнепса (репы), два с половиной килограмма хлеба (65 процентов ржи, 25 процентов сахарной свеклы, 10 процентов листьев), три килограмма картофеля, 250 граммов мяса (конина), 70 граммов сахара и две трети литра снятого молока. Такой хлеб не усваивался, что вело к истощению и смерти.

Немецким рабочим запрещали вступать в контакт с «восточными рабочими». На территории Анхальтских угольных заводов висело объявление: «Каждый член трудового коллектива обязан держаться в стороне от пленных. Члены коллектива, нарушившие данное правило, будут арестованы и переведены в концлагерь».

На металлургическом заводе Обершвайг сердобольный немецкий рабочий сунул советскому пленному кусок хлеба. Заместитель начальника производства уведомил нарушителя о реакции руководства в письменном виде: «Ваше поведение настолько невероятно, что по существу мы должны были бы передать вас в соответствующие инстанции для наказания. Так как вы, судя по всему, не нуждаетесь в выделенных вам заводом дополнительных карточках, вас на две недели лишат карточек, положенных занятым на тяжелых работах».

Многих могли спасти

Советское правительство имело возможность облегчить участь пленных — ​с помощью Международного комитета Красного Креста. Комитет был создан в 1863 году в Женеве для защиты жертв военных конфликтов, помощи раненым, военнопленным, политическим заключенным и жителям оккупированных территорий.

Делегаты комитета — ​единственные, кому позволено пересекать линию фронта, посещать оккупированные территории и лагеря пленных. Репутация комитета была такова, что даже Гитлер вынужден был с ним считаться.

23 июня 1941 года, на следующий день после нападения Германии на Советский Союз, глава МККК Макс Хубер предложил Москве и Берлину посреднические услуги, чтобы СССР и Германия могли бы обменяться списками военнопленных. В те отчаянные дни Москва ни от какой помощи не отказывалась. 27 июня нарком иностранных дел Молотов подписал ответную телеграмму председателю МККК:

«Советское правительство готово принять предложение Международного комитета Красного Креста относительно представления сведений о военнопленных, если такие же сведения будут представляться воюющими с советским государством странами».

23 июля советский посол в Турции Виноградов отправил в Москву запись беседы с уполномоченным МККК, который рекомендовал Советскому Союзу ратифицировать Женевскую конвенцию 1929 года о защите военнопленных. Это позволит воспользоваться услугами Красного Креста, чьи представители смогут посещать в Германии лагеря советских военнопленных и требовать улучшения их положения. Разумеется, инспекции подвергнутся и советские лагеря для немецких военнопленных.

9 августа немцы разрешили представителям МККК посетить лагерь для советских военнопленных. Но продолжения не последовало, потому что советское правительство отказалось пускать сотрудников МККК в свои лагеря.

6 сентября посол Виноградов отправил в наркомат иностранных дел недоуменную записку. Он не понимал, почему Москва не отправляет списки немецких военнопленных: «Немцы уже дали первый список наших красноармейцев, захваченных ими в плен. Дальнейшие списки будут даны лишь после того, как Красный Крест получит такие же данные от нас». Майор госбезопасности Сопруненко, начальник управления НКВД по делам военнопленных и интернированных, приказал составить список на 300 немецких пленных. Но посылать его не хотели.

МККК предложил купить в нейтральных странах продовольствие и одежду для советских пленных и обе-щал позаботиться о том, чтобы посылки попали по назначению. Германия не возражала. В Москве интереса к этой идее не проявили.

Когда в лагерях началась эпидемия сыпного тифа, представители МККК пришли в советское посольство в Турции и предложили отправить военнопленным вакцину, если Москва возместит расходы. Ответа не последовало.

В ноябре и декабре 1941 года МККК отправил в Москву фамилии нескольких тысяч красноармейцев, попавших в румынский плен. Свои списки передали и итальянцы. Финны тоже были готовы обменяться списками. Но все требовали взаимности. А Москва не отвечала. Судьба попавших в плен бойцов и командиров Красной армии Сталина не интересовала, а давать какие-то сведения о числе немецких пленных он категорически не хотел. И уж вовсе не желал появления в лагерях НКВД швейцарских медиков.

Гитлеру это было только на руку. В конце ноября командование вермахта подготовило списки полумиллиона советских пленных, которые готово было передать швейцарцам. Когда выяснилось, что Советский Союз не намерен отвечать взаимностью, Гитлер распорядился прекратить составление списков и запретил пускать представителей МККК в лагеря, где содержались красноармейцы. Фюрер знал, сколько советских пленных каждый день умирало в немецких лагерях, и не хотел, чтобы это стало достоянием гласности…

Швейцарский Красный Крест многих бы спас. Выполняя просьбы других воюющих государств, МККК следил за распределением посылок с продовольствием в лагерях военнопленных; британские военнопленные получали в месяц три посылки — ​от голода и истощения они не умирали. Да и само появление представителей Красного Креста в лагерях заставляло немцев сдерживаться. Никто не находился в таком бедственном положении, как советские пленные.

Требовал, чтобы все застрелились

Сталин не признавал сдачи в плен. В Советском Союзе не существовало понятия «военнопленный», только — ​«дезертиры, предатели Родины и враги народа».

Так было не всегда. Поначалу в Красной армии относились к попавшим в плен, как принято во всех странах, с сочувствием. 5 августа 1920 года было принято постановление Совнаркома о пособии возвратившимся из плена военнослужащим. Когда Сталин стал полным хозяином страны, все изменилось.

Приказ № 270 от 16 августа 1941 года, подписанный Сталиным, требовал от красноармейцев в любой ситуации стоять до последнего и не сдаваться в плен, а тех, кто смел предпочесть плен смерти, — ​расстреливать. Иначе говоря, вождь требовал, чтобы застрелились несколько миллионов красноармейцев, которые из-за преступлений самого вождя и ошибок его генералов оказались в окружении и попали в плен.

58-я (политическая) статья уголовного кодекса РСФСР позволяла предавать суду семьи пленных красноармейцев и высылать их в Сибирь. 24 июня 1942 года Сталин подписал еще и постановление Государственного комитета обороны «О членах семей изменников Родины». Членами семей считались отец, мать, муж, жена, сыновья, дочери, братья и сестры, если они жили вместе.

Жестокие приказы, которые должны были помешать сдаче в плен, приводили к противоположным результатам. Попавшие в плен красноармейцы боялись возвращения на родину, где их считали предателями (так оно и получилось в 1945 году, когда из немецких лагерей они переместились в советские).

Жуков против Сталина

27 декабря 1941 года Государственный комитет обороны издал постановление о проверке и фильтрации «бывших военнослужащих Красной армии, находившихся в плену и окружении». Заместитель наркома обороны по тылу генерал Хрулев получил указание создать сборно-пересыльные пункты для бывших военнослужащих, обнаруженных в местностях, освобожденных от войск противника. Всех бывших военнопленных или окруженцев задерживали и передавали на сборно-пересыльные пункты, которыми руководили офицеры особых отделов НКВД.

В соответствии с приказом наркома обороны № 0521 от 29 декабря освобожденные или бежавшие из плена отправлялись в лагеря НКВД. Все должны были пройти проверку. Содержали бывших военнопленных так же, как и особо опасных государственных преступников. Им запрещались свидания с родными, переписка. Попавшими в плен красноармейцами занималось управление НКВД по делам военнопленных и интернированных, то есть к ним относились как к солдатам вражеской армии.

Многих военнопленных судили как изменников Родины за то, что они выполняли в плену обязанности врачей, санитаров, переводчиков, поваров, то есть обслуживали самих военнопленных. Семьи попавших в плен лишались во время войны денежных пособий и минимальных льгот, положенных родным красноармейцев.

И только маршал Жуков через 11 лет после окончания войны вступился за пленных. В 1956 году, будучи министром обороны, он предложил восстановить справедливость:

«В силу тяжелой обстановки, сложившейся в первый период войны, значительное количество советских военнослужащих, находясь в окружении и исчерпав все имевшиеся возможности к сопротивлению, оказалось в плену у противника. Многие военнослужащие попали в плен ранеными, контуженными, сбитыми во время воздушных боев или при выполнении боевых заданий по разведке в тылу врага.

Советские воины, оказавшиеся в плену, сохранили верность Родине, вели себя мужественно и стойко переносили тяготы плена и издевательства гитлеровцев. Многие из них, рискуя жизнью, бежали из плена и сражались с врагом в партизанских отрядах или пробивались через линию фронта к советским войскам». Министр обороны считал необходимым «осудить как неправильную и противоречащую интересам Советского государства практику огульного политического недоверия к бывшим советским военнослужащим, находившимся в плену или окружении».

Маршал Победы предложил снять все ограничения с бывших военнопленных, изъять из анкет вопрос о пребывании в плену, время, проведенное в плену, включить в общий трудовой стаж, пересмотреть дела, заведенные на бывших военнопленных, а тех, кто имел ранения или совершил побег из плена, представить к наградам. И всем вручить медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.».

Но самого Жукова вскоре сняли с поста министра обороны, и справедливость в отношении бывших военнопленных была восстановлена не скоро.

«Летом 1941 года мы убирали пшеницу, жили в вагончиках. Хорошо помню, как нам сказали, что нас высылают, и надо срочно собираться в дорогу. <...> Приехали домой, там отец режет свинью и барашка. Он хотел еще уток порезать, но они уплыли на середину озера», - так запомнила 28 августа 1941 года тогдашняя школьница Амалия Даниэль из немецкого поселка Полеводино Саратовской области.

Фриде Коллер из саратовской деревни Мессер было шесть лет: «Когда объявили указ в нашей деревне, мой отец не поверил в него. "Не может быть, чтобы огромное множество людей сняли со своих родных мест и переселили вглубь страны". На утро все жители деревни должны были собраться у церкви, чтобы тронуться в дальнюю дорогу. До ночи в деревне стоял страшный крик и плач».

«Помню, к нам домой пришли и объявили этот указ. Сроку на сборы дали три дня», - Альвине Хоф в августе 1941 года было пять лет, ее семья жила в Поволжской республике немцев в поселке Добринка.

Без шума и паники в вагонах для скота

Упомянутый в рассказах немцев Поволжья и Саратовской области «указ» - это приказ НКВД №001158 за подписью наркома внутренних дел Лаврентия Берии. С этого документа под названием «О мероприятиях по проведению операции по переселению немцев из Республики немцев Поволжья, Саратовской и Сталинградской областей», датированного 27 августа 1941 года, началась массовая депортация десятков и сотен тысяч человек, целых национальностей, преимущественно в Казахстан, Сибирь и Среднюю Азию.

Для реализации приказа в перечисленные области направили 12 тысяч 500 солдат и офицеров из войск НКВД. Чекисты, зачитывая документ, предупреждали, что отказавшиеся от выселения главы семей будут арестованы, а их семьи репрессированы. Действовать было предписано «без шума и паники». Руководили операцией в Поволжье замнаркома внутренних дел СССР Иван Серов и начальник ГУЛАГа Виктор Наседкин. На выселение отводилось меньше трех недель: «Операцию начать 3 сентября и закончить 20 сентября сего года».

Выселяемым немцам давали от одного до трех дней на сборы, разрешали взять с собой 12-16 килограммов вещей и продуктов, и люди - кто на подводах, кто на баржах, кто пешком - в сопровождении солдат отправлялись к ближайшим железнодорожным станциям. Пытавшихся сбежать отлавливали и под конвоем вели к эшелонам. Перед посадкой в поезд всем немцам прямо в паспорт вписывали строчку о том, что жить они могут только в определенных областях Казахстана: «Выявленным лицам немецкой национальности органы милиции объявляют, что они обязаны выехать в Казахскую ССР, и в паспорте записывают, что владелец паспорта имеет право на жительство только в областях, перечисленных приказом НКВД СССР. Таким образом, немцы будут вынуждены ехать в указанные места, так как с такой записью в паспорте его нигде в другом городе не пропишут», - хвастался своей находчивостью в рапорте замнаркома внутренних дел Серов.

«Два дня мы ждали на станции пока подадут вагоны. Пришли вагоны, в которых возят уголь», - рассказывала Альвина Хоф. «Сначала людей заставили почистить вагоны от навоза, потом загрузили их в эти вагоны», - вспоминала Мария Альве. «Загрузили нас в вагоны для скота - ничего в них не было, никаких полок. Люди ложились на деревянный пол. Мужики проделали дырку в полу, чтобы в туалет ходить. По дороге не кормили, все ели домашние запасы», - делилась похожими воспоминаниями Амалия Даниэль.

Вслед за немцами Поволжья приказы о переселении услышали и прочитали в местных газетах немцы Ленинградской области, Москвы и Подмосковья, Крыма, Краснодарского края, Орджоникидзевского края (сейчас - Ставропольский), Воронежской, Горьковской (сейчас - Нижегородская), Тульской области, Кабардино-Балкарии, Северной Осетии, Запорожья, Сталинской и Ворошиловградской (сейчас - Донецкая и Луганская) областей. Также переселению подлежали немцы Грузии, Азербайджана и Армении. Операции проводились спешно, на каждую были брошены тысячи солдат и офицеров.

«Имели место отдельные контрреволюционные выпады со стороны лиц, антисоветски настроенных, и попытки со стороны некоторых немцев, подлежавших переселению, - к уничтожению имевшегося у них поголовья скота», - рапортовало в Москву УНКВД Краснодарского края. «Немец Геллер, кандидат ВКП(б), после объявления о переселении, придя к секретарю горкома ВКП(б), бросив кандидатскую карточку, заявил: “Зачем вы над нами издеваетесь, унижаете честных людей, я не поеду, расстреляйте меня”», - докладывал нарком Кабардино-Балкарской АССР Степан Филатов. Но чаще отчеты «наверх» были такими, какой послал 22 декабря 1941 года нарком Калмыкии Григорий Гончаров: «За время выселения лиц немецкой национальности… <...> отрицательных настроений не было отмечено, каких-либо происшествий, эксцессов, побегов, также отказа от выселения среди выселяемых не произошло».

За первые два месяца депортации, преимущественно из регионов Поволжья, было вывезено более 400 тысяч немцев. Автор книги «Спецпоселенцы в СССР, 1930–1960» Виктор Земсков приводит данные о депортации за годы войны около 950 тысяч немцев.

«У нас к немцам не должно быть пощады»

Местное население удовлетворено действиями правительства по выселению немцев и считает их правильными, рапортовали руководители операций в Поволжье, на Кубани и на Кавказе. «Теперь я спокойно пойду на фронт, зная, что моя семья в безопасности от внутреннего врага», - цитировал замнаркома Серов некоего рабочего из города Энгельса. Он же отчитывался о доносах на недовольных: «Работница бактериологической лаборатории Л. сообщила, что в разговоре с ней некий Вульф в угрожающем тоне заявил, что в случае переселения немцев они откроют внутреннюю войну и не такую, как на фронте».

Нарком Кабардино-Балкарии Филатов приводил в докладной записке высказывания довольных депортацией мелких республиканских чиновников и служащих. «Вот хорошо, что немцев переселяют, давно пора, среди них много шпионов. Немцы на фронте издеваются над нашими бойцами и местными жителями», - говорила работница Наркомзема КБ АССР по фамилии Чирикина. «Решение о переселении немцев совершенно правильное, у нас к немцам не должно быть пощады. Немцы нечестны, коварны, им верить нельзя», - соглашался служащий республиканского Наркомфина Бейтоков.

Были и случаи депортации по инициативе «с мест»: в Государственном архиве хранится докладная записка об «обактивлении контрреволюционной деятельности немцев» в Куйбышевской области (сейчас - Самарская) с предложением выселить в Казахстан 1 670 немецких семей (более семи тысяч человек, почти половина из них - дети).

К местам ссылок переполненные вагоны для скота и грузов ехали неделями. «Поезд шел больше месяца… <...> По дороге люди очень замерзали, стояло начало зимы, поезд шел в Западную Сибирь», - говорится в воспоминаниях Марии Альве. Семью и односельчан Фриды Бехтгольд из поселка Старые Лезы в Крыму везли сначала на Кавказ, потом в Подмосковье, а оттуда - в Казахстан: «Привезли нас в на станцию Макинка Акмолинской области». «От Саратова до Омска ехали целый месяц. У многих болел желудок, по эшелону шла эпидемия дизентерии. Несколько человек умерло, трупы оставляли на станциях. Нашей семье повезло, мы сидели на нарах на втором этаже согнувшись, зато был свой горшок, взятый из дома. Я тоже болела дизентерией. <...> Вечером приехали на станцию Колония Омской области. Вокруг лежал снег», - вспоминала Альвина Хоф.

«На 9 октября сего года отправлено 14 эшелонов, в которые погружены 8 997 семей, с общим количеством немцев 35 133 человека. Не отправлен только один эшелон с Ново-Кубанского оперативного участка, так как погрузка учтенных по этому участку немцев задерживается из-за отсутствия вагонов», - говорится в докладной записке начальника Краснодарского краевого оперштаба по переселению немцев Ивана Ткаченко. Один эшелон - это от двух до трех тысяч человек. В ожидании вагонов на станции они жгли костры, готовили еду из захваченных из дома припасов, спали на голой земле. В Калмыкии, писал республиканский нарком Гончаров, из-за ноябрьских дождей и распутицы сначала вышли из строя и застряли в пути грузовики и подводы, на которых немцев должны были везти к станциям. В течение 19 дней «лица немецкой национальности» ждали погрузки в эшелоны: под дождем, в грязи, без крыши над головой. На станции Абганерово забитые людьми вагоны двое суток стояли, не трогаясь с места, так как не хватало локомотивов для отправки.

В Сибирь и Казахстан выселенные немцы приезжали уже поздней осенью или в декабре. «1 ноября приехали в Сибирь к кержакам, это староверы сибирские. <...> Деревушка была маленькой: всего-то двадцать домов и контора. Староверы, народ суровый, нас к себе по домам не разобрали, никого не пустили, мы жили в конторе. Старожилы удивлялись, думали мы немцы с рогами, а мы такие же нормальные люди, как и они», - делилась первыми впечатлениями от места ссылки Фрида Коллер. «Грязь стояла ужасная, телеги были тоже грязные, мы едва двигались. Тридцать километров ехали почти сутки. Когда проезжали по селам и деревням, то народ выходил смотреть на нас: "Фашистов везут". Мы были детьми и не очень переживали по этому поводу, а вот родителям было очень тяжело», - Вальдемару Мерцу было шесть лет, когда его семья из Саратовской области прибыла в вагоне для скота в Красноярский край.

Сосланной из Краснодарского края семье Кристины Бишель (ей самой тогда было 14 лет) повезло больше - агрессии местных жителей они не встретили: «<...> Нас привезли в Казахстан, на станцию Щербакты. Выгрузили в страшный мороз и окоченевших, голодных повезли по деревням. Попали мы (вся семья) в деревню Александровка. Встретил нас председатель сельсовета Сологуб и взял к себе домой. У него было двое детей, и уже была назначена свадьба дочери, но он отложил свадьбу. Он вообще был очень добрым человеком. Никогда не садился за стол без нас. Он старался дать нам какие-нибудь вещи, ведь мы были почти раздетыми. И люди в деревне относились к нам по-доброму».

«Приехали в Казахстан. Там снегу полно. Разобрали нас по казахским домам. Казахи ни слова не понимают ни на русском, ни на немецком, и мы ни слова по-казахски. А с нами была наша бабушка Лиза, она немного понимала по-татарски. Казахский и татарский языки родные - вот бабушка нам кое-что и переводила. В этой деревушке ели мы хлеб пока старшие братья работали. За день работы им давали лепешку хлеба. Они ее приносили домой и мы делили лепешку. Работы было мало, а без работы не было и хлеба», - рассказывала Фрида Лауер, чью семью переселили с крымского хутора Нурали. Вскоре ее старшие братья, как и большинство немцев-спецпереселенцев, нашли работу в местном колхозе. Однако трудились там недолго - были мобилизованы в так называемую трудовую армию.

В ГУЛАГ через военкомат

«Окончательно рухнула моя надежда попасть в армию в Новочеркасском военкомате, что в Акмолинской области, куда нас выселили снежной осенью 1941 года и откуда в конце января 42-го отправляли, - уже не скрывая, что не на фронт, а по “трудмобилизации”. <...> Да, мечтал в Красную Армию, а попал в концлагерь, как враг Советской власти или уголовный преступник! <...> Да и “посадили”-то как! Через военкомат, по форменной повестке: “с кружкой, ложкой, десятидневным запасом продовольствия”, будто и впрямь на фронт призывают», - писал в своей книге «Зона полного покоя» прошедший через лагеря Бакалстроя в Челябинской области Герхард Вольтер.

Ему было 18 лет, когда в январе 1942 года вышло совершенно секретное Постановление Государственного комитета Обороны №1123 о мобилизации немецких мужчин от 17 до 50 лет в «рабочие колонны». Документ предписывал обязать явиться в военкоматы по месту жительства 120 тысяч человек и передать их в распоряжение НКВД для работы на лесозаготовках, строительстве заводов и железных дорог. 12 января 1942 года вышел приказ №0083 за подписью наркома Берии, в котором говорилось, что размещены «трудмобилизованные» будут в особых лагерных пунктах при лагерях НКВД, а питание им устанавливается по нормам ГУЛАГа. Мобилизованным в рабочие колонны предписывалось выполнять и перевыполнять производственный план, а оперативно-чекистскому отделу - заблаговременно пресекать «всякие попытки разложения дисциплины, саботажа и дезертирства».

Вольтер и другие пригнанные на Бакалстрой немцы строили металлургический завод с горнорудным хозяйством, на котором впоследствии планировалось выплавлять сталь для танковой брони. «Начинали с первых выемок для бараков и с ям под столбы для проволочных заграждений. Вокруг самих себя. Невдалеке от каждого из будущих ключевых объектов - Доменстроя, Стальпрокатстроя, Коксохимстроя, Жилстроя и других, не менее важных пунктов огромной стройки - были заложены лагпункты, дабы не конвоировать слишком далеко строго охраняемый немецкий “спецконтингент”. В свою очередь, вся эта махина имела внешнее ограждение длиной около 30 километров и вооруженную охрану, чтобы ни один "трудмобилизованный" не мог вырваться из гигантского лагеря».

Продолжилась трудовая мобилизация приказами ГКО №1281 от 14 февраля 1942 года - он распространялся на большее количество территорий, с которых подлежали призыву немцы, - и №2383, который распространял призыв в трудовую армию на подростков от 15 лет и мужчин до 55 лет, кроме того, подлежали мобилизации женщины от 16 до 45 лет. Поскольку женщин с детьми до трех лет и беременных не забирали, в лагерях оказались в основном совсем молодые девушки и женщины старше 40 лет.

«В январе 1942 года всех мужчин немецкой национальности от семнадцати до пятидесяти лет забрали в трудовую армию в Свердловскую область на заготовку леса. Эта участь не обошла и нашего отца». «В 1942 году маму и ее сестру Амалию забрали в трудовую армию в уральский город Челябинск. Там на кирпичном заводе она работала откатчицей, выкатывала тележки для кирпичей. Амалия работала там же». «В 1942 году под новый год меня забрали в трудовую армию в город Канск Красноярского края. Работала я сначала на пилораме, пилила бревна, потом таскала шпалы». «Отца забрали осенью в трудармию в Челябинск, меня - зимой 1941 в трудармию в Свердловскую область, а брата в Картинск в трудармию на шахту». «Отца отправили в трудовую армию в город Кривощеково Новосибирской области». «Отца вместе с братом Фридрихом забрали в трудовую армию в Пермскую область на лесосеку Чардынь. Отец не прислал нам ни одной весточки, пропал». В сборнике воспоминаний русских немцев «Горькие судьбы», записанных Анной Шаф, нет ни одного рассказа, в котором не упоминается трудовая армия.

«В феврале 1943 года старшему брату Коле исполнилось семнадцать лет, и его забрали в трудармию в город Оренбург. Там бывали сильные холода зимой. Коля работал в шахте, одежды теплой не было, он простыл, заболел, не мог выходить из шахты на поверхность. Товарищи носили ему хлеб вниз, в шурф, там он и жил, не видя белого света. Он оголодал и ослаб, заболел воспалением легких. Чтоб не умереть, брат решил сбежать из шахты, но его поймали и посадили в лагерь для заключенных. Оттуда вернулся наш Коля только в 1948 году больным туберкулезом, ослабленным от скудного питания». «В 1943 году маму забрали в Омск на военный завод, но маме было там тяжело и она через месяц сбежала оттуда. Вечером она пришла, а ночью в дом уже постучали, ее забрали. В это время всех женщин, у кого не было младенцев, забирали в трудовую армию. <...> Многие женщины плакали, кричали и не давались конвойным. Таких привязывали к бричкам веревками и силой везли к вагонам».

«Трудмобилизованные», как их называли в официальных документах НКВД, работали в лагерях Сибири и Урала: на стройках, на лесозаготовках, в шахтах, в нефтедобыче. Ивдельлаг, Усольлаг, Тагиллаг, Бакалстрой, лагпункты в Чкаловской области (сейчас - Оренбургская), Башкирии, Удмуртии. По данным, которые приводит в своей статье челябинский историк Григорий Маламуд, на Урале к январю 1944 года насчитывалось более 119 тысяч трудмобилизованных немцев, что составляло примерно треть от их общей численности по СССР.

Не все мобилизованные таким образом немцы были переданы в распоряжение НКВД. Историк Аркадий Герман пишет , что около 182 тысяч трудмобилизованных за годы войны немцев работали на объектах НКВД, еще около 133 тысяч - на объектах других наркоматов (угольной и нефтяной промышленности, наркомата боеприпасов).

«Вы все предатели, шпионы и диверсанты»

Автор «Зоны полного покоя» Вольтер пишет, что их, мобилизованных молодых комсомольцев и вчерашних школьников, сначала даже смешила необходимость вписывать в анкету особые приметы вроде оттопыренных ушей или скрюченного носа, а вышки и колючая проволока все равно не наводили на мысли, что их могут запереть, как заключенных. Тем более в официальном обращении их называли «товарищи трудмобилизованные» и взывали к «патриотическому долгу советских людей» работать во имя победы над врагом: «Удовлетворение вызывала уже мысль, что наконец-то определилось и наше место в общей борьбе против фашистских оккупантов. Ощущение чистой совести успокаивало, настраивало на напряжённую работу, придавало сил для преодоления будущих трудностей».

Но иллюзии относительно добровольного сознательного труда быстро рассеялись: в обращении вместо «товарищей» чаще звучали «фрицы» и «фашисты», за невыполнение плана штрафовали, уменьшая выдачу хлеба с 750 до 400 граммов. «В тот же день на вышках и на вахте появились охранники, а за лагерными воротами нас встретил вооруженный конвой с неизменным оскорбительным окриком: “Шаг влево, шаг вправо – стреляю без предупреждения!”».

Мобилизованный в Краслаг Бруно Шульмейстер вспоминал, как в первый день прибытия их отряда на лесозаготовки главный инженер так приветствовал пополнение: «Дорогие товарищи трудмобилизованные! Вы приехали сюда зарабатывать большие деньги, помогать своим семьям, заготавливать для фронта лес, пилить шпалы и доски на лесозаводах...» Наутро, когда «товарищи» недостаточно быстро построились для утренней поверки, тот же инженер орал: «А-а-а, фашисты, Гитлера ждете! Не хотите работать?! Мы вас научим – быстро Гитлера забудете!»

«Наутро после прибытия нас подняли в несусветную рань и выстроили побригадно в колонну по шесть человек. Перед нами выступил важный полковник по фамилии Паппертан. <...> Он заявил буквально следующее: “Вы все предатели, шпионы и диверсанты. Вас надо было до единого расстрелять из автомата. Но Советская власть гуманна. Вы можете добросовестным трудом искупить свою вину”», - вспоминал Рейнгольд Дайнес свое прибытие на строительство Богословского алюминиевого завода (Базстрой НКВД). «Вас привезли сюда смыть свой позор. Кто вы такие, вам уже говорили. Так что только труд может спасти вас от заслуженного наказания. И запомните: отсюда еще ни один не ушел – все лежат на бугре!..» - приветствовал вновь прибывших начальник 16-го лагпункта Ивдельлага, где в июне 1942 года оказался на строительстве железной дороги Вольдемар Фрицлер и еще около 800 трудмобилизованных.

После статьи Ильи Эренбурга «Убей немца!», вышедшей летом 1942 года, руководство Базстроя не нашло ничего лучше, как повесить транспарант с этим лозунгом прямо на воротах 14-го стройотряда, где жили трудмобилизованные немцы, рассказывал Рейнгольд Дайнес. О лозунге «Хочешь жить - убей немца!» в отрядной столовой для немцев вспоминал и мобилизованный в Соликамск Александр Мунтаниол.

Теодор Герцен, работавший на лесозаготовках в Свердловской области, рассказывал, как трудмобилизованным немцам приходилось драться с местными жителями (тоже спецпереселенцами, сосланными на Урал после раскулачивания) за право ездить к месту работы на поезде - те не хотели пускать в вагоны «фашистов». Детские крики «Немцев ведут!» - и плевки в спину вспоминают рабочие трудовой армии, которым приходилось ходить на стройку или в шахты через населенные пункты.

Среди воспоминаний Александра Мунтаниола есть и другой пример взаимоотношений с жителями: «В конце лета нашу штрафную бригаду послали поддерживать в надлежащем состоянии лежневую дорогу, по которой вывозили овощи из ГУЛАГовского подсобного хозяйства. Мы жили в селе, в домике, где размещалась школа. Сперва местные избегали нас, и мы понимали причину: в селе находился человек в форме внутренних войск. Это он обрабатывал жителей, чтобы они не общались с нами.

Но жизнь шла по своим законам, и, как ни старались чекисты держать людей в шорах, это удавалось далеко не всегда. Вскоре селяне узнали нас поближе, и услышав, что мы говорим по-русски, перестали чуждаться. По вечерам у школы бывало весело. От местных девушек не было отбоя. Приходили и женщины - “мужского духу понюхать”, как они говорили. Прожив в селе около двух месяцев, мы по-настоящему сдружились с его жителями. Наши ребята помогали навести порядок во дворе, наколоть на зиму дров, подремонтировать забор и т.д. Когда уезжали, все село вышло нас провожать, люди искренне желали нам добра».

Смерть или срок

Питание трудмобилизованных находилось в прямой зависимости от норм выработки и не отличалось от остальных лагерей ГУЛАГа - такая система называлась «котловкой». В 1942 году градация этих норм менялась несколько раз в сторону уменьшения пайка, и к декабрю за выработку нормы полагалось 700 граммов хлеба, за выработку 125% нормы - 800 граммов. За 80-90% нормы выдавали 600 граммов хлеба, меньше 80% - 500 граммов. Те, кто не справлялся и с половиной, получали 400 граммов хлеба, симулянты и штрафники - 300 граммов. В больничном бараке можно было рассчитывать на 550 граммов хлеба.

«"Котловка", особенно в условиях низких норм питания 1942–1943 годов, оставляла заключенным ГУЛАГа очень мало шансов на выживание. Минимальная гарантированная норма, как свидетельствуют узники Тагиллага, означала медленную смерть от дистрофии. В то же время лагерная мудрость гласила, что "убивает большая пайка, а не маленькая", поскольку выполнение норм на 150% влекло за собой потерю сил, не компенсируемую повышенным некалорийным пайком», - пишет историк Маламуд в статье «Мобилизованные советские немцы на Урале в 1942-1948 годах». Он отмечает, что в реальности пайки были еще меньше положенных: имеются многочисленные отчеты о проверках, которые выявляли выдачу хлеба, предназначенного для трудмобилизованных, лагерному руководству, оперсоставу, бухгалтерии и другим вольнонаемным сотрудникам.

«При столь скудном питании приходилось ходить в туалет только дважды в неделю. Голод довел моего знакомого до того, что когда он по­сле долгих поисков не смог ничего найти и увидел в туалете оправлявше­гося повара, то спросил меня: "Фриц, как ты думаешь... могу я это попро­бовать?" - "И думать не смей!" - был мой ответ. Шли в дело больные издохшие лошади, а также кошки и собаки, иска­ли даже крыс - пожиралось все. Вид у изголодавшихся людей был зверский», - писал Фридрих Лореш в своих воспоминаниях «Жизнь в Тимшере и других каторжных лагерях Усольлага». Бруно Шульмейстер вспоминал, как в Краслаге зимой 1942-1943 года перестали выдавать хлеб, вместо него кормили мерзлой картошкой и кашей из целых зерен пшеницы, которые не переваривал желудок. Эти зерна оголодавшие люди выковыривали из своих и чужих испражнений и снова ели.

Герхард Вольтер в своей книге о трудармии упоминает о двух случаях каннибализма, о которых сообщили ему в письмах бывшие узники трудовых лагерей. Вальдемар Фицлер писал об убийстве, совершенном солагерниками с целью людоедства. Андрей Бель, отбывавший трудовую повинность в Усольлаге, рассказывал о смерти одного из мобилизованных на лесозаготовках. «Было заведено, что труп должны доставить на вахту сами члены бригады. В противном случае последняя в неполном составе не допускалась в "зону". Энкаведешникам важно было установить, что никто из немецкого "социально опасного контингента" не совершил побега... <...> Тащить на себе тяжеленную ношу никому из обессилевших людей не хотелось. На этой почве в изуродованных голодом умах родилась чудовищная мысль - поживиться внутренностями трупа. С "благовидными" целями: облегчить себе ношу и в то же время набраться сил, чтобы доставить тело на вахту. В письме не указывается, каковы были последствия этого вопиющего замысла. Но говорится, что "спасительная" идея была реализована».

«Смерть наступала на нас всей силой, - писал Леопольд Кинцель, работавший в лагпункте Талица в свердловском Ивдельлаге. - По зоне брели, ползали чуть живые трупы, донельзя изнурённые, исхудалые, с опухшими ногами и выпученными глазами. К концу рабочего дня начальник лагеря посылал навстречу шедшим из леса подводу. Полностью обессиленных клали на неё и везли в "зону". Каждый день умирало по 10-12 человек. Начальник их не жалел, но был недоволен, что с учётом умерших ему не снижают план по заготовке леса. В соседнем лагпункте было такое же положение, и начальник Степанов прямо говорил перед строем: "Пока я здесь начальник, никто из вас живым отсюда не выйдет". Действительно, к июлю 1942-го из 840 человек в лагере осталась только половина».

По данным историка Аркадия Германа, в 1942 году в лагерях НКВД умерло 11874 трудармейца - более 10% от всех мобилизованных. В отдельных лагерях эти показатели были гораздо выше средних: в Севжердорлаге и в Соликамлаге в 1942 году умер каждый пятый трудмобилизованный, в Тавдинлаге скончались 17,9% работавших там немцев, в Богословлаге - 17,2%. Исследователь трудовой армии Виктор Дизендорф на примере архивных данных Усольлага приводит более детальные данные о смертности и приходит к выводу, что первые партии трудмобилизованных понесли самые большие потери: из 4945 человек, прибывших в этот лагерь первыми, умерли 2176 - 44%.

Тот же Дизендорф в своей статье «Чтобы помнили: трудармия, лесные лагеря, Усольлаг» обращает внимание на случаи осуждения и отправки трудмобилизованных в обычные исправительные лагеря и тюрьмы ГУЛАГа: «Трудармия и "обычный" ГУЛАГ представляли собой, я бы сказал, настоящие сообщающиеся сосуды», - замечает исследователь. Он упоминает также приказ НКВД и Прокуратуры СССР от 29 апреля 1942 года, согласно которому отбывших наказание немцев предписывалось вместо освобождения из лагеря переводить в «рабочие колонны».

По данным историка Земскова, если в 1939 году в лагерях ГУЛАГа находилось в качестве заключенных 18,5 тысяч немцев, то в 1945 году - 22,5 тысячи. В процентном соотношении от общего числа заключенных это означало увеличение вдвое (с 1,4% до 3,1%). Среди них были и те, кого осудили как шпиона еще до войны, и те, кто оказался в лагерях за недовольство депортационной политикой, и пытавшиеся дезертировать из трудовой армии. Многотысячная армия трудмобилизованных на бумаге к заключенным не относилась.

Без права на реабилитацию

Герхард Вольтер вспоминает, как после перелома в Великой Отечественной войне произошли изменения и в трудовой армии: «Жизнь и работа наши в 1944 году во многом изменились. Теперь от голода уже никто не умирал, а "доходяги" постепенно "выходили в люди". Они и внешне преобразились. Нас одели в старую красноармейскую форму, снятую с раненых, постиранную, с заплатами на местах пулевых прорех, часто с остатками кровяных разводов. Со следами от тщательно споротых петлиц на гимнастёрках и бушлатах, от звёздочек на шапках. Но есть по-прежнему хотелось всем и всегда. Несмотря на кило хлеба, который выдавался тем, кто был занят на лесоповале, и на улучшившийся приварок. А в начале 1944-го в нашем рационе даже появилось подобие мяса - "сбои"».

После победы Красной Армии немцы, конечно, надеялись на демобилизацию, но ее не произошло. Только в марте 1946 года Совнарком СССР дал указание расформировать рабочие колонны трудмобилизованных и ликвидировать зоны. Однако все бывшие трудармейцы после этого не имели права отправляться к местам жительства семей, а получали статус спецпоселенцев и продолжали работать на тех же стройках и предприятиях. Вернуться к местам жительства семей (в те самые места высылки в Казахстане и Сибири) могли инвалиды, женщины старше 45 лет и мужчины старше 55-ти, а также матери малолетних детей. Тем, кого оставили на спецпоселении на месте бывших зон трудовой армии, разрешили вызвать семьи к себе.

26 ноября 1948 года Президиум Верховного Совета СССР выпустил совершенно секретный Указ «Об уголовной ответственности за побеги из мест обязательного и постоянного поселения лиц, выселенных в отдалённые районы Советского Союза в период Отечественной войны». В нем сообщалось, что немцы, чеченцы, ингуши, крымские татары и другие депортированные в 1941–42 годах народы переселены в отдаленные районы СССР «навечно, без права возврата их к прежним местам жительства». За попытку покинуть место спецпоселения полагалось 20 лет каторжных работ, а за пособничество в организации побега - пять лет лишения свободы.

В начале 1950-х годов число живших на спецпоселении немцев только увеличивалось: ссылали репатриантов с оккупированных в прошлом территорий, «закрепляли» в Сибири и на Урале тех, кто жил там уже много поколений. К 1 января 1953 года спецпоселенцами являлись более 1 млн 200 тысяч немцев.

Все ограничения со спецпоселенцев-немцев были сняты только к декабрю 1955 года, освобождение проводилось в несколько этапов. В Указе Президиума Верховного Совета СССР говорилось, что «снятие с немцев ограничений по спецпоселению не влечет за собой возвращения имущества, конфискованного при выселении», а также им запрещалось возвращаться в места, откуда они были выселены.

В 1991 году, пишет в своей книге Герхард Вольтер, прошедших через пять лет трудовой армии немцев решено было наградить как тружеников тыла - медалями с изображением профиля Сталина. Автор сообщает, что он, как и многие из доживших до этого события трудармейцев, от награды отказался.