Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

«Виталий Волович личность легендарная, овеянная славой, мифами, поклонением. Можно смело сказать, пока в Екатеринбурге живет Волович, у города есть будущее. Трудно найти фамилию, которая бы так подходила ее носителю. Высокий мужик, немного сутулый, руки — здоровенные клешни, большие очки сидят на большом горбатом носу. Человек в высшей степени умный, но интеллект расходует в зависимости от обстоятельств и степени подготовки собеседника. Обожает нравиться женщинам и действительно нравится. В компании человек азартный, шумный, веселый, остроумный, дуэлянт в споре. Художник с мировым именем, но это область искусствоведения. Я же ограничусь тем, что скажу главное: он мой друг, и я этим горжусь.»

Из записок М. Брусиловского.// Миша Брусиловский: «Мир художника». М., 2002. С. 208

То, что художнику более 80-ти лет как-то и не замечаешь: шутит, улыбается, ухаживает, как настоящий кавалер, ручки целует. Даже деловые женщины в его присутствии вдруг останавливаются на бегу: «Боже, я же женщина!» Виталий Михайлович Волович настоящий «работоман» от искусства: вот уже много лет он проводит в мастерской по 9-10 часов каждый день, а если случаются вынужденные «выходные», то у него ощутимо портится настроение: «Все лучшее, что происходит в моей жизни, происходит в мастерской! Представить не могу, что если бы не было у меня этой профессии, то я бы уже 20 лет был на пенсии и не знал, куда себя деть! Во мне все ликует от недостатка времени и желания бежать в мастерскую, где меня ждет интереснейшая работа, которую я сам себе придумываю. Я спешу сюда с невероятным желанием и ухожу с неохотой».

Когда будущему художнику было четыре года, его семья переехала в Свердловск из Приморского края. Окончив в 1948 году Свердловское художественное училище, Виталий Волович начал сотрудничать со Среднеуральским книжным издательством: он оформлял обложки и делал иллюстрации к книгам. «Моя работа в издательском деле начиналась абсолютно безрадостно. Мне предложили сделать иллюстрации к рассказу «Суворовец», и я нарисовал несколько картинок: «Партизаны взрывают поезд», «Дети лепят снежную бабу»… Носил их в издательство тринадцать раз – и тринадцать раз художественный редактор делал мне замечания. В конце концов он их принял, но не потому, что они были хороши, а потому что издание уже шло в набор. Для меня это было первым позором в жизни: когда вышла книга, я решил, что и близко больше не подойду ни к одному издательству. Но за год горечь поражения прошла, и следующие десять лет я делал разнообразную поденную работу – журналы, путеводители, справочники».

Виталий Михайлович признается, что не относился к иллюстрации книг серьезно, пока дело не приняло нешуточный оборот. «Мне предложили сделать «Кладовую солнца» Михаила Пришвина. Было очень интересно поработать с хорошей литературой! И когда книга вышла, Пришвин сам написал письмо в издательство: «Кладовую солнца» издавали бесчисленное количество раз разные страны, и у меня на полке «Кладовые» всех размеров и цветов. Но Ваша - лучшая». Это была серьезная похвала, и я был у писателя дома в Москве незадолго до его смерти». Тогда я и осознал, что книжная иллюстрация – это важное для меня дело».

Как и у многих талантливых художников, у Виталия Михайловича возникали трудности с официальной работой в Свердловске: в издательстве его обвиняли в формализме, не давали выставляться и даже отзывали дипломы, полученные на различных книжных конкурсах. «Как-то я собрал свои картины и рисунки и отправился в Москву. Там мне сразу заказали иллюстрации к «Песне о соколе» и «Песне о буревестнике» Максима Горького, пролетарского писателя. Книга получила много наград, и мне предложили участвовать в международном конкурсе иллюстраторов в Лейпциге. Я выбрал романы Стивенсона – и получил серебряную медаль! После этого я понял, какая литература заставляет меня трепетать, а новый статус поставил меня в привилегированное положение: теперь я предлагал творческие заявки, а не просто выполнял заказы. Кроме того, нет ничего лучше работы с мертвыми авторами: у меня за все время не было ни одного конфликта ни с Сервантесом, ни с Шекспиром, ни с кем-то еще. И цензура дремлет», — улыбается художник.

Однако на смену советской цензуре пришла экономическая. В начале 1990-х годов одни издательства закрылись, а другие уже не делали заказов художникам: «Они стали издавать хорошие книги, которые раскупались и без иллюстраций – иллюстрации удорожают издание. Книга и раньше была предметом экономики, но все же в большей степени она оставалась предметом культуры. Сейчас же наоборот. Лет 14 кряду я оставался без работы художника-иллюстратора, без издания книг – моего любимого дела. Пока не придумал создавать художественные альбомы, в которых изменяется классическое соотношение «литератор — иллюстратор». Теперь я не иллюстрирую литературу, а воссоздаю определенную среду, атмосферу, в которую помещены события произведения».

В этом формате была издана книга «Средневековый роман», куда вошли «Тристан и Изольда», «Рыцарь со львом» и «Парцифаль», недавно была презентована еще одна книга – «Парад Алле», посвященная цирку. А сейчас готовится к изданию еще одна – «По страницам европейский эротической литературы», куда войдут избранные отрывки из произведений Апулея, Катулла, Овидия, Боккаччо, Генри Миллера, Лоуренса, Овидия, де Сада, Казановы и многих других. И, разумеется, иллюстрации Виталия Воловича.

Помимо иллюстрации, Волович создает офорты: в его мастерской станок занимает отдельную комнату. Процесс создания каждого оттиска трудоемок и кропотлив (техника практически не изменилась за несколько веков, несмотря на технический прогресс), и на создание одного листа небольшого формата может уходить до нескольких месяцев. Одна из недавних работ художника по площади составляет целых 7,5 квадратных метров, она прошла 170 травлений кислотой! Можно только восхищаться характером мастера, однако он сам другого мнения: «Характер требовался бы в том случае, если бы я не любил это делать и по какой-то причине был вынужден. Но я-то люблю и рвусь, для меня сидеть с карандашом и кисточкой – невероятное наслаждение».

Виталий Волович не только художник, он еще и боец – сегодня, вместе с другом Мишой Шаевичем Брусиловским он борется за создание музея Эрнста Неизвестного, еще одного великого уральца. Есть у Виталия Воловича и живописные циклы, один из них – «Старый Екатеринбург». «У меня был старый друг – Леша Казанцев, мы с ним были дружны 67 лет, а сейчас его уже нет в живых. У нас была традиция: каждый год в конце лета мы выезжали куда-нибудь на этюды, поскольку к осени мы уже зеленели от усталости. Мы побывали в Средней Азии, на севере России, объехали Урал. Если мы не могли никуда поехать, то выходили рисовать в город. К сожалению, первые листы я нарисовал лишь году в 1970 или 75, и понял, насколько это интересно. А вот если бы начал на десяток лет раньше – я бы еще многое застал в городе. Я раздарил многие листы, их недорого покупали, серия быстро расходилась. Но теперь я уже не вернусь к этому циклу — город стал другим, от него почти ничего не осталось от старинной застройки». «Я рисовал, следовательно, я любил», — такими словами заканчивается вступление к книге «Старый Екатеринбург».

Заслуженный художник РСФСР (1973), лауреат премии имени Г.С. Мосина (1995), лауреат премии Губернатора Свердловской области за выдающиеся достижения в области литературы и искусства (1999), обладатель Золотой медали Российской Академии художеств за серию графических листов к трагедии Эсхила «Орестея» (2005), член-корреспондент Российской академии художеств, почётный гражданин города Екатеринбурга (2007), почётный гражданин города Ирбита (2008).

Ушел из жизни почетный гражданин Свердловской области художник Виталий Волович. Совсем недавно легендарный художник отметил 90-летие. Волович был давним другом и экспертом «УР», частым гостем тематических дискуссий и круглых столов. Во время одной из встреч было взято это интервью.

Виталий Волович — гордость Екатеринбурга, талантливейший художник, график, действительный член РАХ, чьи работы представлены в Третьяковской галерее, музее имени Пушкина, крупнейших галереях и музеях Европы. Ему без малого 90, но он по-юношески смешлив и задорен: «Я вполне современный парень». Ежедневно Виталий Михайлович проводит в своей мастерской часов по 10. Немного стесняется своего возраста: «срок дожития уже пережил, как-то неловко». Равно как и с памятником при жизни. Беседовать с ним оказалось легко и приятно. Даже в грустных вещах Волович неизменно находит повод пошутить и рассказать какую-нибудь уморительную байку.

Журналист и писатель Клавдия Филиппова привезла четырехлетнего сына Виталика в Свердловск из далекого дальневосточного Спасска.

— Я, может быть, один из немногих, кто ровным счетом ничего не знает о своих предках. Сомневаюсь даже, что они у меня были — говорит Волович. — Мама очень рано лишилась родителей, жила у тетки в Нерчинске, потом переехала в Спасск, где познакомилась с будущим отцом, заявившим: «или я, или ребенок». Она выбрала ребенка, и в 1932-м оказалась в Свердловске. Мама меня спрашивала, хочу ли я знать что-нибудь об отце. Я горделиво говорил, что нет.

В 1937-м у Клавдии Владимировны Филипповой вышла первая книжка «В гимназии». Леонид Диковский поставил ее в своем театре во Дворце пионеров. Следующая «Между людьми» — о писателе-разночинце Решетникове — была издана в Москве. Отчимом мальчика стал писатель, литературовед Константин Васильевич Боголюбов.

— Дома была потрясающая библиотека, в коридоре стояли шкафы с тускло блестевшими золотыми переплетами: издания Брокгауза и Эфрона, шеститомник Шекспира с иллюстрациями сэра Джильберта, история крестовых походов, — вспоминает Волович. — И все эти книги были замечательно иллюстрированы. Я был очень увлечен одним из классиков шекспировского иллюстрирования сэром Джильбертом, рисовальщиком пером, Доре и конечно, Пикассо. В этой атмосфере я и рос, поэтому позже обратился к книжной графике. История на самом деле трагическая. Вскоре началась война, у мамы была военная дистрофия, она болела невероятно тяжело, потом все это переросло в страшную форму туберкулеза. Квартира наша была в деревянном доме недалеко от нынешней улицы Мамина-Сибиряка, окна зашторены, начало войны. Мама страшно замерзала, дров не было, и мы с отчимом, университетским профессором ходили на станцию Шарташская, куда привозили уголь. Выжидали темноты и подползали к большой куче, часовой с ружьем уходил в другую сторону, и пока его не было, мы нагребали в сумки эту угольную пыль, чтобы прийти домой и затопить печку. Потом возвращался человек с винтовкой, мы замирали... Однажды я решился на воровство, взял полено из поленницы во дворе. Мама, худая, страшная, приподнялась на локте на кровати и устроила мне немыслимую разборку за то, что я взял чужое. Меня, 12-летнего, заставили отнести назад это полено, это был мощный урок на всю жизнь. Потом наступили совсем тяжелые времена, холод стоял сумасшедший. Военные зимы были очень суровыми. Нам приходилось изданиями Брокгауза и Эфрона — сказать страшно — растапливать буржуйку. И мы видели, как исчезают в печке листы с иллюстрациями Доре, сэра Джильберта и других. Это одно из самых трагических впечатлений детства.

Мама Виталия Михайловича работала литконсультантом в «Уральском рабочем», отвечала на письма и присланные ей стихи. Однажды, смеясь, показала сыну поэму, посвященную полету в космос двух собачек. Поэма начиналась словами: «Вот вернулись из космОса два советских пЁса»...

— У нас был открытый дом. — вспоминает художник. — Собиралась вся писательская братия, включая Павла Петровича Бажова и Мариэтту Сергеевну Шагинян, жившую здесь в эвакуации. Шла война, и все гости приносили понемножку яичного порошка, мама сбрасывала все это в кастрюлю, заливала водой, и на сковородке оказывался огромный желтый блин. Гости приносили спиртное, какие-то страшные самогоны. Все были голодны и напивались мгновенно... Я, маленький, ходил и слушал. Позже, работая в издательстве, я оформлял книжки почти всем уральским писателям, включая Бажова, Бондина, Найдича...

Предрасположен к трагедии. ...Но и к шутке!

— Вы однажды сказали, что художник обречен на самого себя. Почти во всех ваших произведениях есть некий трагизм. Даже в пейзажах. Можно ли считать, что в этом ваша индивидуальность?

— Наверное. Скажем, человек рождается и поет только тенором и только лирические партии, или наоборот басом. Есть люди, предрасположенные к доброте, самопожертвованию, даже к насморку. Я предрасположен к трагедии. Если на плэнере стоит прекрасная погода, солнышко, небо голубое, я рисую без всякого воодушевления. Но если поднялась гроза, налетела буря, ветер, я чувствую дикое внутреннее оживление, мне это интересно. Драматургия всегда интересней в силу того, что она связана с пограничными ощущениями. С этюдами бывает смешно. Помню, рисую на Таватуе выжженный холм возле озера, на нем белые пни, давно срубленные и белые как кости. Я создаю образ, пишу черной, коричневой и белой краской. Подходит мужик и долго у меня за спиной стоит. Молчание у него тяжелое. Оборачиваюсь, а он мне: «Мужик, ты чего делаешь, небо-то синее!». Я говорю: «Да у меня синей краски нет...». «Аааа... — отвечает. Так у нас установилось взаимопонимание. Я объяснил ему странность.

Вообще когда рисуешь на природе, комментарии получаешь замечательные! Однажды в Коуровской слободе ко мне подошел старик с палкой. Остановился, долго стоял: «Вот бы мне старику-то эдак научиться: подольше бы пожил хотя... — Отчего же подольше? — спрашиваю. — Так косить-то меня надолго ли хватит? А так кисточкой ширк-ширк, глядишь и заработал».

Однажды мы с моим другом Лешей Казанцевым писали тогда еще Свердловск. Подошли две девочки лет по 17 и, не обращая на нас никакого внимания, рассуждают, мол, надо же, мужики в этом возрасте водку пьют, да валяются как свиньи. А эти рисуют. Все-таки лучше.

Общение со зрителем очень любопытное. Леша был академист, я рисовал посвободнее. Подошли мальчики, один и говорит, показывая на Лешу, мол, у этого правильней, а у этого (показывая на меня) — интересней.

— Брусиловский как-то писал, что вы обожаете нравиться женщинам и, главное, нравитесь им. Как женщины-зрительницы оценивали вашу серию «Женщины и монстры»?

— В книге отзывов одна написала: «Ухожу с выставки грязной и залапанной», вторая: «Художник, по-моему, просто сексуальный маньяк». Зато была женщина, написавшая, что больше всего ей понравилась серия «Женщины и монстры». «Вот это кайф, вот это мужик!». Я очень гордился.

У меня много лет тому назад была выставка графики в зале Каслинского литья Челябинской картинной галереи. И один зритель написал: «Уважаемый товарищ Волович, мне очень понравилась ваша графика, но еще больше понравилось ваше каслинское литье». (хохочет — Ю.Г.).

Однажды случилась такая запись: «Уважаемый товарищ Волович, с большим интересом посмотрел ваши работы, и у меня возникло серьезное желание поговорить с вами. Я живу в Москве, адрес и телефон такие-то». Внизу подпись: Врач-психиатр такой-то. Или бытово: «Мы с Машей любим друг друга, и поэтому нам даже ваша выставка понравилась». Книга отзывов это совершенно прелестная обратная связь!

— Сейчас уже никого. Раньше я очень хотел делать Сирано де Бержерак, Макбета. В юношестве — Грина. Но не случилось. Мне повезло, «Слово о Полку Игореве», «Роман о Тристане и Изольде», «Ричард III» — все это было потворческим заявкам и с согласия издательства. Раньше интерпретация художественного материала была способом выразить свое мироощущение, все «кукиши» в кармане. Понятно, что «Ричард III» был протестом против тоталитарной власти. Про «Эгмонта» в центральной прессе была рецензия, где писали: «Художнику особого дела до Гете нет, онреализует свои представления о несвободе». Сейчас интерпретация литературного произведения мало кого интересует. Появились яркие сценические интерпретации, до которых художникам далеко. И вот новый тип книжки, в которой я выступаю наравне с литературным автором. Это невероятно увлекательно, и возникает уже тогда, когда накоплен какой-то объем работ, и его необходимо реализовать.

Художник и возраст

— Я настолько привык к книге, что если книги не выходят, чувствую себя сиротливо. — Признается он. — Порочная привычка делать книжки . Так и сейчас я обеспокоен, что никак не удается издать «Корабль дураков»... (книга вышла через несколько месяцев после интервью — осенью 2016 года — прим.ред. ). С «Орестеей» тяжелая история. Я сделал ее в 1989 году, это был заказ издательства. Книга так и не издана, существует как станковые листы. Между тем, художнику, доживающему до определенного возраста, очень хочется реализовать себя до предела, такой бзик! История взаимоотношений художника с возрастом трагична. Как правило, возникает какая-то работа, которую художник не успевает закончить. Вспомним историю Корина, который всю жизнь писал этюд к «Руси уходящей», да так и не закончил. Гена Мосин, делавший «Сказ об Урале», подготовил огромный холст, рисунок был переведен по клеточкам, но — не закончен. Таких примеров много. И поскольку я имею некую фантазию считать, что «Корабль дураков» самая важная для меня книга, мне очень хочется ее издать. Для меня это реализация самых важных идея. До некоторой степени синтез того, что я делал в течение всей жизни. Я понимаю, что ситуация изменилась, и то, что интересно мне, возможно, не слишком интересно большинству зрителей. Приходит на смену совершенно другое поколение художников, с другими идеями, идеалами. Искусство фигуративное уступает место искусству ситуационному — инсталляциям, артефактам. Налицо смена ориентиров и интересов. То, что относится к содержательной графике, уже мало кому интересно.

— Книга уходит в прошлое. Есть ли что-то еще из прошлого, привычки, характерные особенности, чего вам жаль? Некоторым жаль, что не существует больше писем от руки. Познер сожалеет, что интеллигенции больше нет, она растворилась...

— Все это так. Я вот живу дольше «срока дожития» (это около 12-ти лет), я очень сильно обманул государство, заступил на чужую территорию. Ощущаю некоторую неуместность и рассчитываю главным образом на тех, кто, кто тоже превысил срок дожития и разделяет мои взгляды. Да, художник обречен на самого себя. Конечно, единственное условие подлинного художнического существования это искренность. У нас странная профессия в том смысле, что чем в большей степени художник является эгоистом, тем больше шансов у него быть кому-то интересным. Социологи говорят, мол, художник должен изучать спрос, тенденции, я думаю, что ничего этого не нужно. Художник должен быть абсолютным эгоистом и выражать только себя всеми доступными ему способами, пытаться удовлетворить себя. Это не самонадеянность, это от безвыходности. Если я буду что-то учитывать, искать некие среднестатистические способы понравиться зрителю, это значит, что я буду просто не интересен никому.

—Вы говорили, что нет ничего лучше работы с мертвыми авторами — не было конфликтов ни с Сервантесом, ни с Шекспиром. Была ли работа, которую вам делать не хотелось, не нравилось, на сопротивление материала?

— После художественного училища у меня была репутация живописца. Все мои детские впечатления о книгах были забыты, я ездил с этюдником, писал. Потом в 48 лет умерла мама, у нее остался огромный долг, мне нужно было с ним расплачиваться. Нужда заставила. Мамин приятель, Александр Соломонович Асс, зав.производством в Свердловском издательстве, предложил мне сделать иллюстрации к тексту рассказа «Суворовец» из журнала «Боевые ребята». Я очень старался, было неловко не оправдать доверия. И я приносил самому доброжелательному ко мне человеку эти рисунки 13 раз! И он, сокрушаясь, в 13-й раз, сказал, мол, ну плохо, но выхода нет. Так у меня вышел рассказ. Это был ужас. Я дал себе слово, что близко больше не подойду к издательству. Где-то в мастерской есть этот рисунок — партизаны, взрывающие поезд и дети, ваяющие снежную бабу. Страшное дело. Если бы ко мне пришел молодой художник с этим и рисунками, я бы посоветовал ему заняться, скажем, пчеловодством...

Прошли годы, и я полтора десятка лет провел в издательстве на поденной работе. Делал путеводители, журналы. Судьбоносной стала «Кладовая солнца» по Пришвину. Я делал эти рисунки с сумасшедшей любовью. Рисовал с натуры ворон, стога, природу. Книжка вышла, и совершенно неожиданно пришло письмо от Пришвина с благодарностью. Он писал, что мои иллюстрации к его книге — лучшие. Потом я даже бывал у него дома в Лаврушинском переулке. Много позже моя внучка училась в 5-м классе, они проходили «Кладовую солнца». Ко мне как раз зашел журналист из «Уральского», попросил письмо Пришвина. — Дед, а ты что, знал Пришвина?! — спросила внучка. — Я делал иллюстрации к его книге. — ответил я. — Так ты знал его лично? — у Анечки округлились глаза. — Дед, а Пушкина ты тоже знал?

Была еще смешная история с «живыми» авторами. Сюда приехал поэт Степан Щипачев, и поскольку у меня в издательстве уже к тому времени сложилась репутация пейзажиста, мне предложили делать его книгу под названием «Березовый сок». Я полагал, что это о природе. Щипачев позвал меня к родственникам в гости, там были пельмени и водка. Потом он стал читать главы из «Березового сока». Я постепенно трезвел, потому что это была книга о революционных маевках, о каменных палатках, куда собирались революционеры. И это было ужасно. На обратном пути, что-то мямля, я объяснял, почему не смогу...

ПРО ФОРМАЛИЗМ

— Вас называют шестидесятником. Вы себя им ощущаете?

— Конечно да, тем более, как раз в 60-е возникли все эти обвинения в формализме. Все началось с Миши Брусиловского. Я кидался на его защиту во всех инстанциях, Гена Мосин даже нарисовал мой романтический портрет: я стою в черном свитере, кругом корни и плакат Дон Кихота. На одной из проработок редактор книжного издательства встал и сказал, что надо оставить в покое Брусиловского и заняться его адвокатами. И они занялись мной. Я очень сильно это переживал... При этом, начиная с 50-х годов, мы получали дипломы на всесоюзных конкурсах. На очередном конкурсе комиссия присудила моей книжке «Побежденный кит. Мальтийская сказка» диплом, который за формализм был аннулирован. На следующий год так же отняли диплом у свеженагражденной «Малахитовой шкатулки». В составе жюри был художник Дементий Шмаринов, возмутившийся этим фактом. Позже, на совещании в обкоме, главный, Ермаш, все спрашивал, правда ли, что мне нравятся формалистические художники. Я сознался, что да, и что еще мне нравится польский плакат. Мне перестали давать работу, и я вынужден был поехать в Москву. Там я сразу получил заказ на «Песню о соколе» и «Песню о буревестнике». Это было время некоторого пересмотра революционных идеалов. Сталин уже имел соответствующую репутацию, но Ленин, революция, шатровские пьесы по-прежнему были в ореоле святости. Позже я получил серебряную медаль за «Шотландскую балладу» на конкурсе в Лейпциге, а в московских издательствах сделал «Ричарда III-его», «Исландские саги». Жизнь изменилась. Так что кампании имеют оборотную сторону, и для меня это было счастьем.

ПРО ПРИОРИТЕТ КОМФОРТНОГО ИСКУССТВА и умение «вмылить»

— Как сегодня жить художнику, если с одной стороны, нужно быть в гармонии с самим собой, а с другой, зарабатывать деньги? Как не скатиться в ширпотреб?

— Сегодня существует абсолютная свобода, писать можно все, что угодно. Другое дело, что это никому не нужно. Все искусство подверглось пересмотру, но изобразительное искусство в большей степени, чем все остальное. Мир ведь наполнен визуальными образами — ТВ, пресса, глянцевые журналы. Художнику, чтобы найти свое место, нужно отойти от визуального правдоподобия, изобрести свой более сложный метод отражения того, что он видит и чувствует. Это влечет за собой усложнение языка. И — полное равнодушие зрителя. Поэтому художник сейчас оставлен на произвол судьбы, государство не принимает в нем участия. Есть байка, относящаяся ко временам французской революции. Художник Густав Кюрбе был очень буйным человеком, принимал участие в свержении Вандомской колонны, но потом остепенился и к концу жизни был награжден Орденом почетного легиона. Он торжественно отказался от ордена и написал в газету заметку, где, в частности, были такие слова: «Государство тогда выполнит свой долг перед искусством, когда оставит всякую заботу о нем». Мы думали, Господи, без цензуры... это же счастье! Вот эти времена настали, государство оставило заботу о нас, и мы отданы в руки не элиты, но людей, внезапно разбогатевших. У них свои вкусы и пристрастия. И экономическая зависимость художника от существования в этом слое во много раз унизительней и хуже, чем всякие цензурные дела, потому что цензуру можно было обходить. Она предполагала метафору, отсутствие прямоговорения, обходные пути. Иногда это служило на пользу искусству. Сейчас человек, имеющий средства, выбирает то, что ему нравится: сделайте мне красиво. Художник стал обойщиком его величества, украшателем интерьеров в домах богатых людей. Исчезла необходимость в индивидуальности художника. Раньше, даже в самые страшные времена, художником считался тот, кто выразил свое отношение к миру. Сейчас это не нужно. Надо сделать красиво, комфортно. Помню, сюда приезжал галерист из Тулузы, я сопровождал его, комментируя картины. И в мастерской у Вити Реутова, замечательного мастера гиперреалистического склада галерист говорит: «Все это чудесно, но почему у вас там все время пасмурно?!». Спрос имеют солнечные пейзажи, комфортное искусство. Искусство выродилось и является просто способом украсить интерьеры. Драматургия, конфликтное искусство, творческая индивидуальность нынче не нужны. Молодые талантливые ребята вырастают в атмосфере необходимости иметь заказчика, делать то, что модно, востребовано. И это, конечно, дикий удар по изобразительному искусству, оправится ли оно? У нас сейчас, как и на Западе, лишь редкие художники зарабатывают благодаря своей известности, статусу, все остальные — дизайном, издательской деятельностью, педагогикой, либо прикладными видами. Чтобы заниматься тем, что нравится, нужно иметь приработок.

Очереди за искусством

— Феномен очередей за искусством. Что по этому поводу думаете?

— Мне бы хотелось думать о возникновении интереса к искусству. Но я вспоминаю, что на выставке Глазунова очередь была ничуть не меньше, даже наоборот. Это интерес к классическому искусству, вызванный голодом, возникающим у зрителя в связи с тем, что художники не создают объекты. А создают интерпретации. На выставке в гостинице «Исеть» было огромное количество молодежи, но я думаю, что объяснение этому — мода. Придя на выставку, ты приобретаешь статус человека прогрессивного, современного, принадлежишь к элите. С Серовым, наверное, тоска по действительному искусству. Тут, конечно, и некий массовый гипноз, но есть часть людей, которым это по-настоящему интересно.

— Где грань между современным искусством и субстанцией, которую создают якобы художники?

— Она стерта. Современное искусство и не претендует на создание объекта, не является продолжателем визуального искусства. У них есть даже формулировка: «По ту сторону ручного труда». Это интеллектуальные затеи, способ интерпретировать. На биеннале была имитация стены плача, куда вместо записок к Господу были засунуты ассигнации. Это было крамольно, но любопытно: связь с Богом заменена корыстью. Это искусство, переместившееся в область интеллектуального. Фигуративное искусство все более переходит в область классического. И все в меньшей степени выражает взаимоотношения, проблемы, возникающие в современном обществе. Тем более в связи с утратой подлинного значения, переходом в коммерческую ипостась, которая никому, кроме владельцев интерьера неинтересна. Всегда есть талантливые интерпретации, есть бездарные. Так и в спектаклях. На днях я посмотрел вахтанговского «Евгения Онегина». Очень талантливая режиссерская интерпретация. А еще видел «Короля Лира» от режиссера Бутусова. Весь спектакль состоит из натужного набора режиссерских выдумок, Шекспир терпит потери. Там нет ни слова в простоте! Все время метафоры, ребусы, которые надо разгадывать. Если они талантливы, это интересно, если нет... В нашей опере Онегин приезжает на мотороллере к Лариным. Я хорошо отношусь к оперному театру, он больше других нуждается вреформации. И вот Ленский поет «Я люблю вас, Ольга!», а сам, извините, щупает ее как мальчишка в последнем ряду кинотеатра. У меня это сочувствия не вызывает. Посмотрел еще «Тщетную предосторожность». Декорации нарисованы художником из Большого театра, использованы мотивы Ван Гога. Я был изумлен. Единственная связь в том, что действие происходит в Провансе, который писал Ван Гог. У него же это ощущение боли, трагедии. А тут во втором акте открывается занавес, и мы видим «бильярдную» Ван Гога, место, где совершается самоубийство, самую экстатическую и зловещую картину художника. На фоне пастушеской пасторали? Есть же предел художническому своеволию. Режиссерский замысел должен озарять какие-то моменты действа, но не быть назойливой демонстрацией присутствия режиссера в каждом куске спектакля. Хотя я вполне современный парень, способен оценить режиссерское своеволие.

О семье и возрасте

— Кто-то из вашей семьи пошел по вашим стопам?

— Слава Богу, никто. Внучка менеджер, недавно родила правнука. Внук Женя долго работал на ТВ, сейчас занимается фотографией, в Доме кино у него была выставка портретов. Кто хочет своей профессии детям или внукам? Это слишком сложная профессия. Может, это проще, чем быть певцом. Художник всегда может сказать: «Я так вижу, я не понят». Но вообще-то художническая работа связана с огромным терпением и любовью. Чтобы вытерпеть все эти уколы самолюбия, честолюбия, неудовлетворенность, разочарование нужно просто очень сильно любить свою профессию. Мои внуки хорошие ребята. Внук мне подарил правнучку. Я обзавелся большим набором. Семьей собираемся нечасто. У меня по сути не было родственников, поэтому нет традиций собираться за семейным столом. Но внук и внучка приезжают в мастерскую. Внучка варит суп, прибирается... Мы даже новый год встречаем все в своих компаниях, это нормально и естественно. Хотя отношения с детьми у меня самые нежные, наверное, потому, что я умею не вмешиваться в их жизнь. Вообще считаю, что дед должен детям помогать, очищать их от неприятностей, отскабливать всякие ракушки, которые невольно прилипают и — не вмешиваться в их жизнь.

— Вас можно поставить в почетный ряд: Познер, Жванецкий, Ширвиндт, Зельдин, наконец. Это те мужчины, которые, несмотря на свой возраст, не утратили привлекательность, в том числе и для женщин, некий стержень. Как вам это удается?

— Я немного бравирую своим возрастом, сохраняю некоторую энергию. И за мной установилась репутация местного районного Зельдина (смеется). Мне просто очень интересно работать. Это ведь не моя заслуга. Генетически так устроен организм, что пока держится. Но иногда бывает, что человек выглядит гораздо моложе своих лет — по энергии, интеллекту, а потом подходит какой-то срок, и он вдруг раз, и мгновенно оседает на свой возраст. У меня с возрастом довольно сложные отношения. Я веду не совместимый с моим возрастом образ жизни . Помните анекдот про двух стариков, которые рассуждали про две опасности: Альцгеймера и Паркинсона. Паркинсон предпочтительней. Лучше расплескать несколько капель из рюмки, чем начисто забыть, куда ты спрятал бутылку водки. Я пока еще помню. Работа! Конечно это спасение. И мастерская это реанимация не в метафорическом, а в абсолютно полном смысле слова. Иногда просыпаешься, думаешь, да пропади все пропадом. Скоро 90! А потом приходишь в мастерскую, 10-15 минут, и все, тружусь 10 часов весьма активно. Работа держит.

Заслуженный художник РСФСР (1973 г.), лауреат премии им. Г.С. Мосина (1995 г.), лауреат премии Губернатора Свердловской области за выдающиеся достижения в области литературы и искусства (1999 г.), первый на Урале член-корреспондент Российской Академии художеств (2007 г.).

Родился в 1928 году в г. Спасске на Дальнем Востоке. Умер 20 августа 2018 года в Екатеринбурге.

В 1932 г. переехал в г. Свердловск. Воспитывался в писательской среде, но страсть к рисованию жила в нём с детства. В 1943 г. поступил в Свердловское художественное училище на живописное отделение. Его учителя - А.А. Жуков и О.Д. Коровин, который как опытный книжный график оказал на В. Воловича сильное влияние. Большое значение для художника имело общение в юности с живописцем С.А. Михайловым.

Окончив училище в 1948 г., В. Волович посвятил себя книге. Он иллюстрировал «Кладовую солнца» М. Пришвина, «Малахитовую шкатулку» П.П. Бажова, легенды и сказки народов мира и др.

С 1952 г. участвует в художественных выставках, с 1956 г. - член Союза художников СССР. На всероссийских, всесоюзных и международных смотрах искусства книги В. Волович неоднократно награждался медалями и дипломами. Работал в техниках линогравюры, офорта, литографии, ныне предпочитает акварель, гуашь, темперу.

В 60-е гг. художник создаёт иллюстрации к «Песне о Соколе» и «Песне о Буревестнике» Горького - типичный образец сурового стиля; иллюстрации к балладе Р. Стивенсона «Вересковый мёд» (1965). Символами человеческих страстей и страданий воспринимаются в трактовке В. Воловича герои трагедий Шекспира «Отелло» и «Ричард III» (1968). Наряду с литературой, источником вдохновения для него явился театр. Трагедийность мировосприятия В. Воловича нарастала год от года. Преследующий человека неумолимый рок становится главной темой иллюстраций к исландским и ирландским сагам (1968), где люди представлены в космическом пространстве сплетёнными в тесный клубок со зловещими химерами. Тема борьбы добра и зла - главная в творчестве художника.

В 70-80-е гг. художник работает над циклами станковых работ: «Цирк», «Средневековые мистерии», «Женщины и монстры», «Моя мастерская», которые, как и иллюстрации книжной графики, строятся на исторических параллелях, иносказаниях. В эти годы художник выполняет иллюстрации к ряду классических произведений: «Роману о Тристане и Изольде» Ж. Бедье, к трагедии Гёте «Эгмонт», к «Слову о полку Игореве», к трагедии Эсхила «Орестея» и др.

В. Волович много путешествовал и рисовал с натуры, особенно интересны пейзажи Екатеринбурга. Он словно заново открыл город своего детства. В старинных кирпичных сооружениях, в их нескладной эклектике проявляются очертания средневековых замков и донжонов, возникающие ассоциации акцентируются неожиданными ракурсами, декоративными цветовыми сочетаниями. Художник вносит остроту и напряжённость в восприятие Екатеринбурга: это драматическая повесть о жизни старого города, уходящего в прошлое, но продолжающего отстаивать свою самобытность. В 2006 г. вышел альбом «В. Волович: Старый Екатеринбург. Чусовая. Таватуй. Волыны» (акварель, рисунок, темпера) (в 2-х томах).

Произведения В. Воловича хранятся во многих государственных и частных собраниях в России и за рубежом: в Государственной Третьяковской галерее и в Государственном музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина в Москве, в Государственном Русском музее в Санкт-Петербурге, в музеях Екатеринбурга, Нижнего Тагила, Ирбита, Перми, Челябинска, Магнитогорска, Новосибирска, Красноярска, Саратова, в Пражской национальной галерее, в Моравской галерее в Брно, в Музее современного искусства в Кёльне, в музее И. В. Гёте в Веймаре и других.

«Виталий Волович – личность легендарная, овеянная славой, мифами, поклонением. Можно сказать, что пока в Екатеринбур­ге живет Волович, у города есть будущее».

Так образно характе­ризовал художника его друг и кол­лега Миша Брусиловский. Дей­ствительно, список выставок у нас и за рубежом, в которых участво­вал Волович, перечислить невозможно. Творения художника представлены в Государственном музее изобразительных искусств им. А.С. Пушкина и Государственной Третьяковской галерее (Москва), Государственном Русском музее (Санкт-Петербург), художественных музеях Екатеринбурга, Ирбита, Новосибирска, Перми, Саратова, Ярославля, а также в музеях и частных собраниях Чехии, Германии, Англии, Австрии, США, Израиля, Франции, Испании.

В атмосфере творчества, любви и дружбы

Виталий воспитывался в атмосфере творчества, любви к художественному слову: мама, Клавдия Владимировна Филиппова – журналист, прозаик, драматург; отчим, Константин Васильевич Боголюбов – известный уральский писатель и литературовед. В их доме часто бывали литераторы Елена Хоринская, Белла Дижур, Юрий Хазанович, Иосиф Ликстанов, иногда приходил и Павел Петрович Бажов. В семье лю­били музыку и театр, одно время Виталий Волович даже хотел стать артистом. Однако в 15 лет поступил в Свердловское художе­ственное училище.

Однокурсники Алексей Казанцев и Юрий Истратов стали друзьями на всю жизнь. Со временем круг друзей, единомышленников в проблемах искусства, расширялся, в него вошли Эрнст Неизвестный, Миша Брусиловский, Геннадий Мосин, Герман Метелев, другие уральские и московские художники. Виталий Михайлович всегда находился в центре этого творческого содружества, был его душой. Воловичу в этой среде предстояло занять особое место, дав пример подвижнического отношения к своему делу, неустанно совершенствуя мастерство, работая ежедневно по десять и более часов, занимаясь в музеях и библиотеках.

После училища Волович сотрудничал со Средне-Уральским книжным издательством, но успех пришел не сразу. Книгочей и интеллектуал Волович начал свой творчес­кий путь с иллюстрирования притч и народных сказок. Оформление сказок народов мира и особенно уральских ска­зов П. Бажова «Малахитовая шка­тулка» стали фун­даментом его будущих успехов. Большой удачей назвал иллюстрации к рассказу «Кладовая солнца» автор этого произведения Михаил Пришвин.

«Ни одного конфликта ни с Сервантесом, ни с Шекспиром…»

Как и у многих талантливых художников, у Виталия Михайловича возникали трудности с официальной работой в Свердловске: в издательстве его обвиняли в формализме, не давали выставляться и даже отзывали дипломы, полученные на различных книжных конкурсах.

«Как-то я собрал свои картины и рисунки и отправился в Москву. Там мне сразу заказали иллюстрации к «Песне о Соколе» и «Песне о Буревестнике» Максима Горького. Книга получила много наград, и мне предложили участвовать в международном конкурсе иллюстраторов в Лейпциге. Я выбрал романы Стивенсона – и получил серебряную медаль! …нет ничего лучше работы с мертвыми авторами: у меня за все время не было ни одного конфликта ни с Сервантесом, ни с Шекспиром, ни с кем-то еще», – улыбается художник.

Удивительно, что для каждой книги, иллюстра­ции к которой создает Волович, он находит адекватные только этому произведению изобрази­тельные средства и техни­ку исполнения, характери­зующие эпоху, героев и отношения между ними: такое под силу лишь великому масте­ру. Так, иллюстрации к «Ричарду III» исполне­ны в жесткой манере гравюры на металле, и стиль этот как нельзя лучше характеризует жестокую эпоху династичес­ких войн средневековой Анг­лии, а оформление средневе­ковой легенды о любви рыца­ря Тристана и королевы Изольды исполнено в технике литогра­фии, живописной и мягкой.

Названные работы мастера имели большой общественный резонанс, были актом гражданс­кого мужества. В художествен­ном же отношении они явились бесспорным вкладом в развитие искусства.

В 1982 году В. М. Воловичу была оказана честь иллюстрировать «Слово о полку Игореве» – шедевр русской словесности. Запечатлев сцены нашествий, сражений и расправ, он подчеркнул антивоенное звучание поэмы.

К постижению основ мироздания

В начале 90-х оказалась ненужной и практически исчезла профессия иллюстратора. С точки зрения экономической, иллюстрации только увеличивают стоимость книги. Лет 14 кряду Волович оставался без работы художника-иллюстратора. Пока не придумал создавать художественные альбомы. В таком формате изданы книги «Средневековый роман», «Парад-алле», «По страницам европейской эротической литературы», куда вошли избранные отрывки из произведений Апулея, Катулла, Овидия, Боккаччо, Генри Миллера, Лоуренса, Овидия, де Сада, Казановы и многих других. И, разумеется, иллюстрации Виталия Воловича.

Есть у В. М. Воловича и живописные циклы – «Чусовая. Таватуй. Волыны» и «Старый Екатеринбург». Вступление к книге «Старый Екатеринбург» заканчивается так:

«Я рисовал – следовательно, я любил». Все его время занимает работа. На свою занятость творец не жалуется, напротив – считает ее счастьем: «Все лучшее, что происходит в моей жизни, происходит в мастерской!».

Удивительно, что накопленное художником мастерство, получивший мощное развитие талант не заглушили в его душе звучащей, как в юности, космической му­зыки сфер. Его работоспособность и самодисциплина поразительны. Виталий Волович не только художник, он еще и боец – вместе с другом Мишей Шаевичем Брусиловским они боролись за создание музея Эрнста Неизвестного, еще одного великого уральца. И победили!

Важным событием в жизни художника стал выход книги «Мастерская. Записки художника». История написания книги драматична: после смерти жены, с которой Виталий Михайлович прожил 47 лет, художник, чтобы пережить потерю, стал писать вечерами. Виталий Волович изложил в книге историю своей жизни. Сам автор рассматривает книгу как «…попытку разобраться в себе, в профессии, может быть, в психологии творчества…» Но содержание ее неизмеримо глубже, значительнее.

Художники должны жить дол­го, чтобы осмыслить и понять свою эпоху и высказать свое суждение о ней. Виталий Михайлович – человек редкостной культуры и образованности – не судит нашу эпоху. Он понимает, что на это имеет право лишь Все­вышний.

Признание и награды В. М. Воловича:

• Академик Российской Академии художеств
• Народный художник России
• Лауреат премии имени Г. С. Мосина и премии губернатора Свердловской области за выдающиеся достижения в области литературы и искусства
• Золотая медаль Российской академии художеств за серию графических листов к трагедии Эсхила «Орестея»
• Почётный гражданин города Екатеринбурга и города Ирбита

Виталий Михайлович Волович (род. 1928) - советский и российский художник, график. Народный художник России (2016), Заслуженный художник РСФСР (1973), действительный член РАХ (2012).

Биография

Виталий Волович родился 3 августа 1928 года, в Спасске-Дальнем, Приморского края в писательской семье. Мать, Клавдия Владимировна Филиппова (1902-1950) - журналистка (сотрудничала с «Уральским рабочим», «Уральским современником», «Литературным альманахом»), писательница (повести «В гимназии» (1938), «Между людьми» (1940)). Отчим, Константин Васильевич Боголюбов (1897-1975) - писатель, литературовед, исследователь уральской литературы. В 1932 году семья переезжает в Свердловск.

После окончания в 1948 году Свердловского художественного училища Волович начал сотрудничать со Среднеуральским книжным издательством: оформляет обложки книг Н. Куштум «Сторона моя родная» (1953), Б. Дижур «Раздумья» (1954), М. Пилипенко «Дороги» (1955) и др. К наиболее ярким работам этого периода можно отнести иллюстрации к «Кладовой солнца» М. Пришвина, которые одобрил сам писатель: «„Кладовую солнца“ издавали бесчисленное количество раз разные страны, и у меня на полке „Кладовые“ всех размеров и цветов. Но Ваша - лучшая»

Первые работы создавались в технике перового рисунка тушью, затем художник обращается к технике линогравюры, офорта, литографии, книжной и станковой графике; в последнее время использует темперу, акварель, гуашь. Стилистическое своеобразие определяется экспрессивностью, выразительностью линий и штриховки, тягой к монументальности.

Известность Воловичу принесли иллюстрации средневековой литературы: «Слова о полку Игореве», «Ричарда III», «Романа о Тристане и Изольде» и других произведений.

С 1952 года Виталий Волович участвует в художественных выставках, первые работы были выставлены в Ирбите (Свердловская область). В 1956 году принят в Союз художников СССР.

Работы Виталия Воловича находятся в музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина в Москве, Пражской национальной галерее, Моравской галерее в г. Брно, в музее современного искусства в Кельне, в музее И. В. Гете в Веймаре, галереях Екатеринбурга, Саратова, Новосибирска, Перми, Государственной Третьяковской галерее, Государственном русском музее Санкт-Петербурга, Екатеринбургской галерее современного искусства и др.; в частных собраниях России, Америки, Германии, Франции, Израиля, Австрии, Испании и т. д.

В настоящее время (2009 год) Виталий Волович живёт и работает в Екатеринбурге.

Признание и награды

• 1973 - Заслуженный художник РСФСР
• 1995 - лауреат премии имени Г. С. Мосина
• 1999 - лауреат премии губернатора Свердловской области за выдающиеся достижения в области литературы и искусства
• 2005 - Золотая медаль Российской академии художеств за серию графических листов к трагедии Эсхила «Орестея»
• 2007 - Член-корреспондент Российской академии художеств
• 2007 - Почётный гражданин города Екатеринбурга
• 2008 - в Екатеринбурге установлена скульптурная группа «Горожане. Разговор», изображающая трёх знаменитых уральских художников Виталия Воловича, Миши Брусиловского и Германа Метелёва
• 2008 - Почётный гражданин города Ирбита
• 2012 - Академик Российской Академии художеств.
• 2016 - Народный художник России.

А также многочисленные медали и дипломы всероссийских, всесоюзных и международных смотров искусства книги.

Творчество

Циклы

• «Цирк»
• «Женщины и монстры»
• «Средневековые мистерии»
• «Иерусалим» (1995)
• «Екатеринбург» (1997)

Иллюстрации

• «Слово о полку Игореве»
• «Орестея» Эсхила
• «Ричард III», «Отелло» Шекспира (1972. Офорт.)
• «Роман о Тристане и Изольде» Ж. Бедье (1972. Автолитография)
• «Эгмонт» И. В. Гёте (1980)
• «Страх и отчаяние в Третьей империи» Б. Брехта (1970. Офорт)
• Ирландские саги
• Сказы П. П. Бажова