Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Не смотря на то, что Японию во всем мире принято считать страной восходящих технологий, современное актуальное искусство не спешит разрывать связи с традицией. В Главном штабе Эрмитажа открылась выставка «Моно-но аварэ. Очарование вещей» грустное повествование о положении человека в пластмассовый век.

Моно-но аварэ - эстетический принцип характерный для японской культуры, который дал название выставке, означает печальное очарование вещей, чувство завороженности явной и неявной красотой вещей и явлений, с обязательным оттенком беспричинной грусти вызванной чувством иллюзорности и бренности всего видимого. Он неотъемлемо связан с традиционной японской религией синтоизмом. Синтоисты верят, что все вещи наделены духовной сущностью «ками». Она существует в любом объекте: и в дереве, и в камне. «Ками» бессмертны и включены в круговорот жизни и смерти, через которые все в мире постоянно обновляется.

И хотя современное искусство говорит на языке интернациональном, на японское современное искусство, представленное на этой выставке, лучше взглянуть под углом зрения их традиций.

Вводная инсталляция художника Хираки Сава заняла целую комнату, и представляет собой театр теней, где актеры домашняя утварь. Она построена по принципу детской железной дороги. Паровозик с фонариком проезжает по созданному художником ландшафту, луч света рождает из микро мира вещей - макро мир. И вот это уже березовая роща, а не вертикально стоящие карандаши; а это ЛЭП в полях, а не подвешенные прищепки; а перевернутый пластмассовый тазик с ручками - это туннель. Работа называется «Внутри», она была показана на Венецианской биеннале ранее.

Живопись Синисиро Кано можно назвать примитивным сюрреализмом. На натюрморте Кано в одной тарелке оказывается баскетбольный мяч, планета Земля и фрукты.

На картине нет самой картины, а лишь написанная маслом рама. На одном полотне фигурка божества в красном кимоно сочетается с повешенным на крючок красным полотенцем на другом. Не об иллюзорности ли мира эта живописная серия? Или, может, о том, что у каждой вещи есть «ками».

На картине Масая Тиба на фоне прекрасных джунглей две фигуры: ветшающие из белой материи атропоморфные существа едва напоминающие мужчину и женщину. Они закреплены на палках как восточные театральные куклы. Материя бренна, это лишь оболочка - словно хочет сказать нам автор. Другая его живописная работа «Спящий человек» об этом же. Человека на картине нет, есть только горстка вещей на тахте: старые фотографии и открытки, выращенные кактусы, перчатки, любимые кассеты, банка со специями и набор инструментов.

Художник Тэппэй Кануэдзи по такому же принципу «лепит» (built-up object) своего человека: бытовой мусор он склеивает в виде антропоморфного существа и покрывает белой краской.

На полу солью выложена огромная мандола, это традиционный для Японии храмовый ритуал, по-видимому, пришедший из буддизма. Дух захватывает от такой ювелирной работы не то лабиринта, не то карты загадочной земли и как хорошо, что в музее нет ветра. Эта инсталляция уникальна, художник делал ее несколько дней в стенах музея. Еще есть интересная японская традиция: перед поединком борцы сумо посыпают землю солью.

Инсталляция Хироаки Морита «Из «Эвиан» в «Вольвик»» открывает довольно интересную тему современную для Японии - переработка пластмассы. На стеклянной полке лежит бутылка с водой «Эвиан» тень от нее точно попадает в горлышко другой бутылки стоящей на полу фирмы «Вольвик». Создается иллюзия, что вода переливается из бутылки в бутылку. Абсурд на первый взгляд. Для японца эта концептуальная работа не только символизирует круговорот «ками», то есть духовной сущности, но и в прямом смысле принцип recycle - переработки вторсырья. Как островное государство Япония одна из первых научилась собирать, сортировать и перерабатывать пластмассовый мусор. Из получившегося материала повторно производятся не только новые бутылки и кроссовки, а даже создаются искусственные острова.

Инсталляция Тэппэй Кунэудзи на первый взгляд напоминает мусорную сортировочную станцию. Здесь разложены в разной последовательности пластмассовые предметы: совки, формочки, разные игрушки, вешалки, цветные зубные щетки, шланги, очки и другие. Присыпанные белым порошком, кажется, что они лежать здесь вечность. Когда ходишь среди этих знакомых предметов, но теперь не используемых, созерцая их уже отстраненно, складывается ощущение сродни медитации в саду камней. В своих фото коллажах Тэппэй Кунэудзи «мысленно» выстраивает из строительного мусора башенки. Но это не такие кинетические цепочки как у художественного дуэта Фишли и Вайса, а как буддистское священное строение, в котором камень держится на камне без скрепляющего материала.

Художник Суда Ёсихиро между стекол в окне музея с видом на Мойку поместил искусно сделанную деревянную розовую розу с одним опавшим лепестком. Глядя на эту очень тонкую и поэтичную интервенцию в музей, хочется начать говорить японскими стихами в жанре хокку, типа: «Зима. Даже роза в музее цветет навсегда».

Другая не менее поэтичная работа «Противоположность объема» Ониси Ясуаки отсылает к творчеству живописца средневековья и дзэнского монаха Тоё Сессю. Этот японский классик славится тем, что перенес в страну восходящего солнца китайский рисунок монохромной тушью.

Инсталляция Ясуаки представляет собой серый полиэтиленовый объемный силуэт горы, со спадающими на нее с потолка струями (словно дождевыми) застывшего жидкого пластика. Поговаривают, чтобы сделать «пустую» гору под ливнем, словно с монохромной картины Тоё Сессю, художнику пришлось построить гору из коробок, накрыть ее тонким полиэтиленом, а затем с потолка капать раскаленной пластмассой.

Напоследок, инсталляция Кэнго Кито: свисающие вниз гирлянды из цветных пластмассовых спортивных обручей, как будто «японский привет», привезенный в Россию к Олимпийским играм. Любопытно, что на выставке «Очарование вещей» пластик используется как материал, с помощью которого японские художники касаются не только экологических, но и духовных вопросов.

Современная японская художественная сцена кажется полностью глобализированной. Художники курсируют между Токио и Нью-Йорком, почти все получали европейское или американское образование, о своих работах говорят на интернациональном арт-английском. Однако картина эта далека от полноты.

Национальные формы и тренды оказываются одним из наиболее востребованных товаров, которые Япония может предложить мировому рынку художественных идей и произведений.

Плоскостная операция. Как течение superflat сочетает американскую гик-культуру и традиционную японскую живопись

Если в западном мире почти для всех (кроме, может быть, самых ярых теоретиков постмодерна) граница между высокой и массовой культурой до сих пор остается релевантной, хоть и проблематичной, то в Японии эти миры тотально смешаны.

Примером тому служит Такаси Мураками, который успешно совмещает выставки в лучших галереях мира и потоковое производство.

Запись экскурсии по выставке Мураками «Будет ласковый дождь»

Впрочем, отношения Мураками с массовой культурой - а для Японии это в первую очередь культура фанатов манги и аниме (отаку) - устроены сложнее. Философ Хироки Адзума критикует понимание отаку как аутентичного японского явления. Отаку считают себя связанные напрямую с традициями периода Эдо XVII–XIX веков - эпохой изоляционизма и отказа от модернизации. Адзума же утверждает, что движение отаку - завязанное на манге, анимации, графических романах, компьютерных играх - могло возникнуть только в контексте послевоенной американской оккупации как результат импорта американской культуры. Искусство Мураками и его последователей заново изобретает отаку методами поп-арта и развенчивает националистический миф об аутентичности этой традиции. Оно представляет собой «ре-американизацию японизированной американской культуры».

С искусствоведческой точки зрения superflat ближе всего к ранней японской живописи укиё-э. Самое известное произведение в этой традиции - гравюра «Большая волна в Канагаве» Кацусики Хокусая (1823–1831).

Для западного модернизма открытие японской живописи было прорывом. Оно позволило увидеть картину как плоскость и стремится не преодолеть эту ее особенность, а работать с ней.

Пионеры перформанса. Что значит японское искусство 1950-х сегодня

Документация творческого процесса Акиры Канаямы и Кадзуо Сираги

Superflat оформилось только в нулевые. Но значимые для мирового искусства художественные акции начались в Японии гораздо раньше - и даже раньше, чем на Западе.

Перформативный поворот в искусстве произошел на рубеже 60-х и 70-х годов прошлого века. В Японии же перформанс появился в еще пятидесятые.

Группа Gutai впервые перенесла внимание с создания самодостаточных объектов на процесс их производства. Отсюда - один шаг до отказа от арт-объекта в пользу эфемерного события.

Хотя отдельные художники из Gutai (а всего их за двадцать лет набралось 59) активно существовали в международном контексте, осмысление как их коллективной деятельности японского послевоенного искусства вообще началось на Западе совсем недавно. Бум пришелся на 2013 год: несколько выставок в небольших галереях Нью-Йорка и Лос-Анджелеса, «Токио 1955–1970: новый авангард» в МoМА и масштабная историческая ретроспектива “Gutai: Splendid Playground” в Музее Гуггенхайма. Московский импорт японского искусства кажется почти не запоздавшим продолжением этой тенденции.

Поражает, насколько современно смотрятся эти ретроспективные выставки. Вот, например, центральный объект экспозиции в Музее Гуггенхайма - реконструкция Work (Water) Садамасы Мотонаги, в которой уровни музейной ротонды соединены полиэтиленовыми трубками с цветной водой. Они напоминают мазки кистью, которые были оторваны от холста, и служат примером центрального для Gutai фокуса на «конкретности» (так переводится с японского название группы), материальности объектов, с которыми работает художник.

Многие участники Gutai получили образование, связанное с классической живописью нихонга, многие биографически привязаны к религиозному контексту дзен-буддизма, к характерной для него японской каллиграфии. Все они находили новый, процессуальный или партиципаторный (связанный с участием зрителей. - Прим. ред.), подход к древним традициям. Кадзуо Сирага записывал на видео, как ногами рисует свои предвосхитившие Раушенберга монохромы, и даже создавал картины публично.

Минору Йошида превращал цветы с японских гравюр в психоделические объекты - примером тому может быть Bisexual Flower, одна из первых кинетических (движущихся) скульптур в мире.

Кураторы выставки в Музее Гуггенхайма рассказывают о политическом значении этих работ:

«Gutai продемонстрировали важность свободных индивидуальных действий, разрушения зрительских ожиданий и даже глупости как способов противостоять общественной пассивности и конформизму, которые за несколько десятков лет позволили милитаристскому правительству обрести критическую массу влиятельности, вторгнуться в Китай и затем присоединиться ко Второй мировой войне».

Хорошие и мудрые. Зачем в 1960-е художники уезжали из Японии в Америку

Gutai был исключением из правил в послевоенной Японии. Авангардные группировки оставались маргинальными, арт-мир был строго иерархичен. Основным путем к признанию было участие в конкурсах, которые проводили признанные объединения художников-классиков. Поэтому многие предпочитали уехать на Запад и встроиться в англоязычную арт-систему.

Особенно тяжело приходилось женщинам. Даже в прогрессивном Gutai доля их присутствия не доходила и до пятой части. Что уж говорить про традиционные институты, для доступа в которые необходимо было специальное образование. К шестидесятым девушки уже приобрели право на него, однако обучение искусству (если речь не шла о декоративном, которое входило в комплект навыков ryosai kenbo - хорошей жены и мудрой матери) было социально не одобряемым занятием.

Йоко Оно. Cut Piece

Сюжет об эмиграции пяти мощных японских художниц из Токио в Штаты стал темой исследования Мидори Йошимото “Into Performance: Japanese Women Artists in New York”. Яёи Кусама, Такако Саито, Миэко Сиоми и Сигеко Кубота на старте карьеры приняли решение уехать в Нью-Йорк и работали там, в том числе и над модернизацией традиций японского искусства. Только Йоко Оно выросла в США - но и она сознательно отказалась от возвращения в Японию, разочаровавшись в художественной иерархии Токио во время короткого пребывания в 1962–1964 годах.

Оно стала самой известной из этих пяти - не только как жена Джона Леннона, но и как авторка протофеминистских перформансов, посвященных объективации женского тела. Очевидны параллели между Cut Piece Оно, в котором зрители могли отрезать куски одежды художницы, и «Ритмом 0» «бабушки перформанса» Марины Абрамович.

На коротких ногах. Как пройти авторский актерский тренинг Тадаси Судзуки

В случае с Оно и Gutai международно значимыми стали методы и тематика их работы, отделенные от авторов. Есть и иные формы экспорта - когда работы художника с интересом воспринимаются на международной арене, но заимствования собственно метода не происходит из-за его специфичности. Самый яркий случай - система актерского тренинга Тадаси Судзуки.

Театр Судзуки любят даже в России - и это неудивительно. Последний раз он был у нас в 2016 году со спектаклем «Троянки» по текстам Еврипида, а в нулевые несколько раз приезжал с постановками Шекспира и Чехова. Судзуки переносил действие пьес в актуальный японский контекст и предлагал неочевидные интерпретации текстов: обнаруживал в «Иванове» антисемитизм и сравнивал его с пренебрежительным отношением японцев к китайцам, переносил действие «Короля Лира» в японский сумасшедший дом.

Судзуки выстраивал свою систему в оппозиции к российской театральной школе. В конце XIX века, в так называемый период мейдзи, модернизирующаяся имперская Япония переживала подъем оппозиционных движений. Результатом стала масштабная вестернизация до того предельно закрытой культуры. Среди импортированных форм была и система Станиславского, которая до сих пор остается в Японии (да и в России) одним из магистральных режиссерских методов.

Упражнения Судзуки

В шестидесятые, когда Судзуки начинал свою карьеру, все больше распространялся тезис о том, что из-за своих телесных особенностей японские актеры не могут вжиться в роли из западных текстов, которыми заполнился тогдашний репертуар. Молодому режиссеру удалось предложить самую убедительную альтернативу.

Система упражнений Судзуки, названная грамматикой ног, включает в себя десятки способов сидеть, еще больше - стоять и ходить.

Его актеры обычно играют босиком и кажутся, за счет снижения центра тяжести, максимально плотно привязанными к земле, тяжелыми. Судзуки учит их и зарубежных участников спектаклей своей технике в деревне Тога, в заполненных современным оборудованием старинных японских домах. Его труппа дает всего лишь около 70 представлений в год, а все остальное время живет, почти не выезжая из деревни и не имея времени на личные дела - только работа.

Центр в Тоге появился в семидесятые, его спроектировал по просьбе режиссера всемирно известный архитектор Арата Исодзака. Система Судзуки могла бы показаться патриархальной и консервативной, но сам он рассуждает о Тоге в современных категориях децентрализации. Еще в середине нулевых Судзуки понимал значимость экспорта искусства из столицы в регионы и организации точек производства на местах. По словам режиссера, театральная карта Японии во многом напоминает российскую - искусство сконцентрировано в Токио и нескольких менее крупных центрах. Российскому театру тоже не помешала бы компания, которая регулярно выезжает на гастроли по небольшим городам и базируется в удалении от столицы.

Цветочными тропами. Какой ресурс обнаружил современный театр в системах но и кабуки

Метод Судзуки растет из двух древних японских традиций - но и кабуки. Дело не только в том, что эти виды театра часто характеризуются как искусство ходить, но и в более очевидных деталях. Судзуки нередко следует правилу об исполнении всех ролей мужчинами, использует характерные пространственные решения, например ханамити («путь цветов») образца кабуки - помост, проходящий от сцены в глубь зрительного зала. Он эксплуатирует и совсем узнаваемые символы вроде цветов и свитков.

Конечно, в глобальном мире не идет речи о привилегии японцев на использовании своих национальных форм.

На заимствованиях из но построен театр одного из самых значительных режиссеров современности, американца Роберта Уилсона.

Он не только использует маски и грим, напоминающие массовому зрителю о Японии, но и заимствует способы актерского существования, основанные на максимальном замедлении движения и самодостаточной выразительности жеста. Соединяя традиционные и отдающие ритуалом формы с ультрасовременными световыми партитурами и минималистичной музыкой (одна из самых известных работ Уилсона - постановка оперы Филиппа Гласса «Эйнштейн на пляже»), Уилсон по сути производит тот синтез истоков и актуальности, к которому стремится значительная часть современного искусства.

Роберт Уилсон. «Эйнштейн на пляже»

Из но и кабуки вырос и один из столпов современного танца - буто, в буквальном переводе - танец тьмы. Придуманный в 1959 году хореографами Кадзуо Оно и Тацуми Хидзикатой, которые также отталкивались от низкого центра тяжести и концентрации на ногах, буто представлял собой перенос размышлений о травматическом военном опыте в телесное измерение.

«Они демонстрировали тело больное, разрушающееся, даже монструозное, чудо­вищное. <…> Движения то замедленные, то нарочито резкие, взрывные. Для этого использу­ется особая техника, когда движение осуще­ствляется как будто без задейство­ва­ния основной мускулатуры, за счет кост­ных рычагов скелета», - историк танца Ирина Сироткина вписывает буто в историю освобождения тела, связывает его с уходом от балетной нормативности. Она сравнивает буто с практиками танцовщиц и хореографок начала XX века - Айседоры Дункан, Марты Грэм, Мэри Вигман, говорит о влиянии на более поздний «постмодерный» танец.

Фрагмент танца Кацуры Кана, современного продолжателя традиции буто

Сегодня буто в его оригинальном виде уже не авангардная практика, но историческая реконструкция.

Однако словарь движений, разработанный Оно, Хидзикатой и их последователями, остается значимым ресурсом для современных хореографов. На Западе от используется Димитрисом Папаиоанну, Антоном Адасинским и даже в клипе на “Belong To The World” The Weekend’а. В Японии продолжателем традиции буто, является, например, Сабуро Тесигавара, который в октябре приедет в Россию. Хотя сам он открещивается от параллелей с танцем тьмы, критики находят вполне узнаваемые признаки: кажущееся бескостным тело, хрупкость, бесшумность шага. Правда, они помещены уже в контекст постмодернистской хореографии - с ее высоким темпом, пробежками, работой с постиндустриальной шумовой музыкой.

Сабуро Тесигавара. Metamorphosis

Локально глобальные. Чем современное японское искусство все-таки похоже на западное

Работы Тесигавары и множества его коллег органично вписываются в программы лучших западных фестивалей современного танца. Если бегло просматривать описания перформансов и спектаклей, которые показывали на Festival/Tokyo - крупнейшем ежегодном показе японского театра, то заметить принципиальные отличия от европейских тенденций будет трудно.

Одной из центральных тем становится сайт-специфичность - японские художники исследуют пространства Токио в диапазоне от сгустков капитализма в форме небоскребов до маргинальных районов концентрации отаку.

Другая тема - проработка межпоколенческого непонимания, театр как место живой встречи и организованной коммуникации людей разных возрастов. Посвященные ей проекты Тосики Окады и Акиры Танаямы несколько лет подряд привозили в Вену на один из ключевых европейских фестивалей перформативных искусств. В переносе на сцену документальных материалов и личных историй к концу нулевых годов уже не было ничего нового, но кураторка Венского фестиваля представляла публике эти проекты как возможность живого, точечного контакта с другой культурой.

Еще одна магистральная линия - проработка травматического опыта. Для японцев он связан не с ГУЛАГом или холокостом, а с бомбардировкой Хиросимы и Нагасаки. Театр обращается к нему постоянно, но самое мощное высказывание об атомных взрывах как моменте генезиса всей современной японской культуры все же принадлежит Такаси Мураками.

“Little Boy: The Arts of Japan’s Exploding Subculture” - название его кураторского проекта, показанного в Нью-Йорке в 2005 году. “Little Boy” - «малыш» по-русски - название одной из бомб, сброшенных на Японию в 1945 году. Собрав сотни манга-комиксов от ведущих иллюстраторов, характерные винтажные игрушки, сувенирную продукцию по мотивам знаменитых аниме - от Годзиллы до Hello Kitty, Мураками взвинтил концентрацию милого - каваии - в музейном пространстве до предела. Параллельно он запустил подборку анимации, в которой центральными образами становились картины взрывов, голой земли, разрушенных городов.

Такое противопоставление стало первым масштабным утверждением об инфантилизации японской культуры как способе справиться с посттравматическим синдромом.

Сейчас этот вывод кажется уже очевидным. На нем построено академическое исследование каваии Инухико Ёмота.

Встречаются и более поздние травматические триггеры. Из самого важного - события 11 марта 2011 года, землетрясение и цунами, приведшие к крупной аварии на АЭС «Фукусима». На Festival/Tokyo-2018 целая программа из шести перформансов была посвящена осмыслению последствий природно-технологической катастрофы; они стали и темой для одной из представленных на «Солянке» работ. На этом примере отчетливо видно, что арсенал критических методов у западного и японского искусства принципиально не отличается. Харуюки Ишии создает инсталляцию из трех телевизоров, на которых в зацикленном режиме демонстрируются смонтированные в высоком темпе и зацикленные кадры из телепрограмм о землетрясении.

«Работа составлена из 111 видеороликов, которые художник просматривал ежедневно в новостях до того момента, когда все, что он видел, не стало восприниматься вымыслом», - объясняют кураторы. «Новая Япония» представляет собой выразительный пример того, как искусство не сопротивляется основанной на национальных мифах интерпретации, но в то же время критический взгляд обнаруживает, что такая же интерпретация могла бы быть релевантна для искусства любого происхождения. Кураторы рассуждают о созерцании как об основе японской традиции, привлекая цитаты из Лао-цзы. При этом как бы оставляя за скобками, что почти все современное искусство сосредоточено на «эффекте наблюдателя» (так называется выставка) - будь то в форме создания новых контекстов восприятия привычных явлений или в постановке вопроса о возможности адекватного восприятия как таковой.

Imagined Communities - другая работа видеохудожника Харуюки Ишии

Дичь

Впрочем, не следует думать, что Япония образца 2010-х представляет собой концентрацию прогрессивности.

Не изжиты еще привычки старого доброго традиционализма и любовь к ориенталистской экзотике. «Театр девственниц» - так называется довольно восхищенная статья о японском театре «Такарадзука» в российском консервативном журнале «ПТЖ». «Такарадзука» появился в конце XIX века как бизнес-проект по привлечению туристов в отдаленный одноименный город, который случайно стал конечной станцией частной железной дороги. В театре играют только незамужние девушки, которые, по замыслу владельца железной дороги, и должны были приманивать в город зрителей-мужчин. Сегодня «Такарадзука» функционирует как индустрия - с собственным ТВ-каналом, плотной концертной программой, даже местным парком развлечений. Но в труппе по-прежнему имеют право состоять только незамужние девушки - будем надеяться, хотя бы на девственность не проверяют.

Впрочем, «Такарадзука» меркнет по сравнению с клубом Toji Deluxe в Киото, который японцы тоже называют театром. Там показывают совершенно дикое, судя по описанию колумниста New Yorker’а Иэна Бурумы, стриптиз-шоу: несколько раздетых девушек на сцене превращают в публичный ритуал демонстрацию половых органов.

Как и многие художественные практики, это шоу основано на древних легендах (с помощью свечи и увеличительного стекла мужчины из зала могли по очереди исследовать «секреты богини-матери Аматерасу»), а самому автору напомнило традицию но.

Поиск западных аналогов для «Такарадзуки» и Toji оставим на откуп читателю - обнаружить их нетрудно. Заметим лишь, что именно на борьбу с подобными практиками угнетения направлена значительная часть современного искусства - что западного, что японского в диапазоне от superflat до танца буто.

С 16 ноября 2013 года в Эрмитаже открыта выставка "Моно-но аварэ. Очарование вещей. Современное искусство Японии". Экспозиция, размещенная в здании Восточного крыла Главного Штаба, подготовлена Государственным Эрмитажем при поддержке Посольства Японии в России, представляет инсталляции, скульптуру, видео-арт, фотографии, созданные за последние несколько лет японскими художниками и призванные заполнить новую страницу в многовековой истории искусства Страны восходящего солнца. Их имена, известные на родине, пока практически не знакомы российской и европейской публике: Канэудзи Тэппэй, Кэнго Кито, Кувакубо Рёта, Масая Тиба, Мотои Ямамото, Ониси Ясуаки, Риэко Сига, Суда Ёсихиро, Синисиро Кано, Хироаки Морита, Хираки Сава и другие.

Существующий с Х века термин "моно-но аварэ" может быть переведен как "очарование вещи" или "восторг от вещи", и связан с буддийским представлением об эфемерности и тщетности бытия. Окружающие человека материальные и духовные предметы таят в себе неповторимое, только одному ему свойственное мимолетное очарование (аварэ). Человек же - и прежде всего художник - должен обладать отзывчивым сердцем, чтобы найти и ощутить это очарование, внутренне откликнуться на него. Современные художники тонко чувствуют материалы, в которых светится внутренняя простота смыслов. Намеренно ограничивая себя определенными темами и мотивами, они на новом витке используют древние японские художественные приемы.

В Японии, как и в России, современное искусство - явление, привнесенное извне, с Запада, не всегда понятное и вызывающее отторжение. Обе культуры восприняли англо-американский термин contemporary art как символ новомодных культурных заимствований. В Японии 1970-х, как и в России 1990-х, художники чувствовали себя аутсайдерами. Они уезжали работать на Запад, но все же в Японии 1970-х слова "contemporary art" звучали позитивно, позволяя молодому поколению забыть определение "послевоенное искусство", связанное с трагедией и упадком.

Подлинный расцвет современного искусства в западном понимании наступил лишь к концу 1980-х годов, когда не только в Гиндзе, но и в других районах Токио открылись галереи. В 1989 году в Хиросиме был создан первый музей современного искусства, и вскоре, в 1990-х годах, последовали открытия токийских музеев. С этого времени началось постепенное признание феномена современного искусства на национальном уровне и его вхождение в культурную повседневность. Следующим шагом стало проведение национальных биеннале и триеннале.

В эпоху тотального господства медиатехнологий японские художники концентрируют свое внимание на родных материалах, на их осязании, на вслушивании в них. Большой интерес на выставке вызывают инсталляции, среди которых работа Рёты Кувакубо (р. 1971), простая в устройстве, но сложная в действии, где главную роль играет тень. Художник обрисовывает предметы и создает удивительный подвижный калейдоскоп. Канэудзи Тэппэй (р. 1978) представляет неожиданные конструкции из повседневных бытовых материалов. Собранные им предметы, имеющие разные цвет и предназначение, складываются в причудливые формы, которые оборачиваются то модернистскими скульптурами, то заснеженными пейзажами с японских картин на шелке.

"Материальные подборы" в видеоработах и в жанре "найденный предмет" делает Хироаки Морита (р. 1973), а в живописи - Синисиро Кано (р. 1982) и Масая Тиба (р. 1980). Потенциал составленных художниками весьма прозаических "материальных подборов" восходит к одухотворению всего и вся, традиционному для буддизма с его идеей о том, что в каждом существе и в каждом предмете- от человека и до крошечной былинки - заложена природа Будды. Есть в них и внимание к внутренней сути вещей, воспринимаемых как красота и очарование.

Инсталляция Кэнго Кито (р. 1977), составленная из обручей, одновременно похожа и на скульптуру, и на большую картину с разъединенными плоскостями, элементарными цветами и перспективой. Пространство в ней на глазах превращается в плоскости, что делает возможным бесконечное копирование всех этих знаков и символов искусства, утративших привязку к реальности.

Несколько иначе работают с пространством Ясуаки Ониси (р. 1979) и Мотои Ямамото (р. 1966) в своих инсталляциях. Словно объединяя все эти различные подходы с подкупающей простотой, Ёсихиро Суда (р. 1969) инициирует минимальное вторжение в экспозиционное пространство, незаметного размещая в нем деревянные растения, похожие на настоящие.

Выставка "Моно-но аварэ. Очарование вещей. Современное искусство Японии" подготовлена Отделом современного искусства в рамках проекта "Эрмитаж 20/21". По словам М. Б. Пиотровского, генерального директора Государственного Эрмитажа: "Задачи проекта состоят в том, чтобы собирать, выставлять, изучать искусство XX-XXI веков. "Эрмитаж 20/21" адресован тем, кто хочет идти в ногу со временем - любителям и профессионалам, искушенным знатокам и самым юным зрителям".

Кураторы выставки - Дмитрий Юрьевич Озерков, заведующий Отделом современного искусства Государственного Эрмитажа, кандидат философских наук и Екатерина Владимировна Лопаткина, заместитель заведующего Отделом современного искусства. Научный консультант выставки - Анна Васильевна Савельева, научный сотрудник Отдела Востока Государственного Эрмитажа. К выставке подготовлена иллюстрированная брошюра, автор текста - Д.Ю. Озерков.

Японское искусство занимает важное место в коллекции Государственного Эрмитажа и насчитывает около 10000 произведений: в музее хранится 1500 листов цветной ксилографии, среди которых работы знаменитых мастеров японской гравюры середины XVIII-XX века; собрание фарфора и керамики (более 2000 экспонатов); лаки XVI-XX веков; образцы тканей и костюма. Наиболее ценной частью собрания японского искусства Эрмитажа является коллекция нэцкэ - миниатюрной скульптуры XVII-XIX веков, насчитывающая более 1000 работ.

Тадасу Такаминэ. "Боже, храни Америку", 2002. Видео (8 мин. 18 сек.)

Двойная перспектива: Современное искусство Японии
Кураторы Елена Яичникова и Кэндзиро Хосака

Часть первая: «Реальность/Обычный мир». Московский музей современного искусства, гор. Москва, Ермолаевский пер., д. 17
Часть вторая: «Воображаемый мир/Фантазии». Московский музей современного искусства, гор. Москва, Гоголевский бульвар, д. 10

Московский музей современного искусства совместно с Японским фондом представляют выставку «Двойная перспектива: Современное искусство Японии», призванную познакомить широкую публику с современными японскими художниками.
Двойная перспектива — это два куратора из разных стран, две площадки музея и двухчастная структура проекта. Курируемая Еленой Яичниковой и Кэндзиро Хосака выставка объединяет работы более 30 художников разных направлений, работавших с 70-х годов XX века до настоящего времени. Проект состоит из двух частей — «Реальный мир/Повседневность» и «Воображаемый мир/Фантазии» — которые располагаются на площадках музея на Ермолаевском переулке, 17 и Гоголевском бульваре, 10.

Часть первая: «Реальность/Обычный мир»

В первой части выставки «Реальный мир/Повседневность» представлен взгляд японских художников на окружающий нас мир через обращение к мировой истории 20 века (Ясумаса Моримура, Ёсинори Нива и Юкэн Тэруя), размышления об устройстве современного общества (Dumb Type и Тадасу Такаминэ), взаимодействие с городским пространством (contact Gonzo и ChimPom) и поиски поэзии в повседневности (Cимабуку, Цуёси Одзава, Кохэй Кобаяси и Тэцуя Умэда). Ясумаса Моримура в серии видеоработ «Реквием» перевоплощается в различных исторических персонажей: Чаплина, писателя Юкио Мисиму и даже Ленина — и воссоздает эпизоды из их жизни. Другой участник проекта Тэцуя Умэда создает инсталляции из подручных средств, обычных вещей — таким образом, искусством становится самая банальная повседневность. На выставке будут показаны работы Йоко Оно — знаменитая «Cut Piece» в версии 1965 и 2003 годов и звуковая инсталляция «Cough Piece» (1961). Выставка представит произведения Кисио Суга — одного из центральных представителей движения Моно-Ха (Mono-Ha, в переводе «Школа вещей»), которое предложило японскую альтернативу западному модернизму. Фото-секция представит работы Тосио Сибата, Такаси Хомма и Лиэко Сига.

Яёй Кусама. "Я здесь, но нигде", 2000. Смешанная техника. Инсталляция в Maison de la culture du Japon, Париж.
Собрание автора

Произведения, составляющие вторую часть проекта, представят публике свободный, воображаемый мир в котором существуют все то, что мы не способны разглядеть в реальной жизни, все то, что находится за ее пределами. Работы художников этой части выставки отсылают к японской поп-культуре, миру фантазий, наивности, мифам и размышлениям о космогоническом устройстве мира. Каждый участник выставки вкладывает в понятие «воображение» свой собственный смысл. Так художник Таданори Ёкоо в своих отношениях с воображаемым миром делает главной темой своих работ исчезновение, а точнее «самоисчезновение». Похожий мотив прослеживается и в творчестве Яёй Кусама: проецируя свои фантазии на реальность, она создает мир, полный причудливых узоров. Гигантская скульптура «Дитя солнца» (2011) работы Кэндзи Янобэ была создана в страшное время, когда произошел взрыв на атомной электростанции «Фукусима-1». Его монументальный объект становится точкой пересечения воображений. Художник понимает, что опыт, пережитый на границе реального, станет толчком для создания нового мира. В части «Воображаемый мир/Фантазии» также представлены работы Ёситомо Нара, Такаси Мураками, Макото Айда, Хираки Сава и многих других.
Некоторые работы были созданы специально для выставки. Художник Ёсинори Нива для своего проекта «В московских квартирах разыскивается Владимир Ленин» (2012) приезжал в Москву для того, чтобы найти артефакты, связанные с личностью революционера в квартирах москвичей. Его работа — это видеодокументация его поисков и путешествий по Москве. Художник Тэцуя Умэда, чьи работы будут представлены одновременно на двух площадках, приедет в Москву для того, чтобы реализовать свои инсталляции на месте.
Эти две, на первый взгляд, несопоставимые части выставки призваны показать два полюса японского искусства, которые в действительности оказываются неотделимы друг от друга.
В рамках выставки также планируется проведение открытых мастер-классов и творческих встреч с участниками проекта. Пройдут лекции японского куратора Кэндзиро Хосака и художника Кэндзи Янобэ. Для России данная выставка впервые в подобном масштабе представляет современное японское искусство.

Ёситомо Нара. "Леденцово-синяя ночь", 2001. 1166,5 х 100 см. Холст, акрил
Фото: Ёситака Утида

Кисио Суга "Пространство разделения", 1975. Ветки и бетонные блоки. 184 x 240 x 460 см
Фото: Ёситака Утида

Кэндзи Янобэ. "Дитя Солнца", 2011. Стеклопластик, сталь, неон и др. 620 х 444 х 263 cm. Инсталляция в мемориальном парке Ezpo"70
Фото: Томас Сваб

В Эрмитаже идет любопытная выставка - Современное искусство Японии "МОНО-НО АВАРЭ. Очарование вещей".

Сказать, что я фанат современного искусства - я не могу. Мне больше нравится, когда есть что порассматривать (многодельная графика, или декоративно-прекладное искусство, этнос - это мое все). Восхищаться красотой чистого концепта мне не всегда прикольно. (Малевич, сорри!Черный квадрат я не люблю!)

Но сегодня я добралась до этой выставки!

Драгоценные, если вы в Питере, интересуетесь искусством и еще там не побывали, то выставка будет до 9ого февраля! Сходите, ибо интересно!

Меня мало убеждают концепты, как я уже писала выше. Я как-то посчитала, что за год посещения современных выставок, мне максимум кажутся забавными один - два объекта. А многие вещи меня настолько не трогают, что жалко времени, что я потратила. Но это есть в любом жанре, в любом искусстве, процент соотношения таланта и посредственности, хорошо если это один к десяти! Но эта выставка мне понравилась.

Разместились японские творения в выставочных залах Главного штаба. Первая инсталяция, которая встречает посетителей, это невероятного размера лабиринт, насыпанный солью на полу. Серый пол, белая соль, невероятно аккуратно размеченное пространство, сплетенное в одно поле. Большой выставочный зал, и белый орнамент, расползшийся по полу, как какой-то удивительный вьюн. Причем понимаешь, насколько временно это искусство. Выставка закроется, лабиринт сметут метлой. Я как то смотрела фильм, "Маленький Будда". И там в начале буддийский монах из цветного песка выкладывал сложный орнамент. А в конце фильма, монах сделал резкое движение кистью и титанический труд развеялся по ветру. То был, то хоп, и нет. И это говорит, цени красоту здесь и сейчас, все быстротечно. Так и этот лабиринт из соли, он вступает в диалог с тобой, ты начинаешь отвечать на вопросы, перед которыми он тебя ставит. Художник - Мотои Ямамото.

Да - да! Вот такой большой лабиринт, почувствовали масштаб?

Второй объект который пленяет, это огромный купол из полиэтилена и черной смолы Ясуаки Ониси. Необычно решено пространство. На черных тоньчайших неровных ниточках смолы висит, слегка шевелясь, купол....или гора со сложным рельефом. Когда заходишь внутрь, то видишь пестрый узор точек - мест прилипания смолы. Забавно, как будто черный дождь бесшумный идет, а ты под пологом.

Как придумалась такая техника? Забавно, да? Но в живую это выглядит "живее", купол слегка покачивается от создаваемого проходящими посетителями ветерка. И есть ощущение твоего взаимодействия с объектом. Ты можешь войти "в пещеру", посмотреть изнутри, как оно!

Но чтобы не сложилось впечатления, что все было только черно-белым, размещу здесь еще пару фотографий композиции, выполненной из соединенных вместе обручей. Такие цветные смешные пластиковые кудри! И тоже, ты можешь пройти сквозь эту комнату, внутри обручей, а можешь посмотреть на все извне.

Эти объекты понравились мне больше всего. Конечно же, скоро концептуальное современное искусство станет другим, созвучным новому времени. Оно не вернется к старому, и не останется таким, как сейчас. Оно изменится. Но чтобы понять, что было, куда несся поток и что и откуда возникает, надо знать, что происходит сейчас. И не чураться, что неееее, концепт не для меня, а попробовать увидеть его и оценить. Талантов мало, как и во все времена, но они есть. И если экспонаты находят отклик, то не все потеряно!!!