А ну-ка, возьми сумку - только совсем пустую, - и попробуй достать из нее: семь фланелевых ночных рубашек, четыре полотняных, пару туфель, коробочку домино, две купальные шапочки, альбом с открытками и зонтик - зонтик с ручкой в виде головы попугая!
Если у тебя это не получится, то попробуй достать хотя бы только зонтик - самый обычный зонтик с самой простой ручкой. Как, и это не выходит? Ну, тогда хоть зубную щетку - совсем маленькую!.. Ты думаешь, что достать из пустой сумки хоть что-нибудь может только фокусник? Как бы не так!
Мэри Поппинс - не фокусник, вернее - не фокусница. Но кто же она такая? - Не спрашивай! Мэри все равно не ответит! Она вообще не любит, когда ей задают вопросы.
Джей Бэнкс и ее брат, Майкл Бэнкс тоже хотели бы знать, как все это получается у Мэри Поппинс. Но Мэри всегда оставалась таинственной и ужасно сердилась, когда ее начинали расспрашивать. А знаешь ли, что еще могла вытащить Мэри Поппинс из сумки? - "Кровать-раскладушку, уже застеленную, даже с покрывалом и пуховым одеялом". Здорово? Вот такую необыкновенную няню принес ветер к Майклу и Джей, к близнецам Джону и Барбаре.
Ты думаешь, что это просто красивые слова: "Ветер принес"? Да что ты! - Мэри Поппинс и вправду летает по воздуху так же легко, как ходит по земле! Может быть, даже еще легче!
Еще она понимает язык зверей! Еще она знает, о чем говорят самые крохотные малыши! Другие взрослые думают, будто эти малыши и говорить-то пока не умеют, а оказывается - они говорят! А какие у Мэри Поппинс есть родственники, какие знакомые! Ее дядя - мистер Паррик - так много смеется, что наполняется от этого веселящим газом, раздувается, как шар, и летает под самым потолком! Ее знакомые наклеивают на небо звезды!
Джей - обыкновенная девочка; Майкл - обыкновенный мальчик. Но рядом с Мэри Поппинс даже с самыми обыкновенными людьми то и дело случаются самые необычные происшествия. Не только Майкл и Джей- все жители города могут вдруг очутиться в воздухе и летать на воздушных шариках. А продавщица воздушных шариков летает и вовсе сама по себе: шарики-то она все продала, у самой ни одного не осталось.
Но кто же все-таки эта Мэри Поппинс и почему рядом с нею все становится таким необычным?
Тс-с-с-с! Мы уже договорились, что о Мэри ты расспрашивать не будешь: она очень не любит, когда кто-нибудь хочет выведать ее секреты. А вот почему возле нее все становится волшебным, понять не так уж и трудно. Рядом с волшебниками все делается необычным. Не так ли? Наверно, и ты, слушая рассказы о Мэри Поппинс, почувствуешь себя как-то по-особенному. И, конечно же, ты полюбишь Мэри Поппинс! И тебе будет очень грустно, когда она улетит на карусели от Джей, от Майкла, от Барбары да и от тебя тоже.
Но Мэри обязательно вернется. К тебе, наверно, она вернется даже скорее, чем к Барбаре, Джону, Майклу и Джей. Ты ведь сможешь снова поставить пластинку - и опять услышишь голос Мэри Поппинс. А им никто таких пластинок не ставит. А иногда, даже без пластинки, ты будешь слышать ее шаги, ее разговор. Потому что они запомнятся тебе. И ты будешь "видеться" с Мэри Поппинс в своей собственной памяти.
Но только не думай, что ты никогда уже не узнаешь о Мэри Поппинс ничего нового. Обязательно узнаешь! Книгу "Мэри Поппинс" написала Памела Трэверс (р. 1906). Сама она живет в Англии, и, конечно же, английские дети первыми прочитали эту повесть. А для того, чтобы с Мэри Поппинс познакомились и русские ребята, очень много потрудился переводчик Борис Заходер. Для русских читателей Борис Владимирович Заходер написал небольшое предисловие. Оказывается, он перевел пока не все, рассказанное Памелой Трэверс о Мэри Поппинс, а только лишь часть. Значит, еще есть много историй о Мэри и о детях, с которыми она подружилась. В конце своего предисловия Борис Заходер написал: "Если вам будет очень жалко расставаться с Мэри, то, может быть (не обещаю, но надеюсь), может быть, мы с вами сумеем уговорить ее снова вернуться к нам и рассказать обо всем остальном..."
Да, нам каждый раз будет очень жалко расставаться с Мэри Поппинс! Давайте же вместе попросим Бориса Заходера: - Постарайтесь уговорить Мэри, чтобы она пришла к нам еще!

Знаменитая сказочная повесть английской писательницы Памелы Трэверс о необыкновенной няне Мэри Поппинс, которая появляется неизвестно откуда вместе с западным ветром и исчезает, когда ей заблагорассудится. Её любят дети во всех странах мира. Ещё бы! Ведь она понимает язык зверей и птиц, а когда бывает в хорошем настроении, может даже взлететь под потолок.

Глава 1. Восточный ветер

Хотите попасть на Вишнёвую улицу? Это совсем просто. Подойдите к полицейскому на перекрёстке. Он слегка сдвинет на один бок каску, сосредоточенно почешет в затылке, вытянет вперёд белый, затянутый в перчатку палец и скажет:

Сначала поверните направо, потом налево, ещё раз направо - и вы на Вишнёвой. Всего доброго!

Идите, как сказал полицейский, и окажетесь на Вишнёвой улице, дома на ней стоят на одной стороне, на другой - парк, а вишни растут как раз посередине. Вы, конечно, будете искать дом № 17, ведь эта история про него, и вы сразу его найдёте. Во-первых, это самый маленький дом на Вишнёвой, во-вторых, он самый старый и обшарпанный. Дело в том, что мистер Банкс, который живёт в этом доме, в своё время спросил миссис Банкс, чего она хочет - новый красивый дорогой дом или четверых детей? Того и другого он позволить себе не может.

Миссис Банкс хорошенько подумала и решила, что предпочитает четверых детей. Так и появились на свет сначала один за другим Джейн и Майкл, а затем близнецы - Джон с Барбарой. Вот почему семья Банксов жила на Вишнёвой улице в доме № 17. Стряпала для семьи миссис Брилл, на стол накрывала Эллен, а Робертсон Эй подстригал газон, чистил ножи и обувь, словом, по выражению мистера Банкса, швырял на ветер своё время и его деньги.

И ещё с ними жила нянька Кейт, которую вряд ли стоит и упоминать, ведь к самому началу этой истории она успела уже расстаться с домом № 17.

Ушла без предупреждения. Объявила об уходе и в тот же день ушла. Что же нам теперь делать? - сокрушалась миссис Банкс.

Как что? - сказал мистер Банкс, надевая туфли. - Дай объявление в газету. Хорошо бы и Робертсон Эй ушёл без предупреждения. Он опять почистил один ботинок. Согласись, вид у меня сегодня слегка кособокий.

Экая важность! Ты не ответил, что нам делать с няней Кейт.

Праздный вопрос, ведь Кейти-то уже нет, - возразил мистер Банкс. - Будь я на твоём месте, я бы не терял времени и поместил в «Монинг-пейпер» объявление: «Джейн, Майклу, Джону и Барбаре Банкс (не говоря уже об их маме) требуется самая лучшая в мире няня за самую скромную плату, и причём немедленно». За калиткой тут же вырастет очередь лучших в мире нянь. Запрудят всю улицу, перекроют движение, мне придётся заплатить полицейскому миллион, и я очень рассержусь. Ну, мне пора! Фью-у, холодно, как на Северном полюсе. Восточный ветер, что ли, подул? С этими словами мистер Банкс высунулся из окна и посмотрел в конец улицы, где стоял дом Адмирала Бума. Это был самый великолепный дом на Вишнёвой. Вишнёвая очень им гордилась - ведь он был по виду настоящий корабль. За оградой торчал флагшток, на котором развевался флаг, а на крыше вертелся золочёный флюгер в виде подзорной трубы.

Так и есть! - воскликнул мистер Банкс, поспешно закрывая окно. - Флюгер Адмирала показывает восточный ветер. Не зря у меня с утра ломит кости. Надену, пожалуй, второе пальто.

Он рассеянно чмокнул в нос жену, помахал рукой детям и отправился в Сити.

В Сити мистер Банкс ходил каждый день, кроме, разумеется, воскресений и праздников. Он сидел там на высоком стуле за маленькой конторкой и делал деньги. Весь день он вырезывал пенни и шиллинги, кроны и трёхпенсовики. И приносил их домой в маленьком чёрном чемоданчике. Иногда он давал детям монетки, а они бросали их в копилки. Но случалось, что монеток не было, и он говорил: «Банк на ремонте», - и все понимали, что в тот день он вырезал совсем мало денег.

Ушёл мистер Банкс со своим чемоданчиком в Сити, а миссис Банкс отправилась в гостиную и стала писать письма в газеты, просила их срочно прислать ей нянь и как можно больше; а Майкл и Джейн сидели наверху в детской и смотрели в окно, ожидая, когда появятся няни. Они-то были рады, что нянька Кейт ушла. Она им совсем не нравилась - старая, толстая и пахла «перловым отваром», которым она любила лечиться. Новая няня наверняка будет лучше Кейт хотя бы немножко.

За окном быстро смеркалось, над парком небо стало совсем тёмным. Миссис Брилл с Эллен принесли в детскую ужин, вымыли близнецов. Поев, Джейн с Майклом опять сели у окна, дожидаясь, когда из Сити вернётся мистер Банкс, и слушали, как завывает в голых ветках вишен восточный ветер. Деревья гнулись, раскачивались, казалось, даже прыгали, точно хотели вырвать из земли свои корни. - Идёт, идёт! - Майкл показал пальцем на какую-то фигуру, тяжело ударившуюся о калитку. Джейн всмотрелась в густевшую темноту.

Это не он, - сказала Джейн. - Это кто-то совсем другой.

Незнакомую фигуру гнуло и даже подбрасывало напором ветра; дети разглядели, что это женщина; ей кое-как удалось открыть задвижку, хотя в одной руке у неё была большая сумка, а другой она то и дело придерживала шляпу. Женщина вошла в калитку, и тут произошла странная вещь: очередной порыв ветра подхватил незнакомку и перенёс по воздуху к самому крыльцу. Похоже было, что ветер донёс сначала женщину до калитки, подождал, пока она откроет её, опять подхватил и бросил у самого крыльца вместе с сумкой и зонтиком. Стук раздался такой, что затрясся весь дом.

Вот здорово! Настоящее волшебство! - сказал Майкл.

Пойдём посмотрим, кто это! - позвала Джейн; взяв брата за руку, она оттащила его от окна и повела на лестницу. Отсюда с верхней ступеньки было хорошо видно, что делается в прихожей.

Скоро из гостиной вышла мама в сопровождении незнакомой гостьи. У неё были блестящие чёрные волосы. «Как у куклы-голландочки», - прошептала Джейн. И ещё она была худая, с большими руками и ногами и крошечными голубыми глазками, которые, казалось, буравят тебя насквозь.

Вы увидите, это замечательные дети, - говорила миссис Банкс.

Майкл толкнул острым локтем Джейн.

С ними нет никаких забот, - убеждала гостью миссис Банкс, как будто сама не верила своим словам. Гостья фыркнула, она, наверное, тоже не поверила.

Но я думала… обычное дело… - запинаясь, проговорила она. - Я хочу сказать, мне казалось, так все поступают.

А надо сказать, что миссис Банкс больше всего на свете боялась выглядеть старомодной.

Да, да, конечно, - поспешно согласилась она. - Не будем о них больше. Я ведь почему завела разговор… э-э… а вдруг вам требуются рекомендательные письма… Детская у нас наверху.

И она повела незнакомку к лестнице, ни на секунду не умолкая. Может, потому она и не заметила, что происходит у неё за спиной. Но Джейн с Майклом хорошо видели сверху, что делала гостья, шедшая следом за миссис Банкс.

Прижав к груди свою огромную сумку, она уселась на перила и в один миг очутилась на верхней площадке. Такого уж точно никто никогда не делал. Вниз - пожалуйста. Джейн с Майклом сколько раз съезжали вниз по перилам. Но вверх - никогда. И они, вытаращив глаза, смотрели на гостью.

Ну, стало быть, договорились, - из груди у мамы вырвался вздох облегчения.

Договорились, если всё здесь будет по мне, - сказала гостья, вытирая нос большим в красно-белую клетку носовым платком.

Что случилось? - миссис Банкс вдруг заметила детей. - Что вы здесь делаете? Это Мэри Поппинс, ваша новая няня. Джейн, Майкл, поздоровайтесь. А там наши двойняшки, - мама показала на комнату, где в кроватках лежали Джон и Барбара.

Мэри Поппинс переводила буравящий взгляд с Джейн на Майкла и обратно, словно прикидывала, по душе они ей или нет.

Ну что, подходим? - спросил Майкл.

Майкл, как ты себя ведёшь! - рассердилась мама. Мэри Поппинс долго разглядывала детей. Затем громко, протяжно фыркнула, что, по-видимому, означало - жребий брошен. И громко сказала:

Я остаюсь.

Она это произнесла так, - сказала потом миссис Банкс мужу, - как будто оказала нам великую милость.

Может, так оно и есть, - ответил мистер Банкс, на одну секунду высунув нос из-за газеты.

А как вы сюда пришли? - спросила Джейн Мэри Поппинс. - Мне показалось, что вас принесло ветром.

Принесло, - коротко ответила Мэри Поппинс, размотала свой шарф, сняла шляпку и повесила её на спинку кровати.

Мэри Поппинс явно не была расположена к разговору. Она то и дело фыркала, и Джейн, подавив вздох, замолчала. Но, когда Мэри Поппинс склонилась над сумкой, Майкл не выдержал.

Какая странная сумка! - сказал он и потрогал её пальцами.

Ковровая, - ответила Мэри Поппинс и вставила в замок маленький ключик.

Чтобы носить ковры?

Сделана из ковра.

А-а, - сказал Майкл, - понятно. - Хотя ему ничего не было понятно.

Наконец сумка была открыта, и, к удивлению Майкла и Джейн, она оказалась совсем пустой.

Ой! В сумке ничего нет, - сказала Джейн.

Как это нет? - Мэри Поппинс выпрямилась и сердито посмотрела на неё, как будто Джейн очень её обидела. - Говоришь, нет?

С этими словами она вынула из сумки белый накрахмаленный фартук и повязала его поверх платья. Затем извлекла большой жёлтый кусок мыла, зубную щётку, пачку заколок, пузырёк духов, маленький складной стульчик и коробку сладких пилюль от горла.

Джейн с Майклом не могли оторвать от неё глаз. - Но я же сам видел, - прошептал Майкл. - Сумка была совсем пустая. - Тсс, - зашипела Джейн, глядя, как Мэри Поппинс достаёт из сумки большую бутылку с надписью: «По одной чайной ложке перед сном».

К горлышку бутылки была привязана ложка. В эту ложку Мэри Поппинс налила тёмно-красной жидкости.

Это ваше лекарство? - спросил с любопытством Майкл.

Нет, твоё, - сказала Мэри Поппинс и протянула ему ложку.

Не хочу пить эту гадость, - Майкл сморщил нос. - Не буду пить. Я не болею! - закричал он.

Но Мэри Поппинс так на него смотрела, что он понял - с Мэри Поппинс шутки плохи. Было в ней что-то необычное, пугающее и волнующее. Ложка приближалась, Майкл вздохнул, зажмурился и втянул лекарство в рот. Блаженная улыбка расплылась на его лице. Ух, какая сладость! Он пошевелил во рту языком и проглотил.

Клубничное мороженое! - воскликнул он. - Ещё можно?

Но Мэри Поппинс с непроницаемым лицом уже наливала лекарство для Джейн. В ложку текла золотисто-зелёная густая жидкость. Джейн, не пререкаясь, выпила свою порцию.

Лимонный сироп, - сказала она, облизнув с наслаждением губы.

А Мэри Поппинс уже несла бутылку малышам.

Пожалуйста, не давайте им, - взмолилась Джейн. - Они ещё очень маленькие. Им это вредно. Пожалуйста!

Но Мэри Поппинс как не слышала; взглянув на Джейн взглядом укротителя, она сунула ложку в рот Джону. Джон проглотил содержимое с большим удовольствием, несколько капель упало к нему на слюнявчик, и Джейн с Майклом увидели, что на этот раз в ложке у Мэри Поппинс было молоко. Барбара тоже получила свою порцию и дважды облизала ложку.

Пришла очередь самой Мэри Поппинс, она налила себе полную ложку и с чувством проглотила лекарство.

Ромовый пуншик, - причмокнула она губами, заткнула бутылку и привязала к горлышку ложку.

Джейн и Майкл смотрели на неё во все глаза, чудеса на этом не кончились. Поставив бутылку на каминную доску, Мэри Поппинс повернулась к детям.

А теперь мигом спать, - сказала она и стала раздевать их. Нянька Кейт над каждой пуговицей, над каждым крючком долго кряхтела и охала, а у Мэри Поппинс, казалось, всё само собой расстегнулось. Не прошло и минуты, как Джейн с Майклом были в своих кроватях и в неярком свете уличного фонаря смотрели, как Мэри Поппинс продолжала вынимать из бездонной сумки свои вещи. На свет божий по очереди явилось семь байковых ночных рубашек, четыре простых, пара туфель на высоких каблуках, коробка домино, две банные шапочки и альбом открыток. Кончилось всё раскладушкой с одеялом и пуховой периной; Мэри Поппинс поставила её между постельками Джона и Барбары и стала укладываться.

Джейн и Майкл сидели в своих кроватях, обняв колени, и наблюдали. Им было ясно - в доме № 17 по Вишнёвой улице началась новая жизнь.

Мэри Поппинс принялась натягивать через голову ночную рубашку и остановилась, когда наружу показалась её макушка: получился как будто шалаш, и Мэри Поппинс стала в нём раздеваться. Майкл как заворожённый смотрел на все её действия.

Мэри Поппинс! - вдруг воскликнул он. - Вы никогда, никогда не уйдёте от нас?

В ответ ни звука. Майкл встревожился.

Вы никогда не уйдёте от нас? - повторил он.

Голова Мэри Поппинс появилась из выреза рубашки, глаза её метали громы и молнии.

Ещё одно слово, - грозно возгласила она, - и я зову полицейского.

Простите меня, я только хотел сказать, - начал робко Майкл, - мы не хотим, чтобы вы от нас уходили. - Он смущённо замолчал, щеки у него пылали.

Мэри Поппинс посмотрела на него, на Джейн, фыркнула и коротко сказала:

Я уйду, когда переменится ветер.

Задула свечу и легла спать.

Здорово, - сказал Майкл не то себе, не то Джейн. Но Джейн не слышала. Она погрузилась в размышления - что же у них в доме произошло?

Так и поселилась Мэри Поппинс в доме № 17 по Вишнёвой улице. И хотя порой кто-нибудь из Банксов, взрослых и маленьких, вспоминал со вздохом сожаления о тихом, безмятежном правлении няньки Кейт, все в общем были рады, что Мэри Поплине свалилась к ним буквально как снег на голову. Мистер Банкс радовался, что Мэри Поплине пришла одна, не нарушив движения на улице. И полицейскому не надо платить штрафа. Миссис Банкс тоже была рада, она с гордостью рассказывала приятельницам, какая у них сверхсовременная новая няня - рекомендательные письма для неё вообще не существуют. А миссис Брилл и Эллен были просто счастливы - целыми днями сидели они на кухне и пили бессчётное количество чашек крепчайшего чая, ведь им теперь не надо было кормить весь выводок и укладывать спать. И парнишка Робертсон Эй был доволен Мэри Поппинс - у неё была всего одна пара туфель, да и ту она чистила сама.

А вот что чувствовала сама Мэри Поппинс - этого никто не знал, ведь Мэри Поппинс никогда никому не открывала своих секретов.

Англичане, мне кажется, побили все мировые рекорды по созданию волшебных литературных миров, а также по описанию образовательных систем для волшебников (в том числе и малолетних) и разного рода волшебных аксессуаров. Но для российского читателя этот ряд продолжает пополняться не только за счет новых произведений, но и за счет переводов классики прошлого века. Возможно, для многих прекрасным открытием станут волшебные повести Мэри Нортон «Метла и металлический шарик» и «Метла и огонь», выпущенные издательством «Лабиринт». Писались они во время Второй мировой войны. Это обстоятельство не должно удивлять: волшебная сказка — и способ спасаться от разрушающейся реальности, и способ возвращать мир «к порядку». «Метла и металлический шарик» — история-зачин, хотя и может читаться самостоятельно. А «Метла и огонь» — это продолжение, в котором повествование достигает невозможного драматического накала и приводит к развязке все события в целом. Главные герои повестей — трое детей и некая мисс Прайс, живущая по соседству с детьми, когда те гостят у своей тети. Младшему, Полу, шесть лет, а от уточнения возраста двух других автор мудро уклоняется: «Кэри была твоя ровесница, а Чарльз — чуть помладше». То есть герои — «такие же, как и ты, читатель». Это прямое приглашение к отождествлению. В детях Мэри Нортон много симпатичного и нет ничего, что могло бы от них отвратить: они деятельные, отзывчивые, полные любопытства к жизни и по-детски бесстрашные. Бесстрашные не в смысле «я ничего не боюсь», а еще не склонные ограничивать свои поступки и свои фантазии различного рода предвидениями и обладающие тем объемом свободы, который необходим, чтобы все время оказываться в эпицентре каких-нибудь происшествий. Правда, свобода, которой пользуются дети, — следствие их «отделенности» от взрослого мира. Будто они существуют сами по себе. Первая история начинается так: «Жили-были трое детей… И вот отправили их как-то на лето в Бедфордшир к тете…». Жили-были трое детей. Как будто они живут сами по себе. Их «отправили». Кто отправил и почему — остается за рамками повествования. Мы узнаем, что у детей есть мама. Маленький Пол «обеспечивает» сестре и брату их первое приключение своим страстным желанием увидеть маму. Но этого не происходит. И читателю тоже не приходится с ней встретиться. А о папе вообще нет речи. У детей есть тетя, к которой в первой повести их отправляют на лето. Но тетя — скорее источник напряжений. Дети побаиваются и своей тети, «неулыбчивой пожилой дамы с водянистыми губами», и ее экономки. Взрослые еще встречаются в виде полицейских. Но их главная характеристика — «усталость». Иными словами, дети Мэри Нортон живут в мире усталых и «отсутствующих» взрослых. И это, конечно, симптом. Некий знак того, что окружающий мир нельзя считать безопасным. Даже кровать, на которой спит самый младший, приобретает странные свойства. Что такое кровать для ребенка? Какими бы ни были условия его существования, кровать для него — последнее убежище, условная «ниша покоя»: на кровати ребенок спит. То есть отрешается от «земных волнений». На кровати, как правило, есть одеяло, под которое можно забраться с головой, если страшно. Конечно, лежа на кровати, ребенок может видеть сны — то есть совершать своеобразные путешествия в «иной мир». Но при этом он все-таки спит. А в историях Мэри Нортон кровать оказывается волшебным средством перемещения. Не конь, не дракон, не ковер-самолет, не волшебный корабль, даже не привычная уже метла, а — кровать. Такая «узнаваемая» кровать с металлическими спинками и, возможно, с сетчатым матрасом. Дети управляют кроватью (точнее, пытаются управлять ее перемещениями) с помощью заговоренного металлического шарика — одного из тех, что должны украшать спинку кровати. Шарики накручены на штыри. Это свойство шарика — крутиться на штыре — и используется для волшебства. В одну сторону повернешь — перенесешься в пространстве, в другую — переместишься во времени. И кровать то и дело появляется в самых неожиданных местах — то здесь, то там, прямо «посередине мира», с сидящими на ней детьми. И каждый раз благодаря перемещениям кровати дети оказываются в эпицентре каких-нибудь приключений. Приключения составляют динамический стержень книг. И они страшные. В первой книге дети и мисс Прайс попадают на остров людоедов. Людоеды берут их в плен и собираются съесть. Во второй книге дети и мисс Прайс попадают в средневековый Лондон, который по духу мало чем отличается от острова людоедов: здесь на площади собираются по оговору сжечь местного колдуна. И народ стекается, чтобы насладиться зрелищем… Страшное — обязательный элемент приключенческой книги; смертельная опасность, угрожающая героям, — важнейший сюжетный ход повествования для детей младшего школьного возраста и чуть старше. Возраста, когда дети «очень хотят бояться» (то есть примерно шесть-одиннадцать лет). Страшное в детской книге — важный механизм мобилизации внимания и обострения чувств, то, на чем зиждется читательский интерес. Потому что это страшное — в художественной обработке, и ребенок в глубине себя знает, что между ним и происходящим существует дистанция, что события происходят в волшебном мире. То есть ему самому описываемые опасности не угрожают. Так что встреча со страшным оказывается своего рода «эмоциональной гимнастикой», «тренингом переживаний». Но даже «знания дистанции» недостаточно, чтобы справиться со страшным: для детей такого возраста нужен еще и хороший конец. Хороший конец — это мост между книгой и реальностью, то, что взращивает в ребенке представления о справедливости. Если в мире существует справедливость, то тогда у ребенка есть понятные жизненные перспективы. Он ведь хочет быть хорошим. И ребенок-читатель нуждается в своеобразной гарантии того, что повествование будет развиваться согласно вектору справедливости: у героев, особенно, если это дети, должен быть какой-то защитник, тот, кто в самой сложной ситуации придет на помощь. В историях Мэри Нортон это мисс Прайс. Мисс Прайс становится для детей тем самым необходимым взрослым, без которого в принципе невозможно нормальное взросление. То, что она колдунья, скрыто от глаз взрослых и мало влияет на ее отношения с ними (в отличие от колдунов Средневековья). Правда, мисс Прайс в силу разных особенностей характера и своего образа жизни — абсолютный маргинал в мире взрослых. Если сказать легче, такой странный человек. Она живет неподалеку от дома, где гостят дети, разъезжает всюду на велосипеде, навещает больных и дает уроки музыки. А еще мисс Прайс потихоньку от всех осваивает «верховую езду» на метле. То есть колдовское искусство. Мисс Прайс — колдунья. Возможно, более щадящим для современного российского уха было бы слово «волшебница». Но мисс Прайс — именно колдунья. И этот смысловой оттенок важен для сюжета: дети в какой-то момент оказываются в Средневековье, которое просто немыслимо без колдунов. И надо же, чтобы «такое» пришло ей в голову! Дети при встрече прямо так ее и спрашивают: «Как это пришло вам в голову, мисс Прайс?» И мисс Прайс объясняет, что у нее «с самого детства была некоторая склонность к колдовству». Однако обстоятельства не способствовали развитию этой склонности: ей «пришлось ухаживать за больной мамой, да еще уроки музыки — вот и не хватало времени заняться этим всерьез». Такая типичная отговорка для человека, который считает себя «творческим», но реализоваться ему вечно что-то мешает. Мисс Прайс в начале событий и предстоит таким «недоделанным творческим человеком», колдуньей, которая «начала слишком поздно». Встреча с детьми и для мисс Прайс становится поворотной точкой существования. Дети «разоблачают» ее, опознают в ней колдунью. Колдовские умения мисс Прайс, даже в зачаточном состоянии, вдруг оказываются востребованными: у детей нет и тени сомнения в реальности волшебства и в том, что благодаря мисс Прайс их жизнь будет интересной. И что колдовство может быть использовано для удовлетворения их страстной потребности познавать окружающее. Собственно, только за этим колдовство им и нужно: они хотят перемещаться во времени и в пространстве, побывать там, куда они точно не смогут попасть с помощью других взрослых (по той простой причине, что взрослым совсем не до них). Естественно, приключения оборачиваются встречей с опасным. Но ведь это цена познания! Как будто детьми движет необходимость находить выход из безвыходных ситуаций — и при этом оставаться самими собой. И как будто в их задачу входит разоблачение мира, его «ненастоящего» спокойствия. А они, безусловно, хотят «порядка» — но только правильного. И в результате своих приключений этот порядок утверждают. Колдовство — такое дело… Злой колдуньей, к примеру, быть труднее, чем доброй. Нужно знать и уметь намного больше, объясняет им мисс Прайс. И дети с этим даже не спорят. Они просто принимают это к сведению: их интересует все, что касается волшебства и возможностей мисс Прайс. Но события сказки то и дело противоречат словесным декларациям и привычному взгляду на вещи. Может, злой колдуньей быть и труднее. Но мы-то, читатели, оказываемся свидетелями, как тяжело быть доброй колдуньей: ведь периодически приходится спасать детей, которых, того и гляди, съедят или еще что-то с ними сделают. И еще есть несчастный средневековый колдун, которого собираются сжечь на костре неизвестно за что, просто так. А он в принципе славный и никому дурного не делал. В этом все могли убедиться — и дети-герои, и дети-читатели, и сама мисс Прайс: Кэри, Чарльз и Пол умудрились перетащить его с собой в «новое время». И ведь у них была цель: познакомить его с мисс Прайс! В полном соответствии со своими представлениями о том, как все должно быть устроено в мире. А «правильно», как они считают, это чтобы встречались люди, у которых «могут быть общие интересы». Естественно, бедный средневековый колдун влюбился… А мисс Прайс? Ох-ох… Она в буквальном смысле решает пожертвовать жизнью ради любви — отправиться в Средневековье вместе с тем, кого полюбила. И остаться там навсегда. Единственное, что должно было в средневековой жизни компенсировать мисс Прайс бытовые преимущества середины ХХ века, — оборудование для ванной, за которое были заплачены довольно серьезные деньги. (Бедная влюбленная мисс Прайс совсем не думала о проблемах с водоснабжением… И это вполне укладывается в рамки английского юмора, сокрушающего все «святое».) Как ни странно, исчезновение мисс Прайс (и странствующей кровати) из мира детей оказывается знаком восстанавливающегося порядка: колдунья «уходит» туда, где она кажется более «органичной». С исторической точки зрения, колдуны обитают в Средневековье. (Ну, и чуть позже, в эпоху лондонского пожара.) А спать, конечно, лучше на чем-то предсказуемом. Значит ли это, что из мира, где живут трое детей, «таких же, как читатель», исчезает все волшебство? Отнюдь нет. После «отбытия» мисс Прайс и мистера Джонса в семнадцатый век, дети отправляются в то место, где, по описаниям мистера Джонса, в давно минувших временах находился его домик. Сейчас там, естественно, одни развалины… — Я вижу их, — сказала Кэри… Чарльз понимал, что сестра притворяется, но ему все равно стало не по себе. — Я прекрасно их вижу… Мистер Джонс поцеловал мисс Прайс в щеку. Он говорит: «Моя единственная любовь…». Вдруг… Кэри… переменилась в лице и пулей выскочила из зарослей ежевики… — Что стряслось? — крикнул Чарльз. — Неужели ты не слышишь, что говорит мисс Прайс?.. — И что же она говорит? — Она говорит: «Кэри, сойди сейчас же с салатной грядки!”" Про салатную грядку — это слова, завершающие историю про метлу и огонь. И завершающие историю в целом. Тоже чисто английский юмор, незаметно перетекающий в чисто английскую мистику: волшебство не может исчезнуть, пока существует дети. Пока они в нем нуждаются. А они нуждаются: и их «склонность к колдовству» практически неотличима от силы воображения. Не могу не сказать, что издатели — редкий случай! — определили возрастную адресацию книг Мэри Нортон точно так же, как это сделала бы я: книга адресована детям 7−11 лет. Это возраст, когда воображение уже в достаточной мере развито и становится основой для других познавательных и творческих процессов. И когда можно без опасений предлагать детям сюжеты, содержащие страшное. Еще нужно сказать об иллюстрациях и оформлении в целом. Обложка — как дверь в волшебную комнату, с объемной вырубкой и окошками, — в буквальном смысле затягивающая внутрь. Картинки Вадима Челака — динамичные и выразительные. Специфически английского в них практически нет (и такой задачи, видимо, не было), зато много «общесказочного»: «Жили-были трое детей…». И, конечно, очень важны «говорящие» лица персонажей, по которым легко «читается» характер и реакции персонажей на происходящее. Обычно я стараюсь избегать «окончательных» определений, но в данном случае не могу удержаться: замечательная книжка! Точнее, две книжки в переводе Ольги Мяэотс: «Метла и металлический шарик» и «Метла и огонь». Рецензия: Марина Аромштам, «Папмамбук»

Палитра чудес. Сказки Мэри Нортон

Расскажи
друзьям

Англичане, мне кажется, побили все мировые рекорды по созданию волшебных литературных миров, а также по описанию образовательных систем для волшебников (в том числе и малолетних) и разного рода волшебных аксессуаров. Но для российского читателя этот ряд продолжает пополняться не только за счет новых произведений, но и за счет переводов классики прошлого века. Возможно, для многих прекрасным открытием станут волшебные повести Мэри Нортон «Метла и металлический шарик » и «Метла и огонь », выпущенные издательством «Лабиринт ». Писались они во время Второй мировой войны. Это обстоятельство не должно удивлять: волшебная сказка — и способ спасаться от разрушающейся реальности, и способ возвращать мир «к порядку».

«Метла и металлический шарик» — история-зачин, хотя и может читаться самостоятельно. А «Метла и огонь» — это продолжение, в котором повествование достигает невозможного драматического накала и приводит к развязке все события в целом.

Главные герои повестей — трое детей и некая мисс Прайс, живущая по соседству с детьми, когда те гостят у своей тети. Младшему, Полу, шесть лет, а от уточнения возраста двух других автор мудро уклоняется: «Кэри была твоя ровесница, а Чарльз — чуть помладше». То есть герои — «такие же, как и ты, читатель». Это прямое приглашение к отождествлению.

В детях Мэри Нортон много симпатичного и нет ничего, что могло бы от них отвратить: они деятельные, отзывчивые, полные любопытства к жизни и по-детски бесстрашные. Бесстрашные не в смысле «я ничего не боюсь», а еще не склонные ограничивать свои поступки и свои фантазии различного рода предвидениями и обладающие тем объемом свободы, который необходим, чтобы все время оказываться в эпицентре каких-нибудь происшествий. Правда, свобода, которой пользуются дети, — следствие их «отделенности» от взрослого мира. Будто они существуют сами по себе.

Первая история начинается так: «Жили-были трое детей… И вот отправили их как-то на лето в Бедфордшир к тете…». Жили-были трое детей. Как будто они живут сами по себе. Их «отправили». Кто отправил и почему — остается за рамками повествования. Мы узнаем, что у детей есть мама. Маленький Пол «обеспечивает» сестре и брату их первое приключение своим страстным желанием увидеть маму. Но этого не происходит. И читателю тоже не приходится с ней встретиться. А о папе вообще нет речи. У детей есть тетя, к которой в первой повести их отправляют на лето. Но тетя — скорее источник напряжений. Дети побаиваются и своей тети, «неулыбчивой пожилой дамы с водянистыми губами», и ее экономки. Взрослые еще встречаются в виде полицейских. Но их главная характеристика — «усталость». Иными словами, дети Мэри Нортон живут в мире усталых и «отсутствующих» взрослых.

И это, конечно, симптом. Некий знак того, что окружающий мир нельзя считать безопасным. Даже кровать, на которой спит самый младший, приобретает странные свойства.

Что такое кровать для ребенка? Какими бы ни были условия его существования, кровать для него — последнее убежище, условная «ниша покоя»: на кровати ребенок спит. То есть отрешается от «земных волнений». На кровати, как правило, есть одеяло, под которое можно забраться с головой, если страшно. Конечно, лежа на кровати, ребенок может видеть сны — то есть совершать своеобразные путешествия в «иной мир». Но при этом он все-таки спит.

А в историях Мэри Нортон кровать оказывается волшебным средством перемещения. Не конь, не дракон, не ковер-самолет, не волшебный корабль, даже не привычная уже метла, а — кровать. Такая «узнаваемая» кровать с металлическими спинками и, возможно, с сетчатым матрасом.

Дети управляют кроватью (точнее, пытаются управлять ее перемещениями) с помощью заговоренного металлического шарика — одного из тех, что должны украшать спинку кровати. Шарики накручены на штыри. Это свойство шарика — крутиться на штыре — и используется для волшебства. В одну сторону повернешь — перенесешься в пространстве, в другую — переместишься во времени.

И кровать то и дело появляется в самых неожиданных местах — то здесь, то там, прямо «посередине мира», с сидящими на ней детьми. И каждый раз благодаря перемещениям кровати дети оказываются в эпицентре каких-нибудь приключений.

Приключения составляют динамический стержень книг. И они страшные. В первой книге дети и мисс Прайс попадают на остров людоедов. Людоеды берут их в плен и собираются съесть. Во второй книге дети и мисс Прайс попадают в средневековый Лондон, который по духу мало чем отличается от острова людоедов: здесь на площади собираются по оговору сжечь местного колдуна. И народ стекается, чтобы насладиться зрелищем… Страшное — обязательный элемент приключенческой книги; смертельная опасность, угрожающая героям, — важнейший сюжетный ход повествования для детей младшего школьного возраста и чуть старше. Возраста, когда дети «очень хотят бояться» (то есть примерно шесть-одиннадцать лет). Страшное в детской книге — важный механизм мобилизации внимания и обострения чувств, то, на чем зиждется читательский интерес. Потому что это страшное — в художественной обработке, и ребенок в глубине себя знает, что между ним и происходящим существует дистанция, что события происходят в волшебном мире. То есть ему самому описываемые опасности не угрожают. Так что встреча со страшным оказывается своего рода «эмоциональной гимнастикой», «тренингом переживаний».

Но даже «знания дистанции» недостаточно, чтобы справиться со страшным: для детей такого возраста нужен еще и хороший конец. Хороший конец — это мост между книгой и реальностью, то, что взращивает в ребенке представления о справедливости. Если в мире существует справедливость, то тогда у ребенка есть понятные жизненные перспективы. Он ведь хочет быть хорошим.

И ребенок-читатель нуждается в своеобразной гарантии того, что повествование будет развиваться согласно вектору справедливости: у героев, особенно, если это дети, должен быть какой-то защитник, тот, кто в самой сложной ситуации придет на помощь.

В историях Мэри Нортон это мисс Прайс. Мисс Прайс становится для детей тем самым необходимым взрослым, без которого в принципе невозможно нормальное взросление. То, что она колдунья, скрыто от глаз взрослых и мало влияет на ее отношения с ними (в отличие от колдунов Средневековья). Правда, мисс Прайс в силу разных особенностей характера и своего образа жизни — абсолютный маргинал в мире взрослых. Если сказать легче, такой странный человек. Она живет неподалеку от дома, где гостят дети, разъезжает всюду на велосипеде, навещает больных и дает уроки музыки. А еще мисс Прайс потихоньку от всех осваивает «верховую езду» на метле. То есть колдовское искусство. Мисс Прайс — колдунья.

Возможно, более щадящим для современного российского уха было бы слово «волшебница». Но мисс Прайс — именно колдунья. И этот смысловой оттенок важен для сюжета: дети в какой-то момент оказываются в Средневековье, которое просто немыслимо без колдунов.

И надо же, чтобы «такое» пришло ей в голову! Дети при встрече прямо так ее и спрашивают: «Как это пришло вам в голову, мисс Прайс?» И мисс Прайс объясняет, что у нее «с самого детства была некоторая склонность к колдовству». Однако обстоятельства не способствовали развитию этой склонности: ей «пришлось ухаживать за больной мамой, да еще уроки музыки — вот и не хватало времени заняться этим всерьез». Такая типичная отговорка для человека, который считает себя «творческим», но реализоваться ему вечно что-то мешает. Мисс Прайс в начале событий и предстоит таким «недоделанным творческим человеком», колдуньей, которая «начала слишком поздно».

Встреча с детьми и для мисс Прайс становится поворотной точкой существования. Дети «разоблачают» ее, опознают в ней колдунью. Колдовские умения мисс Прайс, даже в зачаточном состоянии, вдруг оказываются востребованными: у детей нет и тени сомнения в реальности волшебства и в том, что благодаря мисс Прайс их жизнь будет интересной. И что колдовство может быть использовано для удовлетворения их страстной потребности познавать окружающее. Собственно, только за этим колдовство им и нужно: они хотят перемещаться во времени и в пространстве, побывать там, куда они точно не смогут попасть с помощью других взрослых (по той простой причине, что взрослым совсем не до них). Естественно, приключения оборачиваются встречей с опасным. Но ведь это цена познания! Как будто детьми движет необходимость находить выход из безвыходных ситуаций — и при этом оставаться самими собой. И как будто в их задачу входит разоблачение мира, его «ненастоящего» спокойствия. А они, безусловно, хотят «порядка» — но только правильного. И в результате своих приключений этот порядок утверждают.

Колдовство — такое дело… Злой колдуньей, к примеру, быть труднее, чем доброй. Нужно знать и уметь намного больше, объясняет им мисс Прайс. И дети с этим даже не спорят. Они просто принимают это к сведению: их интересует все, что касается волшебства и возможностей мисс Прайс. Но события сказки то и дело противоречат словесным декларациям и привычному взгляду на вещи. Может, злой колдуньей быть и труднее. Но мы-то, читатели, оказываемся свидетелями, как тяжело быть доброй колдуньей: ведь периодически приходится спасать детей, которых, того и гляди, съедят или еще что-то с ними сделают. И еще есть несчастный средневековый колдун, которого собираются сжечь на костре неизвестно за что, просто так. А он в принципе славный и никому дурного не делал. В этом все могли убедиться — и дети-герои, и дети-читатели, и сама мисс Прайс: Кэри, Чарльз и Пол умудрились перетащить его с собой в «новое время». И ведь у них была цель: познакомить его с мисс Прайс! В полном соответствии со своими представлениями о том, как все должно быть устроено в мире. А «правильно», как они считают, это чтобы встречались люди, у которых «могут быть общие интересы». Естественно, бедный средневековый колдун влюбился… А мисс Прайс? Ох-ох… Она в буквальном смысле решает пожертвовать жизнью ради любви — отправиться в Средневековье вместе с тем, кого полюбила. И остаться там навсегда. Единственное, что должно было в средневековой жизни компенсировать мисс Прайс бытовые преимущества середины ХХ века, — оборудование для ванной, за которое были заплачены довольно серьезные деньги. (Бедная влюбленная мисс Прайс совсем не думала о проблемах с водоснабжением… И это вполне укладывается в рамки английского юмора, сокрушающего все «святое».)

Как ни странно, исчезновение мисс Прайс (и странствующей кровати) из мира детей оказывается знаком восстанавливающегося порядка: колдунья «уходит» туда, где она кажется более «органичной». С исторической точки зрения, колдуны обитают в Средневековье. (Ну, и чуть позже, в эпоху лондонского пожара.) А спать, конечно, лучше на чем-то предсказуемом.

Значит ли это, что из мира, где живут трое детей, «таких же, как читатель», исчезает все волшебство?

Отнюдь нет. После «отбытия» мисс Прайс и мистера Джонса в семнадцатый век, дети отправляются в то место, где, по описаниям мистера Джонса, в давно минувших временах находился его домик. Сейчас там, естественно, одни развалины…

— Я вижу их, — сказала Кэри… Чарльз понимал, что сестра притворяется, но ему все равно стало не по себе. — Я прекрасно их вижу… Мистер Джонс поцеловал мисс Прайс в щеку. Он говорит: «Моя единственная любовь…».

Вдруг… Кэри… переменилась в лице и пулей выскочила из зарослей ежевики…

— Что стряслось? — крикнул Чарльз.

— Неужели ты не слышишь, что говорит мисс Прайс?..

— И что же она говорит?

— Она говорит: «Кэри, сойди сейчас же с салатной грядки!”"

Про салатную грядку — это слова, завершающие историю про метлу и огонь. И завершающие историю в целом. Тоже чисто английский юмор, незаметно перетекающий в чисто английскую мистику: волшебство не может исчезнуть, пока существует дети. Пока они в нем нуждаются. А они нуждаются: и их «склонность к колдовству» практически неотличима от силы воображения.

Не могу не сказать, что издатели — редкий случай! — определили возрастную адресацию книг Мэри Нортон точно так же, как это сделала бы я: книга адресована детям 7−11 лет. Это возраст, когда воображение уже в достаточной мере развито и становится основой для других познавательных и творческих процессов. И когда можно без опасений предлагать детям сюжеты, содержащие страшное.

Еще нужно сказать об иллюстрациях и оформлении в целом. Обложка — как дверь в волшебную комнату, с объемной вырубкой и окошками, — в буквальном смысле затягивающая внутрь. Картинки Вадима Челака — динамичные и выразительные. Специфически английского в них практически нет (и такой задачи, видимо, не было), зато много «общесказочного»: «Жили-были трое детей…». И, конечно, очень важны «говорящие» лица персонажей, по которым легко «читается» характер и реакции персонажей на происходящее.

Обычно я стараюсь избегать «окончательных» определений, но в данном случае не могу удержаться: замечательная книжка! Точнее, две книжки в переводе Ольги Мяэотс : «Метла и металлический шарик» и «Метла и огонь».

Рецензия: Марина Аромштам, «Папмамбук »